«Великая хартия вольностей» (Magna Charta Libertatum) — возможно, один из самых мифологизированных документов в Великобритании и в англоязычном мире в целом.
Данный документ во времена Великой Французской революции позиционировался как краеугольный камень «древних английских свобод», не противоречащих традиции, в противовес преобразованиям французских революционеров, которые воспринимались контрреволюционно настроенными британцами как буйство кровавого экстремизма:
«В период Великой французской революции британцы подчеркивали древний характер своих вольностей со ссылками на Великую хартию. В ходу было карикатурное сравнение представлений о свободе британцев и французов. Британская свобода — это респектабельная дама в длинном платье с весами, обозначающими правосудие, в левой руке и свитком, на котором написано «Великая хартия», — в правой. А с другой стороны некая фурия с головой горгоны Медузы, с пикой, на которой насажена отрубленная голова, с окровавленным кинжалом в другой руке — это французская свобода» (Дмитрий Полдников, «Великая хартия вольностей»).
Насколько такая картина соответствует истине? Как отмечает Дмитрий Полдников, современный специалист по средневековому праву, в действительности «Великая хартия вольностей» была интерпретирована как основание для политических свобод в современном смысле этого слова лишь в XVII веке, во время борьбы парламентской оппозиции против династии Стюартов, стремившейся к укреплению королевской власти:
«Дискуссия о правах приобрела особый накал именно при первых королях династии Стюартов. Яков I приехал в Англию из Шотландии и предпочитал видеть себя абсолютным монархом Божьей милостью, свободным от ограничений общего права. Английским юристам и политикам понадобилось найти аргументы, которые позволили бы ограничить произвол короля и его администрации. Вот здесь и пригодилась древняя хартия, которую политики и юристы постепенно окружили полумифическим ореолом защиты прав и свобод всех подданных Британии. Спор о правах и свободах в конечном итоге привел к гражданской войне в Англии, свержению монархии и установлению парламентского правления. Уже после Реставрации монархии и особенно после «Славной революции» 1688 года британские монархи, английские политики и юристы окончательно признают Великую хартию фундаментальным актом, подтверждающим права и вольности англичан. Хартия становится в один ряд с такими конституционными документами, как «Петиция о праве», акт «Хабеас корпус» о защите от произвольных задержаний и «Билль о правах» о порядке правления. Все вместе они поныне считаются основой некодифицированной британской конституции».
Так что, вопреки вышеприведённой антифранцузской карикатуре, для торжества идей, которые их сторонники возводили к Великой хартии вольностей, потребовалась кровавая гражданская война 1642-1651 годов — сравнимая по масштабу с событиями Великой Французской революции (а также так называемая «Славная революция» 1688 года, в действительности представлявшая из себя политический переворот, осуществлённый при помощи интервенции нидерландских войск — см. работу В. А. Томсинова «”Славная революция” 1688-1689 годов в Англии и Билль о правах»).
Но стоит затронуть и другой вопрос — не переоценено ли историческое значение Великой хартии вольностей?
Для начала, Великая хартия вольностей не содержала в себе ничего принципиально нового:
«То есть Великая хартия изначально была не революционным документом, а, скорее, подтверждением древних прав и вольностей свободных англичан. Английские короли задолго до Иоанна объявляли о правах и вольностях и даже издавали соответствующие хартии — например, Генрих I в начале XII века» (Дмитрий Полдников, «Великая хартия вольностей»).
Такие английские монархи, как Генрих I Боклерк, Стефан Блуасский и Генрих II Плантагенет, заняв престол на довольно сомнительных основаниях[1] (к слову, права Иоанна Безземельного на трон Англии также были сомнительны, поскольку он занял его в обход прав своего племянника Артура I, герцога Бретани, которого убил в 1203 году, а его сестру Элеонору держал в заточении), в популистских целях даровали подданным «хартии вольностей», содержащие обещания воздержаться от злоупотребления королевской властью в отношении подданных. Разумеется, укрепившись на троне, они об этих обещаниях забывали — напротив, Генрих I и Генрих II проводили политику последовательного укрепления королевской власти[2]. Не был исключением и Иоанн Безземельный — вскоре после подписания Великой хартии вольностей он при поддержке Папы Римского Иннокентия III отказался от её соблюдениям и предпринял попытку расправиться с баронской оппозицией, принудившей его её подписать[3].
