Древнегреческие авторы создали образ персидской Ахеменидской империи (550―329 годы до нашей эры) как «деспотического» государства, где царь якобы являлся всевластным деспотом; этот нарратив в дальнейшем воспроизводился более поздними европейскими авторами в концепции (применявшейся уже не только к Ирану) «восточной деспотии».
Позднее сторонники теории азиатского способа производства пришли к идее о том, что в древнем Иране, как и в других «восточных» обществах, отсутствовала частная собственность на землю, то есть вся земля находилась в руках царя-«деспота».
Но действительно ли это так? Как показано в работе М. А. Дандамаева и В. Г. Луконина «Экономика и культура древнего Ирана», в число основных землевладельцев Ахеменидской империи, помимо самого царя, входили храмы, вавилонские торговые дома, военная знать, чиновники царской и храмовой администрации (с. 140), а также члены царской семьи Ахеменидов (с. 146-147).
В собственности храмов и частных лиц находилась, помимо земли, и часть ирригационных сооружений (с. 142); была развита практика сдачи земельной собственности в аренду (с. 142-143).
В ахеменидском Египте при продаже рабов, скота и земли продавец должен был гарантировать, что это его собственность и никто другой не имеет на неё прав собственности (с. 136). Персидской знати принадлежали крупные земельные владения, где располагались садики, дворцы, парки с дикими зверьми, а также дома и склады (с. 144).
Представление о царе как верховном земельном собственнике в источниках отсутствует — напротив, обязательного разрешения царской администрации для осуществления продажи, заклада или дарения земельной собственности не требовалось (с. 143). Существовала практика освобождения земельных владений родственников и приближённых царя от уплаты налогов в обмен на выставление в военное время воинских контингентов (с. 144). Причём собственностью персидские вельможи могли владеть не только в тех землях, которыми непосредственно управляли — например, египетский сатрап Аршама извлекал доходы из имений, расположенных в Ассирии (с. 145).
Являлось ли государство Ахеменидов «деспотическим» в политическом отношении? Хотя формально царь являлся высшей инстанцией, и его правовые решения обжалованию не подлежали, на практике царь зависел от представителей семи знатнейших родов, игравших важную роль в том числе и при принятии правовых решений ― в важнейших ситуациях царь созывал совет, состоящий из представителей персидской знати (с. 128). Представители семи знатнейших персидских родов имели право являться к царю без вызова (см. 130). После бегства афинского политика Фемистокла в Ахеменидскую империю ко двору Ксеркса I его сестра, чьи сыновья погибли во время завоевательного похода персов в Грецию, потребовала казни перебежчика; получив от царя отказ, она обратилась к «знатнейшим из персов», чьи недовольные сторонники двинулись на дворец, после чего Ксеркс был вынужден обещать предоставить решение этого вопроса суду из знатных персов (с. 129). Хотя Фемистокл в итоге сохранил свою голову и вошёл в число приближённых Ксеркса, сама история крайне показательна. Должность царского судьи являлась наследственной должностью ― известен сюжет из сочинений Геродота о судье взяточника Сисамна, казнённого ахеменидским царём Камбизом за злоупотребления (530―522 годы до нашей эры). Его пост унаследовал сын казнённого, которому Камбиз якобы велел выносить решения, восседая на судейском кресле, обтянутом кожей его отца [1]. Определённые права имели и простые персы — в частности, они были освобождены от необходимости платить налоги и участвовать в общественных работах [2].
В осуществлении суда по имущественным спорам и преступления местного характера (с. 133) в ахеменидской Вавилонии (города Месопотамии традиционно обладали широкой автономией) помимо царского наместника-сатрапа и царских судей участвовало народное собрание из полноправных граждан (с. 132). Суд мог быть смешанным — из представителей как царских судей, так и вавилонских старейшин (с. 133). Сохранялась традиция переписывания и изучения законов Хаммурапи, лежащих в основе вавилонского права, существовавшего до прихода персов (с. 134). Входившие в состав Ахеменидской империи финикийские города-государства и Иудея, также как и Вавилония, жили в соответствии с собственным традиционным правом (с. 139-140).
