Во все времена религия была тесно связана с политикой. Христианские авторы XVII века, писавшие о восстании падших ангелов во главе с Люцифером (Сатаной) против Бога, — Йост ван ден Вондел («Люцифер») и Джон Мильтон («Потерянный рай») — одновременно вкладывали в свои пьесы и ярко выраженный политический посыл, связывая с образом дьявола те мирские политические силы, что были им ненавистны в земной жизни.
Более того, дьявол в христианстве представляет из себя образ радикально десакрализованной власти (поскольку он, как-никак, величайший из ангелов и «князь мира сего»).
Среди сюжетов на религиозную тематику сюжет о восстании дьявола против Бога — один из наиболее «политических», поскольку в нём речь идёт о борьбе за власть, причём в масштабах всей вселенной. И образ Бога, и установленной им иерархии, и образ дьявола, как мятежника против Бога, ― антипода и в то же время своего рода пародийного двойника Бога, претендующего на его место и имитирующего иерархию, существующую на небе, ― в этой плоскости крайне интересен для рассмотрения с точки зрения исторических реалий тех обществ, в которых создавались произведения, посвящённые «восстанию ангелов».
В этом плане ван ден Вондел и Мильтон обладают как сходствами (Мильтон писал «Потерянный Рай» уже после появления «Люцифера» и заимствовал у Вондела многие мотивы), так и существенными различиями. Эти различия иллюстрируют различия не только между католиком-гуманистом Вонделом и фанатичным пуританином Мильтоном, но и между их аудиторией — голландец Вондел писал свою трагедию для кайзера Священной Римской империи (в которой сохранялось множество рудиментов былого феодального строя) Фердинанда III Габсбурга, а Мильтон — для читателей Англии, страны, где, несмотря на реставрацию монархии Стюартов в 1660 году, все помнили недавнюю революцию, казнь короля Карла I и временное упразднение монархии.
Ключевое различие между Мильтоном и Вонделом — в образе вождя падших ангелов, главного антагониста их произведений. И Мильтон, и Вондел — убеждённые христиане, и у них обоих дьявол — однозначный злодей, но у Мильтона это безусловно яркая личность, движущая историю (пусть и в катастрофическую для него самого, его последователей, людей и всего мира сторону) и заражающая своим энтузиазмом окружающих. Именно он, по сути в одиночку, инициирует мятеж трети ангелов против Бога, манипулируя сперва Вельзевулом , своим заместителем, а затем — и ангелами, последовавшими за ними:
Так лжец-Архангел молвил, и собрат
Его нестойкий, злому подчинясь
Влиянию, начальников созвал
Нижестоящих; каждому из них
Пересказал полученный приказ
Главнокомандующего: пока
Завесу мрака Ночь не совлекла
С Небес, мы, стяг великий распустив
Иерархический, должны начать
Отход всеобщий; тут же он привёл
Причину вымышленную отхода,
Коварные намёки между тем
Бросая, подстрекал и разъярял,
Чтоб верность полководцев испытать
Иль совратить лукавством.
Или возьмём описания совещания падших ангелов в Аду после их поражения от Сына Божьего и низвержения с Небес, на котором они обдумывают ответный удар:
Все молчат,
Обдумывая, взвешивают риск,
И с удивленьем каждый на лице
Другого тот же видит страх, что сам
Испытывает. Не нашлось героя,
Средь первых удальцов Небесных битв,
Который вызвался бы этот путь
Ужасный в одиночку одолеть.
Сатана у Мильтона оказывается единственным из падших ангелов, рискнувшим, поставив всё на кон, отправиться в Эдем (миновав запертые врата Преисподней, подвергая себя опасностям путешествия через первородный неупорядоченный Хаос и риском навлечь ещё больший гнев Бога) — чтобы отомстить Богу, стремясь совратить первых людей и обречь всё человечество на смерть и Ад за гробом. То есть он из всех падших ангелов — самый смелый, решительный и деятельный (и именно поэтому — наибольший злодей).
До этого, ещё на Небе, Сатана открыто призывает ангелов восстать против Бога и испытать его всемогущество на прочность в бою, с самого начала отвергая возможность какого бы то ни было компромисса. Оппонируя Абдиилу, верному Богу ангелу, Сатана доходит практически до атеизма, прямо ставя под сомнение утверждение о том, что Бог создал ангелов и, предполагая, что ангелы зародились независимо от Бога:
Мы времени не ведаем, когда
Нас не было таких, какими есть;
Не знаем никого, кто был до нас.