В советской историографии Великая хартия вольностей нередко позиционировалась как отражающая в первую очередь узко-эгоистические интересы англо-нормандской феодальной аристократии. Это не совсем так (на стороне баронов выступили также рыцари, горожане и церковь Англии, и их интересы также нашли отражение в Великой хартии вольностей), но подобная точка зрения не лишена оснований — главными бенефициарами Великой хартии вольностей стали бароны, и именно их интересы в ней защищены в первую очередь. К примеру, возьмём следующее положение хартии: «Ни один свободный человек не будет арестован или заключен в тюрьму, или лишен владения, или объявлен стоящим вне закона, или изгнан, или каким-либо (иным) способом обездолен, и мы не пойдем на него и не пошлем на него иначе, как по законному приговору равных его (его пэров) и по закону страны». Позднее, в XVII веке, в нём стали видеть юридическую формулировку принципа гражданской свободы — но в действительности под «свободным» здесь имеется барон (которого могут судить лишь равные ему), в то время как в отношении остальных слоёв населения действовал королевский суд с разъездными королевскими судьями[4].
Точно также обстоят дела и с другим положением хартии: «Ни щитовые деньги, ни nocобиe (auxilium) не должны взиматься в королевстве нашем иначе, как по общему совету королевства нашего (nisi per commune consilium regni nostri), если это не для выкупа нашего из плена и не для возведения в рыцари первородного сына нашего и не для выдачи первым браком замуж дочери нашей первородной; и для этого должно выдавать лишь умеренное пособие; подобным же образом надлежит поступать и относительно пособий с города Лондона». Позднее в нём видели ограничение короля в вопросах национального налогообложения — но «щитовые деньги» и auxilia относятся к финансовым повинностям королевских вассалов (к числу которых относился и Лондон как самоуправляющийся, выступающий в качестве коллективного сеньора), уплачиваемым ими взамен военной повинности, то есть эта мера защищала узкий общественный слой[5].
Если права лондонцев, сыгравших важную роль в борьбе недовольных против короля, бароны гарантировали, то об отмене tallagia — принудительных сборов, собиравшихся не только с Лондона, но и с других английских городов — в Великой хартии вольностей не сказано, хотя первоначально бароны, стремясь привлечь на свою сторону горожан, включили в Баронские статьи требование осуществления соответствующих сборов лишь с общего согласия[6].. Более того, в Великую хартию вольностей было включено бьющее по интересам городов Англии разрешение для иностранных купцов свободно въезжать в Англию и передвигаться по ней, уплачивая лишь строго регламентированные сборы[7]. Не чужды бароны были и откровенного лицемерия — они включили в Великую хартию вольностей запрет для короля на использование иностранных наёмников[8], однако сами в войне с ним прибегли к помощи принца Людовика (будущий французский король Людовик VIII Лев), сына короля Франции Филиппа II Августа (прибывшего в Англию со своей армией), которому они предложили занять английский трон, сместив Иоанна. Вместе с ним в Англию вторглись традиционно враждебные ей шотландцы и валлийцы[9].
В целом трудно не согласиться с оценкой Уинстона Черчилля, вынесенной им в книге «Рождение Британии»:
«Если отбросить риторические восхваления, столь щедро отпускаемые в адрес «Великой хартии вольностей», и изучить сам документ, то обнаруживается, что он довольно любопытен. По форме «Хартия» напоминает правовой договор и состоит из 61 пункта, каждый из которых посвящён либо различным вопросам управления и феодальным обычаям, либо содержит тщательно разработанные условия выполнения тех или иных обязательств. В нём совершенно отсутствует какое-либо заявление о принципах демократического управления или правах человека <...> XIII веку суждено было стать великим столетием парламентского развития, однако в «Хартии» нет никакого упоминания ни о парламенте, ни о представительстве кого-либо, кроме баронов. Великие лозунги будущего не нашли себе здесь места. По сути, «Хартия» — это удовлетворение феодальных жалоб. Недовольный правящий класс добился этого от противящегося ему короля. Речь идет о сохранении тех привилегий, на которых настаивали бароны, и при этом игнорируются некоторые очень важные вопросы, которые король и бароны должны были решить, как, например, условия военной службы».