У «отца истории» Геродота в его повествовании («История», книга III, «Талия») о приходе к власти царя Дария I (правившего в 522-486 годах до нашей эры), убившего самозванца Гаумату, выдававшего себя за брата Камбиза Бардию (или же — по версии более скептически настроенных исследователей — умертвившего Бардию и объявившего его самозванцем Гауматой), присутствует сюжет о семи знатных персах (одним из которых был и сам Дарий), составивших заговор с целью погубить Гаумату: «Отан же пригласил к себе Аспафина и Гобрия, знатных персов, самых преданных своих друзей, и поведал им всё. А те сами уже подозревали, что это так, но теперь, после сообщения Отана, всецело убедились. И они решили, что каждый из них привлечёт к их союзу ещё одного перса, которому особенно доверяет. Так, Отан привлёк Интафрена, Гобрий — Мегабиза, Аспафин — Гидарна. Когда их стало шестеро, то прибыл в Сусы из Персии Дарий, сын Гистаспа (ведь отец его был правителем Персии). Так вот, по прибытии Дария шестеро персов решили принять в сообщники и его».
Причём исходным инициатором заговора выступает не представитель царского рода Дарий, а перс нецарского, пусть и знатного, рода Отан: «Отан, сын Фарнаспа, по роду и богатству был одним из самых выдающихся людей в Персии. Этот Отан первым заподозрил мага, что тот вовсе не Киров сын Смердис».
Геродот вкладывает в уста заговорщиков — Отаны, Мегабиза и Дария — спор о том, какое правление лучше установить после убийства Гауматы (Бардии?); Отан выступает за власть народа, Мегабиз — за власть аристократии, Дарий — за монархический строй. На первый взгляд, Геродот проецирует на персов древнегреческие споры о идеальном политическом устройстве. Однако нельзя не отметить, что у персов и иных ираноязычных народов монархия ахеменидского типа сложилась исторически недавно. Мидийское царство — предыдущая великая держава иранских народов — лишь в VII веке превратилось из конгломерата независимых княжеств, общин и племён в относительно (в его составе сохранялись полунезависимые царства, правителем одного из которых и являлся Кир I Великий, свергший владычество мидян и создавший Ахеменидскую империю) в относительно единое государство (М.М. Дьяконов. Очерки истории древнего Ирана. С. 54-55). Восточный Иран до завоевания этих земель сперва мидянами, а позднее персами, насколько можно судить по данным Авесты, был раздроблен на множество племенных образований, в которых царь принимал решения лишь при согласовании их с племенной знатью; с точки зрения центростремительных процессов дело не шло дальше зыбких племенных конфедераций, подобных доахеменидским Бактрии и Хорезму (с. 61-64).
Не менее примечательно и то, что в переданной Геродотом истории заговорщики после устранения Гауматы решают вопрос о царской власти жребием — чей конь заржёт раньше, хотя, казалось бы, очевидным наследником престола являлся Дарий как представитель династии Ахеменидов. Дарию удаётся занять трон лишь благодаря жульничеству — его конюх устроил дело так, что конь Дария заржал первым. В этой истории мы видим, что представители других знатных родов персов, помимо Ахеменидов, допускали возможность занятия трона в обход царской династии — что и неудивительно, поскольку положение Дария даже после занятия трона оставалось непрочным и ему пришлось начать правление с подавления серии восстаний, причём не только в завоёванных персами странах, но и в иранских землях, Мидии и Персии (с. 85, 90). Позднее, уже в сасанидском Иране (224―651 годы нашей эры), были примеры (путь и кратковременной) узурпации иранского престола представителями других знатных семей, временно оттеснявших Сасанидов от кормила власти — такими как Бахрам Чубин (590-591 годы нашей эры) и Шахрвараз (630 год), принадлежащими к семейству Михран[3].