Мы саморождены, самовозникли
Благодаря присущей нам самим
Жизнетворящей силе; бег судеб
Свой круг замкнул и предопределил
Явление на этих Небесах
Эфирных сыновей. Вся наша мощь
Лишь нам принадлежит. Рукой своей
Мы подвиги великие свершим,
Чтоб испытать могущество Того,
Кто равен нам. Тогда-то узришь ты,
С покорством ли к Престолу подойдём
Всесильному, хотим ли убедить
Иль победить Небесного Царя.
Сатана у Мильтона — талантливый изобретатель, военный механик, с целью победы над Богом делающий ставку на артиллерию — новое, передовое оружие Нового Времени:
<…> пену серную нашли,
Селитряную пену, и, смешав,
Хитро сгустили, высушили смесь,
И, в черное преобразив зерно,
Нагромоздили целые холмы.
Другие вскрыли залежи руды
(Здесь, на Земле, такие точно есть)
И жилы минералов и камней,
Чтоб громовержущие отковать
Махины и отлить запасы ядр
Губительных.
Причём Мильтон специально отмечает, что даже другим падшим ангелам это изобретение Сатаны представляется чем-то дивным и невиданным («Дивился каждый помыслу Вождя, // Равно тому, что не придумал сам // Подобный способ). Автором прямо подчёркивается связь с современным ему положением дел в мире:
Может быть, Адам,
Из твоего потомства, кто-нибудь,
Когда в грядущем злоба возрастёт,
По наущенью Дьявола создаст
Такое же орудье, на беду
И муку человеческим сынам
Греховным, жаждущим кровавых войн
И обоюдного братоубийства.
Сатана, как величайший властолюбец, заражает своим властолюбием всех приближённых и опасается того, что кто-то из них решит возвыситься уже в ущерб ему:
Монарх поднялся, наложив запрет
На возраженья. Мудро он судил,
Что, ободрённые его примером,
Другие полководцы захотят
Участвовать (предусмотрев отказ)
В том, что недавно так страшило их,
И с помощью отваги показной,
Возвысившись в глазах собранья, стать
Его соперниками; без труда
Честь раздобыть, которую ценой
Геройских дел он должен обрести.
Вполне в духе христианского Священного Предания мильтоновский Сатана до своего падения — могущественнейший из всех ангелов, занимающий на Небесах наивысшее положение. Однако, размышляя в Эдеме о том, мог ли он избежать своего падения, Сатана в конечном итоге приходит к мысли о том, что его падение в силу его амбиций было бы неизбежно и в том случае, если бы он стоял ниже в иерархии ангелов. Его властолюбие — его личное властолюбие, а не следствие его высочайшего иерархического положения:
О, зачем
Я не был низшим Ангелом? Тогда
Блаженствовал бы вечно и меня
Разнузданным надеждам и гордыне
Вовеки б развратить не удалось!
Но разве нет? Иной могучий Дух,
Подобный мне, всевластья возжелав,
Меня бы так же в заговор вовлёк,
Будь я и в скромном ранге. Но соблазн
Мне равные Архангелы смогли
Отвергнуть, защищённые извне
И изнутри противоискушеньем.
Безусловно, мильтоновский Сатана — не революционер, поскольку общество падших ангелов у Мильтона не менее иерархично (и аристократично по своему оформлению, см. именование свиты Сатаны пэрами), чем общество ангелов, оставшихся верными Богу, а Сатана для Мильтона — лже-монарх, претендующий на место Бога как истинного Царя Мира. Но вместе с тем мир падших ангелов у Мильтона — мир, где положение личности определяют во многом её личные заслуги, а не иерархическое положение само по себе. В этом отношении он напоминает современную Мильтону Англию. В пьесах ван ден Вондела мы встречаем совсем другой образ падших ангелов — образ, предназначенный для читателей из Священной Римской империи (и конкретного читателя — её императора).