Говоря о Великой хартии вольностей, нельзя не затронуть и вечный вопрос «роли личности в истории». Её принятие — как и в целом недовольство властью Иоанна едва ли не во всех сословиях тогдашней Англии — связано не только с политикой Иоанна, но и с его абсолютной политической бездарностью:
«Иоанн использовал унаследованный им от отца сильный государственный аппарат для нажима на все слои населения. Произвольными конфискациями земель, арестами и казнями неугодных ему магнатов, постоянными нарушениями феодальных обычаев он возбудил против себя оппозицию баронов. Раздражали их также слишком частые и чрезмерные требования субсидий и «щитовых денег» в связи с неудачными войнами Иоанна во Франции, в которых они совершенно не были заинтересованы. Баронов поддерживала церковь, недовольная вмешательством короля в церковные выборы и его бесконечными поборами. Лишь небольшая часть крупных феодалов, близких к королевскому двору и находившихся в особо привилегированном положении, была на его стороне. В отличие от всех предшествующих столкновений короля с баронами в лагере последних оказались на этот раз и те слои населения, которые раньше всегда поддерживали короля против баронов, — рыцарство и горожане. К поддержке баронов их побудили произвол королевской администрации и бесконечные поборы, особенно с городов. Неудачная внешняя политика Иоанна еще более усилила всеобщее недовольство. В войне 1202—1204 гг. французский король Филипп II Август захватил ряд владений Иоанна во Франции: Нормандию, Анжу, Мэн, Турень, часть Пуату. Поражение Иоанна и его союзников в битвах при Ларош-о-Муане и Бувине положило конец его попыткам вернуть эти земли. Еще до этого (в 1207 г.) Иоанн вступил в длительный конфликт с папой Иннокентием III из-за того, что тот без согласия короля назначил архиепископом Кентерберийским Стефана Ленгтона» («История Средних веков (В двух томах)», том 1, под редакцией С. Д. Сказкина).
Проблема состояла не только в том, что Иоанн ввёл огромные налоги — но и в том, что они никак не способствовали решению стоящих перед Англией политических задач; напротив, именно при Иоанне большая часть английских владений во Франции оказалась потеряна, а сам он терпел поражение за поражением. Летом 1214 года англичане потерпели двойное поражение — при Бувине и при Ла-Рош-о-Муане, причем если при Бувине англичане и их союзники из Фландрии и Священной Римской империи были разгромлены в полевом сражении, то при Ла-Рош-о-Муане армия, возглавленная лично Иоанном, разбежалась без боя. Нередко Иоанн вымогал у своих подданных деньги на финансирование походов во Францию, которые вскоре сворачивались им без серьёзных столкновений с неприятелем[10]. Поссорившись с Папством, Иоанн из страха за свою власть (Иннокентий III, один из величайших политических деятелей, когда-либо занимавших папский престол, мог способствовать переходу Англии под власть Филиппа II Французского) передал свое королевство Папе Римскому и получил Англию от него в лен, то есть ради удержания у власти подчинил Англию иноземному владыке[11].
Складывается впечатление, что всеобщее недовольство властью Иоанна, повлекшее за собой её ограничение со стороны баронов, было порождено не только традиционным антагонизмом феодалов и королевской власти, но и тем, что правление Иоанна сопровождалось катастрофическими политическими неудачами, причины которых коренились не в последнюю очередь в личности короля. Такие короли, как Генрих I Боклерк (1100-1135 годы), Генрих II Плантагенет (1154-1189 годы) и Ричард I Львиное Сердце (1189-1199 годы) правили столь же авторитарно, но зато обладали политическими и военными талантами (а Ричард — ещё и славой героя крестового похода) — поэтому, в отличие от Иоанна, прочно удерживали власть. Что характерно, противники Иоанна прочили на трон Англии вместо него будущего короля Франции Людовика VIII Льва, который, однако, подобно своему отцу Филиппу II Августу и своему внуку Людовику IX, боролся в своей стране против феодалов за установление сильной королевской власти.