Как отмечает Ричард Нельсон Фрай в своём исследовании «Рождение Ирана»: “Знаменитым «шести помощникам» Дария в убийстве Гауматы было предоставлено особенно почётное положение, они получили право доступа к царю, и их семьи и потомки сохраняли эти привилегии. У Геродота (III, 70) и в Бехистунской надписи (IV, 83) приводятся имена помощников Дария, но полного совпадения между этими источниками нет. В книге Эсфирь (I, 14) перечислены имена семи вождей персов и мидян, которые могли лицезреть царя. Имена эти отличаются от упомянутых у Геродота и в Бехистунской надписи, и по ним нельзя судить о родах, к которым принадлежали сподвижники Дария. Предполагается, что шесть кланов, названных Геродотом и Бехистунской надписью, и клан самого Дария составляют те знаменитые семь иранских родов, о которых говорит историческая традиция для времён Парфянского царства и Сасанидов. Ясно, что эти семь родов не следует отождествлять с наиболее влиятельными царьками или владетелями крупных поместий ахеменидской державы, но не исключено, что они постепенно усиливались и укрепляли свои позиции благодаря особым связям с Дарием и его преемниками. В дальнейшем число семь либо стало действительно соответствовать количеству высших аристократических родов, либо оно стало символичным для иранской знати, а может быть и не только для знати. Традиции такого рода очень стойки в Иране, и поэтому вполне вероятно предложенное объяснение «большой семерки»”.
В Парфянском царстве (250 год до нашей эры — 227 год нашей эры), восстановившем иранскую государственность после долгого нахождения Ирана под властью эллинистической Селевкидской империи, традиция выделения семи знатнейших семейств, игравших ключевую роль в управлении государством наряду с царским родом Аршакидов, продолжала существовать, а их политическое влияние укрепилось: «Наряду с этим в парфянское время сохранялись традиционные иранские представления об обществе и царской власти, пережившие Ахеменидов и Селевкидов. Легенда о семи знатных родах, которые возводят царя на престол, вновь появляется при Аршакидах, хотя маловероятно, что у парфян действительно было семь родов высшей знати. Мы знаем названия некоторых из этих родов и можем даже локализовать их основные владения, хотя, вероятно, каждый из таких родов имел земли в разных частях державы. Из арабских источников и случайных упоминаний античных авторов следует, что главная резиденция рода Каренов была в Нихавенде, в Мидии, рода Суренов — в Секстане, рода Михранов — около Раги (Рей, близ Тегерана). Михраны связаны, вероятно, с родом Спандиада, который также относят к области Раги. В источниках упоминаются и другие знатные фамилии, но о них известно очень мало. Таковы Спахпаты в Гургане (?), сменившие, очевидно, дом Гева, или род Зек в Атропатене, пришедший на смену местной династии в конце парфянского периода. «Феодальные» князья, стоявшие во главе таких родов, имели собственные военные отряды — Плутарх (в биографии Красса) говорит о войске, которое возглавлял Сурен в битве при Каррах. Совет родовой знати решал многие важные дела, особенно в последний период существования Парфянского царства».
Власть парфянских царей была ограничена советом семи «великих домов» и советом зороастрийских священнослужителей-магов; в состав империи парфян входили автономные царства, правители некоторых из которых — например, Элама и Персии — имели право чеканить собственную монету (Дьяконов М. М. Ук. соч. С. 195). Некоторые западные исследователи, пытающиеся сравнивать общественный строй западных и восточных обществ, даже рассматривают парфянский социум как некий аналог европейского феодализма (с. 200). Полисы, возникшие в эллинистический период, в целом сохраняли своё самоуправление, хотя парфянские цари периодически вмешивались в их внутренние дела — как, впрочем, делали до них и эллинистические монархи (с. 197-200). Существовали частновладельческие поместья-дасткарты (с. 201), которые могли продаваться их хозяевами вместе с трудящимися там рабами; размер дасткарта мог варьировать от мелкого земельного участка до крупного поместья, где работало до пятисот рабов (с. 202). Хотя свобода перемещения свободных общинников была несколько ограничена, они также могли продавать принадлежащие им земельные участки (с. 202-203).