У Мильтона Сатана, недовольный вознесением Сына Божьего над ангелами, является ключевой фигурой восстания ангелов — он замышляет заговор против Бога, а затем посвящает в него Вельзевула, после чего они вовлекают в заговор подчинённых. У Вондела недовольство решением Бога возвысить человеческий род в лице Адама (которому ангелам предстоит служить) и вочеловечиться до Люцифера высказывает его правая рука ― Вельзевул ― в беседе с другим ангелом, Аполлионом (библейским Абаддоном), ещё до официального провозглашения возвышения человека, лишь после получения известий от Аполлиона об Эдеме и его обитателях: «Быть унижаему ― для Духа нетерпимо!». В дальнейшем он в разговоре с Люцифером ― своим и всех ангелов — номинальным повелителем (Люцифер носит титул «наместник», то есть штатгальтер, правитель ангелов от имени Бога) — он буквально сыплет ему соль на раны, подталкивая к восстанию:
Не скупо дал Господь Адаму благостыни,
Драбантов тысячи к нему приставил ныне,
Творцу, как видно, он всех наипаче мил,
Коль Божьих первенцев в очах отца затмил.
Он ко вратам грядёт небесной цитадели,
Презренный выползок из грязи и скудели,
Владыка новый наш. Узрим в недальний час,
Как всходит он на трон, поправ, ничтожных, нас,
А мы, смиренностью охвачены великой,
Лишь сможем лепетать хвалу перед владыкой.
<…>
Твои скиптр, наместник, посрамлён:
Из низших в вышние занять небесный трон
Властодержитель мчит иной. Отбрось далече
Блеск утренней звезды и приготовься к встрече,
Пой сладкую хвалу грядущему с Земли.
Порядки новые на Небеса пришли:
Смирились Звёзды все, склоняются глубоко
И новому ярму покорны прежде срока.
Вельзевул провоцирует Люцифера на восстание, позволяя ему тешиться самообманом, что решение восстать против Бога является его собственным решением, а он, Вельзевул — всего лишь смиренный исполнитель воли своего властелина:
Люцифер
Достанет власти мне сему пойти вразрез.Вельзевул
Так Люцифер гласит, тот, кто с лица Небес
Сметает ночь, ― его вернейшая примета —
Великолепного явление рассвета.
Лишь Богу уступив, он в Небесах первей
Всех Ангелов, иных Господних сыновей.
Его слова принять законом ― достохвально,
Его божественность по праву изначальна,
Он дымом ладана почтён, ― над Духом сим
Почто червяк земной теперь превозносим?
Тому ничтожеству дать власть неимоверну
— Не слишком щедро ли? То навело бы скверну
На сан наместника, на первоестество!
Нет равного тебе близ Бога никого.
Приближённые Люцифера — не только Вельзевул, но и более низкий по занимаемому положению Аполлион — постоянно манипулируют нерешительным и склоняющимся к компромиссу с Богом (но об этом позже) Люцифером, убеждая его в неизбежности победы, и лишь под влиянием их уговоров Люцифер даёт решающую битву архангелу Михаилу:
Аполлион
Наместник доблестный, не можно медлить боле.
Расставил Михаил полки в небесном поле
И посылает нам надменный вызов свой.
Построй скорее нас в порядок боевой.
Мы зрим уже сейчас — за нами поле брани.Люцифер
Уже? Иль повод есть, чтоб ликовать заране?
Возможно множество в сраженье перемен.Аполлион
Я видел — Михаил и мрачен, и смятен,
А воины его решимостью нетвёрды.
Мы уничтожим их, мы сломим эти орды!
Со стягами сюда полковники идут.Люцифер
Трубою дан сигнал — бойцы на ратный труд
Готовы ринуться по первому же знаку.Аполлион
Ты лишь его подай.Люцифер
Ну что ж, тогда — в атаку!
Характерна реплика архангела Рафаила, оставшегося верным Богу — которую он произносит именно после того, как под влиянием Аполлиона Люцифер решается на битву:
Увы, сомнением он был уже объят,
Но впал в безумие.
То есть, возможно, если бы не уговоры Аполлиона, — Люцифер бы капитулировал.