Если же искать в XIII веке истоки английских политических свобод, то разумнее обратиться не к Великой хартии вольностей, а к истории возникновения английского парламента в его современном виде и появления в нём представителей третьего сословия. Она связана с деятельностью баронской оппозиции в правление уже не Иоанна Безземельного, а его сына — Генриха III, занимавшего трон в 1216—1272 годах. Генрих III, не доверяя подданным, делал ставку на своих родственников из южной Франции (Окситании) — своих единоутробных младших братьев из рода Лузиньянов[12]. и савойских родственников по матери своей жены Элеоноры Прованской, которых он осыпал милостями в ущерб англичанам, заодно попустительствуя вымогательствам Папского престола (которому подчинился ещё его отец) в отношении церкви Англии, а также тратя огромные средства на авантюристические и ненужные для страны (в условиях внешнеполитических надежд — в 1242 году Генрих III потерпел от Людовика IX Святого поражение при Тайбуре при попытке вернуть утраченные владения во Франции, а в 1259 году подписал с Людовиком Парижский договор, по которому признавал французскими владениями Нормандию, Анжу, Мэн и Пуату, до Иоанна принадлежавшие Англии) проекты по возведению Плантагенетов на престолы других европейских государств:
«Церковь, страдающая от папских поборов, и бароны, оскорблённые поползновениями двора, объединились в своей ненависти к чужеземцам. Кризис наступил в 1244 г., когда была назначена баронская комиссия для определения условий выделения субсидий королю. Бароны настаивали на том, чтобы юстициарий, канцлер; казначей и кроме них некоторые судьи избирались Большим Советом, в котором они имели сильное представительство. Таким же образом надлежало избирать четверых членов королевского Совета, наделяя их правом созывать Большой Совет. Попав в беду, король обратился к уже обманутой им церкви, но его призыв остался без ответа (немалую роль в этом сыграло влияние Гроссетесте). В 1247 г. ненасытные чужаки из Пуату поддержали Генриха, стремившегося к деспотическому правлению. К их аппетитам добавились теперь притязания трёх сводных братьев короля, Лузиньянов, сыновей королевы Изабеллы от второго брака. Генрих заговорил в новом тоне. «Слуги не судят своего хозяина, — сказал он в 1248 г. — Вассалы не судят своего принца и не связывают его условиями. Они должны предоставлять себя в его распоряжение и быть покорными его воле». Такой язык не приносил денег, а деньги были ему очень нужны. Генриху пришлось предоставлять новые привилегии или даровать древние права тем, кто желает их купить, и даже продавать посуду и украшения. Жалованье оставалась невыплаченным; участились случаи того, что подданных вынуждали делать дарения в пользу короны. Генрих разрешал пользование королевскими лесными угодьями и допускал вымогательства. В 1252 г. король под предлогом крестового похода потребовал для себя десятину с церковных доходов и собственности на три года. По совету Гроссетесте духовенство отказало ему в этом из-за того, что король со своей стороны не подтвердил «Великую хартию вольностей». В следующем году Гроссетесте умер, так до конца и не уступив ни домогательствам папства, ни притязаниям короны. Между тем Генрих втайне уже принял на себя большие обязательства на континенте. После смерти императора Священной Римской империи Фридриха II в 1250 г. в Риме возродился старый план объединения Сицилии, которой он управлял, с папскими владениями. В 1254 г. папа предложил Генриху III сицилийскую корону для его сына Эдмунда, и король согласился на это. Шаг был не совсем разумный, а те условия, которыми обставлялся дар, и вовсе превращали его в полную глупость. Английский король брал обязательство предоставить армию и давал гарантии по обеспечению огромных папских долгов, достигавших в то время суммы примерно 90 тысяч фунтов. Когда стало известно, что король принял предложение папы, на его голову обрушилась буря негодования. Большой Совет и духовенство отказались предоставить финансовую помощь. Вдобавок ко всему на имперских выборах 1257 г. брат короля, Ричард Корнуоллский, выдвинул свою кандидатуру на имперский престол, и Генрих потратил немало средств для обеспечения его победы» (Уинстон Черчилль, «Рождение Британии»).
Борьба, начавшаяся с попыток баронов навязать Генриху III ограничивающие его власть Оксфордские (1258 год) и Вестминтерские (1259 год) провизии, во многом напоминала прежнюю борьбу Иоанна Безземельного.