Развитое частное землевладение, имевшееся при парфянах, сохранялось в Иране и при Сасанидах: «Как правило дасткарды были собственностью их владельцев и передавались по наследству. О наличии права собственности на дасткард свидетельствует возможность его отчуждения или залога, которую можно проследить по «Книге тысячи решений» [Farraxvmart ī Vahrāmān, 1997. P. 62—63, 106—107, 260—261, 308—309]. Иногда дасткард был царским пожалованием. В «Книге тысячи решений» обнаруживаются два практически идентичных фрагмента, в которых указано, что имение (ḫ(w)āstag) перешло в собственность от царя царей (az šāhānšāh ō ḫ(w)ēšīh mad) [Farraxvmart ī Vahrāmān, 1997. P. 88—89, 158—159], причём используется именно выражение «в собственность» (ō ḫ(w)ēšīh) [ср. Farraxvmart ī Vahrāmān, 1997. P. 156—157]» (Д. Е. Мишин. Хосров I Ануширван (531-579), его эпоха и его жизнеописание и поучение в истории Мискавейха).
Существование условного землевладения, подобного распространившейся позднее в исламском мире системе икта, сомнительно, а применение термина «икта» к сасанидскому землевладению, как считает Мишин, является, скорее всего, анахронизмом авторов, писавших об истории сасанидского Ирана уже позднее, в мусульманскую эпоху. Аристократия и жречество были избавлены от уплаты налогов: «Подати были сословными. Подушная подать не взималась с представителей знати, воинов, священнослужителей и государственных служащих» (Д. Е. Мишин. Ук. соч.).
Аристократия сасанидского Ирана активно расширяла свои владения за счёт общинных земель (а также приобретала себе каналы на общинных землях, взимая деньги за их использование) в результате многочисленных раздач, осуществлявшихся царской властью, предоставлявшей знатным лицам также иммунитетные грамоты, освобождающие дарованные земли от налогового обложения в пользу царской казны. Вследствие этого в частные владения землевладельцев активно бежали крестьяне, отягощённые казёнными поборами (М. М. Дьяконов. Ук. соч. С. 282). В этой связи даже появился исторический анекдот — якобы царь Бахрам V Гур (правивший в 421-440 годах нашей эры), охотясь на заброшенных государственных землях (прежде там были деревни, но крестьяне ушли оттуда на частновладельческие иммунитетные земли), спросил придворных, понимают ли они язык сов (обосновавшихся в покинутых деревнях). Придворный мобед (зороастрийский священнослужитель) ответил царю, что он слышит беседу совы-самки с совой-самцом. Самка просила у самца в приданое двадцать заброшенных деревень, на что самец ответил, что если правления этого царя продолжится, он сможет подарить самке в приданое не двадцать, а тысячу деревень, после чего Бахрам отобрал земли, подаренные знати (с. 282-283). Правление настоящего, а не фольклорного Бахрама Гура (Бахрама V) завершилось его гибелью на охоте, наводящей на мысль об удачно замаскированном политическом убийстве[4].
Династия Сасанидов пришла к власти в ходе свержения парфянских Аршакидов Ардаширом I Папаканом, царём подвластной парфянам Персии. Приход Ардашира к власти сопровождался массовым истреблением сопротивлявшихся ему: «Агафий Миринейский в рассмотренном выше фрагменте с полным правом говорит об уничтожении Сасанидами местной знати. Источники говорят о десятках удельных правителей, погибших в борьбе с Ардаширом I» (Д. Е. Мишин, Ук. соч.).
Однако, чтобы занять трон, Ардаширу пришлось сохранить старой парфянской знати все те привилегии, которой она обладала прежде по сравнению со знатью Персии: «Мы видели, что многие парфянские знатные роды подчинились Сасанидам и пошли к ним на службу. Вероятно, они выговорили себе взамен сохранение прежнего высокого положения, что можно наблюдать на примере списка приближённых Ардашира в надписи Шапура I на «Каабе Заратуштры». Представители Варазов, Суренов и Каренов стоят в нём сразу за Сасанидами и, что примечательно, выше Абурсама Ардаширхварра [Sprengling M., 1953. P. 18; Maricq A., 1958. P. 322‒323], который, как мы видели, принадлежал к знати Фарса, давно примкнул к основателю династии и выполнял его ответственные поручения. У нас нет прямых доказательств, однако вероятно, что Ардашир сделал такую уступку парфянской знати потому, что желал привлечь её на свою сторону» (Д. Е. Мишин. Ук. соч).