С чем связано такое различие в образе дьявола у Мильтона и ван ден Вондела? У Мильтона Сатана — харизматический демагог, политик в современном смысле, выдвигающийся на роль вождя в первую очередь за счёт невероятной личной харизмы и талантов полководца и организатора. У Вондела Люцифер — в первую очередь наиболее знатный и высокопоставленный из ангелов (если Вельзевул именуется «полковником», то Люцифер — «фельдмаршалом»), статус которого как наместника придаёт выступлению падших ангелов против Бога некое подобие законности. Пьеса Вондела писалась для императора раздробленной Священной Римской империи, противостоящего оппозиции князей (а в Венгрии, королём которой являлся Фердинанд III, имевшего дело с вольнолюбивой знатью, нередко пытавшейся в противовес Габсбургам возвести на трон князей Трансильвании), и Люцифер в ней по отношению к Богу — аналог средневековых «антикоролей», выдвигавшихся мятежной знатью против действующего монарха. Само выступление падших ангелов у Вондела — не открытый мятеж, а феодальная интрига:
Аполлион
Сомненья поселять мы станем тихомолком
И сеять плевелы раздоров и тревог.Beлиал
Князь Вельзевул тогда, великой власти бог,
Наш подкрепит протест своим авторитетом.Аполлион
Как бы нечаянно в совет придя при этом.Велиал
Наместник, позже всех явившись во дворец,
Нам руку сильную предложит, наконец.Аполлион
Он возразит сперва, откажется, заспорит,
Засомневается ― и лишь затем пришпорит
Мятежные полки, над ними став главой.
Если у Мильтона Сатана прямо ставит своей целью победу над Богом, сомневается в его всемогуществе и даже в том, что он создал ангелов, Люцифер у ван ден Вондела до самого конца прикрывается тем, что он же ставит своей целью не свержение Бога, а всего лишь возвращения прав, отнятых у ангелов решением о возвышении Адама (как мятежные феодалы в Средневековье нередко бунтовали формально не против короля самого по себе, а за «древние вольности» и удаление от королевской особы «дурных советников»). Возможно, он даже в это искренне верит — своему бывшему другу Рафаилу он говорит:
Любезный Рафаил, прошу, прими на веру:
Клялись мои войска но только Люциферу,
Но также Господу ― Он это знает Сам.
Мы в бой хотим идти во благо Небесам,
В защиту Ангельства, в защиту Божьих хартий:
Присягу Небесам зря на моём штандарте,
Я охраняю их незыблемый покой,
— Да не восцарствует над Небом род людской,
На выи ангелам не возложит ярема
— Иль солнце не взойдет над кущами Эдема;
Владыкой Ангелов не станет супостат.
Пусть бросит Небо нас в пучину жарких блат,
Туда же с нами пасть и скиптрам, и коронам,
Что Божьим навсегда дарованы законом
И неотъемлемы. Прияв судьбу сию,
В защиту вечных прав я ныне восстаю;
Будь даже я смирен, ― восстать мне надлежало б,
Вняв плачу скорбному и сотням тысяч жалоб.
Речь доведи мою до сведенья Отца,
Слугой которому я буду до конца.
У Мильтона борьба Сатаны и Бога — беспощадная борьба насмерть, в которой невозможно соглашение — лишь уничтожение одной из сторон. Оставшийся верным Богу ангел Абдиил, прощаясь с Сатаной и его приверженцами, говорит ему:
Я удаляюсь, но отнюдь
Не по твоей указке, не ввиду
Угроз твоих; нет, я хочу быстрей
Покинуть нечестивые шатры
Преступные, пока грозящий гнев
Внезапным пламенем не охватил
Всех, без разбору. Вероломный, жди,
Гром скоро поразит твою главу
И огнь всепожирающий! Поймёшь
Тогда, в стенаньях, Кем ты сотворён
И Кто тебя способен истребить!
Напротив, у ван ден Вондела Люциферу и его приверженцам предлагается помилование от Бога — в обмен на прекращение поднятого ими восстания. Сперва это делает упоминавшийся ранее архангел Рафаил, друг Люцифера, скорбящий о его падении:
Смирись ― и ты прощён,
Посредником считай меня и аманатом.
Более того — возможно, шанс на прощение оставался у Люцифера даже непосредственно во время сражения с армией архангела Михаила:
Но на его пути встаёт Архистратиг,
Подобно Божеству, ― и слышится над миром:
Утишься, Люцифер, штандартам и секирам
Пасть предо мной во прах немедля прикажи,
Уйми приверженцев богопротивной лжи
И дальше ни на шаг зайти уже не пробуй.