Во многом, но не во всём. При Иоанне баронская оппозиция активно обращалась за помощью к внешним врагам Англии и вообще внешним силам — Папскому престолу (пока тот не сделал ставку на Иоанна), Францию, Шотландию и Уэльс. На этот раз, наоборот, Папство и Людовик IX Святой (руководствовавшийся идеями легитимизма и примата королевской власти) выступили на стороне английского короля, в то время как партия баронов, возглавленная харизматическим лидером — Симоном де Монфором-младшим (1208-1265 годы) — приняла патриотический характер, борясь с иноземным окружением короля:
«На Пасху 1261 г. Генрих, освобождённый папой римским от клятвы в отношении согласия с Оксфордскими и Вестминстерскими провизиями, сместил чиновников и министров, назначенных баронами <...> В конце года де Монфору пришлось согласиться на третейский суд Людовика IX, французского короля. Решение оказалось не в его пользу. Верный своему монаршьему званию, король Франции защищал прерогативы короля Англии и объявил провизии незаконными» (Уинстон Черчилль, «Рождение Британии»).
По мере развития борьбы часть баронов перешла в стан короля, недовольная диктаторскими замашками Симона де Монфора; напротив, Монфор получил поддержку среди простолюдинов:
«В конце 1263 года в планах графа Лестера произошли большие изменения. Его надменные манеры, жестокость его приверженцев, желание властвовать над многими среди королевских сеньоров, умеренность и взятки принца Эдуарда [старшего сына Генриха III] увели многих из партии баронов, и вокруг принца образовалась весьма внушительная группировка <…> Среди жителей Лондона тоже не было единства: богатые горожане были против Симона, но бедные были заинтересованы в его реформах и избрали демократичного мэра в противовес сторонникам короля <…> В Нортгемптоне горожане поклялись ему в своей верности, а в Данстебле его встретили братья августинского приорства. Он хотел отправиться в Лондон, чтобы встретить короля в Дувре, но поскольку последний возвращался через Вильд, некоторые жители Лондона встретили его и пообещали, что Симон не войдёт в город во время своего возвращения из Кента. Затем он узнал, что Генрих покинул Дувр. Горожане закрыли ворота и бросили ключи в Темзу. За это действие впоследствии они были оштрафованы, а эти деньги использованы на укрепление городских фортификаций. Королевские силы всё прибывали, а граф оказался пойманным в ловушку между его войсками и рекой. Тем не менее он отказался сдаваться и приготовился дорого продать свою жизнь. Он и его люди исповедовались, получили причастие и закрепили кресты на груди и спине. Но жители Лондона, узнав о грозящей ему опасности, выломали ворота и спасли графа из этой рискованной ситуации» (Сомерсет Бейтман, «Симон де Монфор. Жизнь и деяния»).
После того, как 14 мая 1264 года Симон де Монфор разгромил и взял в плен Генриха III, он приступил к политическим преобразованиям, ставящим своей целью усилить политические позиции рыцарства и горожан (пойдя тем самым гораздо дальше, чем лидеры баронской оппозиции, навязавшие Иоанну Великую хартию вольностей, думавшие в первую очередь о собственном социальном слое), заложив основу для будущей английской Палаты Общин:
«В январе 1265 г. парламент собрался в Лондоне, куда Симон вызвал представителей графств и городов. Его целью было придать революционному урегулированию видимость законности, и именно этим он, под руководством де Монфора, и занялся. Характер этого парламента как представительного собрания более значим, чем его деятельность. Конституционная важность, которую придавали ему как первому представительному парламенту в нашей истории, сейчас несколько снижена в результате современных взглядов на возникновение этого собрания. Практическая причина созыва столь представительного элемента заключалась в желании де Монфора наполнить парламент своими сторонниками: из магнатов были вызваны только пять графов и восемнадцать баронов. Ему снова пришлось опереться на поддержку мелкопоместного дворянства и горожан в противовес враждебности и безразличию магнатов. В этом состояла его тактика» (Уинстон Черчилль, «Рождение Британии»).