Разделение на «персидскую» и «парфянскую» знать в сасанидском Иране сохранялось до самого конца существования государства Сасанидов: «В Сасанидском государстве знать разделялась не только по разрядам (см. выше), но и по происхождению, в частности ‒ персидскому или парфянскому». Это официально признаётся в надписи Нарсе, где отдельно упоминаются «персы» и «парфяне» (pars и partaw, parsān и partawān [Herzfeld E., 1924. P. 97, 103]). За всю историю Сасанидского государства водораздел между ними, кажется, так и не исчез. Согласно ат-Табари, в начале арабского завоевания в Сасанидской державе боролись между собой две партии, которые в тексте источника именуются الفھلوج ,в чём, скорее всего, следует видеть искажённое الفھلويج , т.е. pahlawīg (парфянский), и ahl Fārs (люди из Фарса) [Annales…, 1964. Ser. I, P. 2176]» (Д.Е. Мишин, Ук. соч). Парфянское происхождение имели такие знатные семейства, как Карены, Сурены, Спахбады, Михраны и Спандияды.
Византийский историк начала VII века Феофилакт Симокатта сообщал о могуществе семи «великих домов» следующее: «Он (перс. ‒ Д. М.) говорил также, что у мидийцев дела, требующие наибольшей мудрости и самые почётные, вверены семи родам и отданы им в наследственные уделы по старинному закону, а иные [роды] отстранены от дел, и что род, называемый Артавидами, управляет царством и возлагает на царя диадему, другой предводительствует над войском, ещё один облечён заботами о государстве, ещё один разрешает споры тех, кто восстаёт [друг на друга] и нуждается в судье, пятый командует конницей, следующему предназначено собирать подати и заведовать царской казной, седьмой же ведает оружием и доспехами; этот закон установил в [своих] владениях Дарий, сын Гистаспа (Дарий I ‒ Д.М.)» [Theophylacti…, 1834. P. 153—154]». Нетрудно заметить, что Симокатта знал о древних корнях данной иранской традиции — хотя, конечно, парфянские «семь домов» едва ли тождественны ахеменидским.
По сути, конкретные придворные должности были закреплены за конкретными семействами: «Довольно правдоподобными выглядят и утверждения источника Феофилакта Симокатты о закреплении придворных и государственных функций за различными родами. Такая традиция существовала, причём с ней считались и цари. Прокопий Кесарийский описывает случай, когда Кавад, вернувшись к власти в 501 г., собирался назначить нового канаранга взамен бывшего его врагом Гусанастада:
«… он (Кавад. ‒ Д. М.) сказал некоторым из приближённых, что поставит канарангом того человека, кто первым из персов, явившись в тот день ему на глаза, изъявит желание ему служить. Сказав это, он [затем] пожалел об этих словах, ибо на ум ему пришёл закон, по которому у персов властные должности даются не чужим, но тем, кому сан причитается по роду. Ведь он опасался, что первым к нему придёт кто-то не являющийся родственником канаранга, и он (Кавад. ‒ Д. М.) будет вынужден нарушить закон, чтобы сдержать слово» [Procopius, 1914. P. 46‒47]. Но, продолжает далее Прокопий, «пока он размышлял об этом, случилось то, что [позволило] ему сдержать слово, не выказывая неуважения к закону». Первым к Каваду явился один из родственников канаранга ‒ Адур-Гудунвад, который и получил назначение [Procopius, 1914. P. 46‒47]» (Д.Е. Мишин. Ук. соч.). Между тем, речь шла о крайне значимой должности — занимающий её вельможа отвечал за оборону от кочевников восточных границ страны.