Борьба Бога и Сатаны у Мильтона — борьба до полного уничтожения противника в духе гражданских войн Нового Времени; не случайно Сатана, оправдывая своё желание погубить Адама и Еву, апеллирует к «государственному интересу» Ада как управляемой им империи. Борьба Бога и Люцифера (на раннем этапе, до низвержения падших ангелов с небес) у ван ден Вондела местами ― политический торг, подобный торгу между стремящимся к неограниченной власти королём и аристократической оппозицией.
Если у Мильтона положение падших ангелов в адской иерархии сообразно их заслугам (во всяком случае, Сатана — компетентный правитель, насколько вообще может быть компетентным вождь заведомо безнадёжной борьбы), то у ван ден Вондела положение падших ангелов в адской иерархии, по-видимому, определяется не их заслугами, а их титулами. У Мильтона Сатана лично берётся за искушение Евы — у ван ден Вондела в более поздней пьесе, «Адам в изгнании, или трагедия всех трагедий», повествующей о грехопадении, Люцифер поручает это дело Асмодею, а Асмодей, выработав вместе с Люцифером план, перепоручает его исполнение своему подчинённому, Велиалу. При этом награду за грехопадение людей от Люцифера получает не Велиал, а Асмодей (о награде для Велиала как исполнителя поручения Асмодея ничего не сказано):
Да будем мы и впредь изощрены в коварстве.
Жди, Асмодей, похвал во преисподнем царстве,
Фанфары сиплые триумф отметят твой,
Гирлянды зашуршат пожухлою листвой,
Тебе соткут ковры из пасм паучьей пряжи,
Земель Восточных ты воспримешь титул княжий.
Проще говоря, вымышленная политика ангелов у Мильтона (пусть и не во всём, но во многом) — отражение реальной политики Англии XVII века как передовой страны; вымышленная политика ангелов у ван ден Вондела — отражение реальной политики Священной Римской империи и империи Габсбургов в целом (того же времени), то есть общества куда менее развитого, с множеством пережитков Средневековья.
Говоря о политическом у Вондела и у Мильтона, стоит охарактеризовать образ не только дьявола и других падших ангелов, но и образ Бога. У Мильтона Бог беспощадно жесток к ослушникам (из-за чего многие читатели «Потерянного Рая» вольно или невольно симпатизируют мильтоновскому Сатане — чего сам Мильтон едва ли хотел бы) — однако он подробно посвящает других в свои планы. Так, в сцене совета с ангелами он рассказывает им о замысле Боговоплощения, которое должно спасти человечество от Ада. Позднее о будущей истории человечества уже Адаму подробно рассказывает архангел Михаил.
Напротив, у Вондела, возможно, Люцифер и хотел бы покориться решению Бога о возвышении Адама и будущего человечества (тем более, что сам он, как персонаж, безынициативен и может что-то делать лишь понукаемый Вельзевулом) ― однако Гавриил, Божий вестник (сам Бог у Вондела в пьесе не общается даже с ангелами), отказывается предоставить ему сколько-нибудь содержательные объяснения мотивации принимаемых Богом — требуя от него принимать сколь угодно немотивированные решения власти:
Что можно знать тебе ― то знай из книги Бога.
Во многознании ― не слишком пользы много,
Господь решает сам, кому что ведать след.
Слепит и Ангелов сверх меры сильный свет.
Премудрость высшая открыта лишь частично,
Сокрыта в остальном. Покорствовать прилично
Законам таковым, без пеней на судьбу,
Боголюбивому и верному рабу.
<…>
Ты смысл ещё узришь во предреченьи этом,
А ныне ― будь смирен, покорствуй и внемли.
Это различие между Мильтоном и ван ден Вонделом, возможно, связано ещё и с тем, что для католицизма, который исповедовал Вондел, более характерно преклонение перед высшим авторитетом — в то время как у радикальных протестантов, к числу которых принадлежал Мильтон, церковная община строилась по демократическому принципу. Таким образом, и в «светском», и в «духовном» отношении мир Мильтона — и демонический, и божественный — более современен и демократичен, чем мир Вондела.