4 августа 1265 года королевская партия взяла реванш в битве при Ившеме. Симон де Монфор потерпел поражение и погиб, а королевская власть была восстановлена. Однако среди низших слоев английского общества Монфор пользовался огромной популярностью:
«Монахи спасли искалеченные остатки тела Симона, почтительно прикрыли их одеждой, привезли их в аббатство на носилках и похоронили перед главным алтарем, вместе с телом Гуго Деспенсера. Их тщательная забота не осталась безответной, вскоре последовали чудеса. Сохранился список, в котором их перечислено две сотни. Один из пунктов в «Кенилвортском послании» поручал папскому легату наложить церковное осуждение на всех тех, кто отзывался о Симоне как о мученике и называл его чудеса пустым обманом. В честь погибшего графа сочинили гимны, а францисканцы даже провели службу в память о его заслугах. Для людей своего времени Симон де Монфор был и изменником и святым. Бароны, поддерживавшие короля, считали его предателем, но простой люд видел в нем мученика, достойного стоять на одной ступеньке с Фомой Кентерберийским» (Сомерсет Бейтман, «Симон де Монфор. Жизнь и деяния»).
Симон де Монфор-младший не являлся обычным жадным до власти политиком, каких было много во все времена. Его другом был епископ Линкольна и канцлер Оксфордского университета Роберт Гроссетест («В Англии мало кто сомневался в его святости» — Аполонов В. А., «Роберт Гроссетест»), видный мыслитель своего времени, критиковавший злоупотребления не только светской[13], но и церковной власти:
«Последние годы жизни Роберта Гроссетеста были омрачены конфликтом с римской курией. Причиной этого конфликта явилась широко распространённая практика назначения на церковные должности в Англии иностранцев (прежде всего — итальянцев из папского окружения), а также некоторые другие внутрицерковные злоупотребления, в которых прямо или косвенно был задействован Рим. В 1250 г. в Лионе, где тогда находился папский двор, Гроссетест выступил с речью перед коллегией кардиналов и непосредственно папой Иннокентием IV, пытаясь обратить внимание понтифика на эти проблемы. Однако, судя по всему, речь Гроссетеста не особенно сильно повлияла на позицию Рима, поскольку незадолго до смерти линкольнского епископа конфликт между ним и курией вспыхнул с новой силой. После того как родственнику Иннокентия IV, Фредерико да Лавагна, была предоставлена должность каноника в Линкольнском диоцезе, Гроссетест написал папе гневное письмо (Epistola CXXVIII), в котором выражал свое недовольство и отказывался подчиниться решению понтифика» (Аполонов В. А., «Роберт Гроссетест»).
В латинской поэме «Битва при Льюисе», созданной сторонниками Симона де Монфора-младшего, содержится очень характерная критика королевской власти. Король, по мнению автора поэмы, хочет распоряжаться своим королевством, как барон — своим частным владением, однако король не только не может стоять выше закона, но ещё и должен любить подданных и согласовывать с ними принимаемые им решения (интересно, что также отмечается, что и бароны не должны злоупотреблять властью над своими частными владениями в ущерб им — то есть критикуется не только королевское самовластье)[14]. В рядах армии Монфора при Льюисе сражались студенты Оксфордского университета, незадолго до того закрытого Генрихом III из-за симпатий к повстанцам[15].
Однако, какой бы масштабной не являлась личность Симона де Монфора-младшего сама по себе, после его смерти в конце правления Генриха III и в правление его сына Эдуарда I Длинноногого (1272-1307 годы) королевская власть временно вернулась утраченные позиции. Дальнейшая деятельность парламента (и представительства третьего сословия в нём) возобновилась спустя тридцать лет после его гибели, в 1295 году (т.н. «Образцовый парламент»), по объективным причинам — воинственный Эдуард I, увязший в войнах с Шотландией и Францией, был вынужден созвать (с целью изыскать средства на ведение боевых действий) парламент, включающий в себя и представителей городов, причём с формулировкой «чтобы то, что касается всех, было всеми одобрено»[16]. А на парламенте 1297 года принц Эдуард (будущий Эдуард II), оставленный отцом в Англии в качестве регента королевства (сам Эдуард I в это время воевал с французами во Фландрии), под давлением баронской оппозиции был вынужден для получения поддержки парламента подтвердить Великую хартию вольностей. 5 ноября 1297 года было принято Подтверждение хартии (новые статьи к Великой хартии вольностей), согласно которому, в частности, объявлялись недействительными юридическими любые решения, противоречащие ей; кроме того, корона обязалась не вводить новых пошлин без согласия представителей общин (после недовольства знати и народа, вызванного, в частности, мерами короля по конфискации находящейся в Англии шерсти из Фландрии)[17].