Борясь за власть с аристократической оппозицией, Кавад I, правивший в 488-531 годах (с перерывом на кратковременную узурпацию, осуществлённую его братом Замаспом при поддержке знати), противопоставлял одним знатным семьям другие, и оборотной стороной падения могущества одних «великих домов» было возвышение других — см. историю падения Сухра из рода Карена, являвшегося фактическим правителем сасанидского Ирана в начале правления Кавада, и возвышения рода Михрана, который в итоге стал достаточно могущественным, чтобы позднее неоднократно (в случае Бахрама Чубина и Шахрвараза) даже оспаривать у Сасанидов царский трон (причём даже эти попытки Михранов не привели к их истреблению Сасанидами — напротив, семейство дожило до арабского завоевания и участвовало в сопротивлении захватчикам)[5]:
«Через некоторое время Кавад начал тяготиться всевластием Сухра. Согласно наиболее распространённому в источниках рассказу, по истечении пяти лет царствования Кавад написал Шапуру Рейскому, который принадлежал к роду Михранов и был спахбадом. Этот Шапур, по всей вероятности, тождествен с Шапуром Михраном, о котором говорит Лазар Парбеци. Фирдоуси на основании каких-то не известных нам источников считал Шапура врагом Сухра [Ferdowsi’s…, 1935. P. 2291]. Между тем, вполне вероятно, что всевластие Сухра и Зармихра сдвинуло политическое равновесие в пользу Каренов, и это вызвало недовольство Михранов, ещё недавно занимавших главенствующие позиции. Эта гипотеза подкрепляется и чисто логическими соображениями, так как Кавад, несомненно, обратился бы за помощью против Сухра к его противникам. Шапур прибыл в столицу и на аудиенции у царя взял Сухра под стражу; тот был вскоре казнён. Другая, несколько отличная от этого, версия представлена в рассказе о потомках Сухра, воспроизводимом в традиции Ибн Исфандияра. Согласно ей, Сухра знал об опасности или чувствовал её. Вместе с сыновьями он направился в Табаристан, но Кавад подослал к нему убийц [Тарих-иТабаристан, 1941/1942. С. 151]. С этого момента Михраны вернули себе главенство среди знати, что лаконично выражает приводимое в мусульманских традициях изречение: «Утих ветер Сухра, задул ветер Михрана» [Histoire…, 1900. P. 588; Annales…, 1964. Ser. I, P. 885]» (Д.Е. Мишин. Ук. соч.).
Таким образом, иранские цари из династий Ахеменидов, Аршакидов и Сасанидов, насколько можно судить, не являлись ни неограниченными собственниками своего государства, ни неограниченными властителями — напротив, в целом ряде отношений их статус был ближе к положению «первого среди равных», то есть к статусу монархов средневековой Европы (пусть даже с более развитым бюрократическим аппаратом и бо́льшим объёмом монархической власти сравнительно с европейскими «коллегами» Сасанидов), а их полномочия были серьёзно ограничены высшей аристократией.
Примечания
[1]У Геродота Камбиз демонизирован в противовес Киру и Дарию, изображённых им в качестве справедливых и заботящихся о подданных монархах.
[2]М.М. Дьяконов. Очерки истории древнего Ирана. С. 74.
[3] «Д. Е. Мишин. Хосров I Ануширван (531-579), его эпоха и его жизнеописание и поучение в истории Мискавейха.»
[4] С.Б. Дашков. Цари царей — Сасаниды. Иран III-VII вв. в легендах, исторических хрониках и современных исследованиях. С. 118.
[5] Примечательно, что поражение Варахрана [Бахрама Чубина], который в глазах Сасанидов был преступником, не привело к уничтожению рейских Михранов. Во время арабского завоевания одним из сасанидских полководцев, противостоявших мусульманам, был Михран Рейский, погибший в сражении при Джалуле [Annales…, 1964. Ser. I, P. 2420, 2421, 2439, 2473]. Город Рей защищал впоследствии Сиявуш, сын Михрана и, если верить ат-Табари, внук того же Варахрана Чубина [Annales…, 1964. Ser. I, P. 2653—2654]» (Д.Е. Мишин. Ук. соч.).