Подводя итоги, можно сделать следующие выводы. Во-первых, роль Великой хартии вольностей как «первоисточника» «английских свобод» в долгосрочной перспективе преувеличена — современное значение она получила лишь в Новое Время, в XVII веке. Во-вторых, Великая хартия вольностей не представляла из себя чего-то принципиального нового сравнительно с предыдущими «хартиями вольностей», предоставленными английскими королями сословиям в то время, когда королевская власть была слаба (также, как принятие Великой хартии вольностей связано во многом со слабостью Иоанна как правителя); также, как последующие противники королевской власти в Англии апеллировали к Великой хартии вольностей, участники баронского движения при Иоанне Безземельном апеллировали к «хартии вольностей» Генриха I[18]. В-третьих, предпосылки для создания представительских органов и участия в них простолюдинов в Англии создала не Великая хартия вольностей (часть положений которой королевская власть позднее смогла отменить), а политическая деятельность Симона де Монфора-младшего. И, наконец, окончательным стимулом для начала деятельности английского парламента на постоянной основе стала потребность английских королей (Эдуарда I и его преемников) в деньгах в условиях постоянных войн с внешними врагами, такими как Франция и Шотландия. Сама же Великая хартия вольностей гарантировала права и свободы в первую очередь для представителей аристократии (в то время как многие потребности тех же горожан были ей проигнорированы), хотя регламентировала права и остальных сословий.
Примечания
[1] Генрих I Боклерк стал королём Англии в 1100 году в обход старшего из сыновей Вильгельма I Завоевателя, своего брата Роберта Куртгёза, герцога Нормандского. Стефан Блуасский являлся внуком Вильгельма Завоевателя по женской линии и был избран в 1135 году (что стало началом девятнадцатилетней гражданской войны) англо-нормандской знатью и горожанами Лондона в первую очередь из-за непопулярности своей кузины Матильды, дочери Генриха I, женатой на графе Жоффруа V, правителе враждебного англо-нормандской монархии графства Анжу. Генрих II Плантагенет, сын Матильды и Жоффруа, стал королём Англии в обход сына Стефана Вильгельма, графа Булонского.
[2] Генрих I Боклерк: «Объединив Англию с Нормандией, Генрих стал править более твёрдо и самовластно. Положения, закреплённые «Хартией вольностей», были вскоре забыты, а сам документ изъят из всех церквей. Одинаково жёстко Генрих относился и к простонародью, и к дворянам, облагая и тех и других суровыми поборами, из-за чего много времени проводил в карательных экспедициях как на острове, так и на материке. Также испортились и отношения с церковью: король стремился сохранить за собой право назначения епископов, рассчитывая получать от них мзду. Лишь в 1107 году под угрозой отлучения он пошёл на компромисс: епископов назначал папа, но клятву верности они приносили королю» (К. Рыжов, «Все монархии мира»).
«Опираясь на мелкое рыцарство и горожан, Генрих II [Плантагенет] беспощадно подавил пытавшихся продолжать смуты феодалов, распустив их отряды и срыв замки. Он сместил большую часть шерифов, принадлежавших к крупным землевладельцам, и стал назначать на эту должность менее знатных людей, всецело подчиненных королевской курии <...> Введение присяжных привлекло в королевский суд огромный приток судебных дел из сеньориальных курий. Падению влияния последних содействовало и то, что Генрих II изъял из их компетенции все тяжкие уголовные преступления и значительно ограничил их юрисдикцию по земельным искам. Королевская курия была признана высшим апелляционным судом для всех сеньориальных судов <...>Расширение судебных функций королевской курии увеличило доходы короля. Но широкие массы населения страдали от тяжелых штрафов, налагавшихся королевскими судами <...> Неудачной оказалась попытка Генриха II поставить под контроль государства церковные суды. На этой почве он столкнулся с главой английской церкви, архиепископом Кентерберийским Томасом Бекетом. В ходе борьбы по негласному приказу короля Бекет был убит (1170). В дело вмешался папа, вынудивший Генриха II под угрозой отлучения принести публичное покаяние и отказаться от реформы церковных судов» («История Средних веков (В двух томах)», том 1, под редакцией С. Д. Сказкина).
[3 «Скорее всего, Иоанн изначально не собирался соблюдать хартию и уж точно не считал ее «великой». Она требовалась, чтобы выиграть время, собрать дополнительные силы против мятежников. Сразу же после её подписания по просьбе короля папа Иннокентий III признаёт эту хартию недействительной «на вечные времена» и не обязывающей ни Иоанна, ни его наследников, поскольку она подписана под влиянием угроз, что чистая правда. Папский легат привозит это известие в Англию в сентябре, через два месяца после подписания. Бароны поднимают восстание, и начинается Первая баронская война. Силы противоборствующих сторон примерно равны, но в октябре 1216 года Иоанн неожиданно заболел и скончался. На престол вступает его девятилетний сын Генрих, который по совету опекуна признаёт хартию отца в 1216 и 1217 годах, чтобы заручиться поддержкой подданных против мятежных баронов, но в более выгодной для себя редакции 1216 и 1217 годов» (Дмитрий Полдников, «Великая хартия вольностей»).
В редакциях 1216 и 1217 годов исключены почти все статьи, фиксирующие конкретные обязательства короны временного характера (скажем, удаление из страны наёмных войск, прибывших с Иоанном), и статьи, предусматривающие экстраординарные процедуры, направленные на восстановление нарушенных королём прав, а также статьи, ограничивающие власть короля в пользу совета баронов (Есаян Э. С. Великая хартия вольностей и её место в истории английского права: Дис. … канд. юрид. наук. С. 96-98) и положение о свободе церковных выборов (Есаян Э. С. Великая хартия вольностей и её место в истории английского права. С. 98-99). В редакции 1225 года также было осуществлено снятие финансовых ограничений с короны по вопросу о «щитовых деньгах» (Есаян Э. С. Великая хартия вольностей и её место в истории английского права. С. 100).
[4] Петрушевский Д. М. Очерки из истории английского государства и общества в средние века. — 4-е изд. С. 139-140.
[5] Петрушевский Д. М. Очерки из истории английского государства и общества в средние века. С. 135-136.
[6] Петрушевский Д. М. Очерки из истории английского государства и общества в средние века. С. 141.
[7] Петрушевский Д. М. Очерки из истории английского государства и общества в средние века. С. 141-142.
[8] Петрушевский Д. М. Очерки из истории английского государства и общества в средние века. С. 142.
[9] «Иоанн умер, находясь в трудном, безвыходном положении. За время его беспокойного правления против него сложилась, как тогда представлялось, неодолимая коалиция врагов. Он воевал с английскими баронами, вынудившими его даровать «Хартию». Те пригласили Людовика, сына непримиримого Филиппа Августа, в страну в качестве своего сюзерена, а вместе с ним явились иностранные войска и дерзкие авантюристы. Мятежные бароны к северу от Хамбера получили поддержку Александра, короля шотландцев; на западе недовольным оказывал помощь Ллевеллин, могущественный владыка северного Уэльса» (Уинстон Черчилль, «Рождение Британии»).
[10] Петрушевский Д. М. Очерки из истории английского государства и общества в средние века. С. 123-124.
[11] Петрушевский Д. М. Очерки из истории английского государства и общества в средние века. С. 125-126.
[12] Его мать, вдовствующая королева Изабелла, графиня Ангулемская, после смерти Иоанна Безземельного вышла замуж за Гуго X де Лузиньяна, графа де ла Марш.
[13] «Адам Марш [францисканский монах, друг де Монфора-младшего] возвратил епископу Гроссетесту его трактат «Принципы королевской власти и тирании», который посылал Симону. В этой небольшой работе епископ показывал различия в методах правления монарха, ответственного перед своим народом, и того, кто правит подобно деспоту».
[14] Петрушевский Д. М. Очерки из истории английского государства и общества в средние века. С. 169-171.
[15] Петрушевский Д. М. Очерки из истории английского государства и общества в средние века. С. 174.
[16] Петрушевский Д. М. Очерки из истории английского государства и общества в средние века. С. 181.
[17] Петрушевский Д. М. Очерки из истории английского государства и общества в средние века. С. 184-190.
[18] Петрушевский Д. М. Очерки из истории английского государства и общества в средние века. С. 127.
