Как известно, Толкин отрицал наличие в его литературном творчестве прямых аллегорий к современным ему политическим реалиям.
Вот как, например, в предисловии к «Властелину Колец» он комментировал поиск читателями аллюзий на недавнюю мировую войну в его произведении: «Война настоящая по своему течению и завершению ничем не напоминает войну легендарную. Если бы война определяла ход сюжета, то Кольцо было бы использовано против Саурона, он был бы не умерщвлён, а взят в плен, а Барад-Дур не разрушен, а оккупирован. Саруман, отчаявшись получить Кольцо, нашёл бы часть своих собственных изысканий в кольцеведении, и создал бы через какое-то время своё Великое Кольцо, с которым он попытался бы стать правителем Средиземья. В начавшемся конфликте обе стороны привлекли бы хоббитов, презираемых и ненавидимых, которые скоро перестали бы существовать даже в качестве рабов».
Таким образом, Толкин резко открещивался от попыток читателей соотнести вымышленных злодеев из «Властелина Колец» (Саурон, Саруман) с враждебными западным странам государствами, такими как Третий Рейх или СССР. Хотя он враждебно относился и к социализму, и к фашизму, ― к «родной» Британской империи или, тем более, Соединённым Штатам Америки он тоже не питал особой симпатии[1]. Человек крайне консервативных или даже реакционных взглядов, враждебно настроенный к современным политическим тенденциям и при этом скептически относившийся также и к великим империям и имперской политике прошлого, он не был склонен симпатизировать политикам его времени. Но означает ли это, что в его произведениях вообще нет каких-либо аллюзий, политических или религиозных, на какие-то реальные исторические события?
Они есть. Толкин сам оговаривает в предисловии к «Властелину Колец: «Что касается тех, кто ищет во всём аллегории и актуальность, то я не люблю ни того, ни другого, по меньшей мере с тех пор, как я стал достаточно взрослым и подозрительным, чтобы определить их присутствие. Мне более по душе история, реальная или выдуманная, которую можно применить к уму и опыту читателей. Думаю, многие спутают применимость с аллегорией, но, если одна является следствием свободы читателя, другая специально насаждается автором». У Толкина есть сюжеты, прототипы которых из реального мира — хотя эти сюжеты, безусловно, несводимы к их исторической основе (особенно с учётом того, что сама эта основа разбавляется религиозными и мифологическими отсылками) — могут быть узнаны искушёнными читателями, хотя менее осведомлённый читатель может ознакомиться с этими сюжетами, и не зная их первоисточников.
Типичный пример — толкиновская история падения Нуменора.
Католик Толкин рос в протестантской Британии, где католики много веков подвергались преследованиям — о чём он сам никогда не забывал; в своё время разница в вере едва не воспрепятствовала его отношениям с Эдит Бретт, его будущей женой: «Как часто сегодня тебя похлопывают по спине, как представителя церкви, которая осознала-таки свои заблуждения и отказалась от надменности, заносчивости и сепаратизма; однако не встречал я ещё протестанта, который выказывал бы или демонстрировал осознание причин, из-за которых в этой стране у нас такое отношение, в древности ли, сегодня ли: от пыток и лишения собственности вплоть до «Робинсона» и всего такого прочего. Упоминал ли хоть кто-нибудь, что к[атолики] до сих пор страдают от ограничений в правах, от которых избавлены даже иудеи? Как человеку, чьё детство было омрачено гонениями, мне тяжело с этими смириться» (Письмо 306).
Антикатолические гонения в протестантской Британии повлияли и на историю падения Нуменора. Описывая конфликт внутри народа Нуменора по вопросу об отношении к Валар (играющим в вымышленном мире Толкина роль своеобразных ангелов-хранителей, наместников Бога — Эру Илуватара), Толкин пишет: «В одном лагере собралось большинство; их называли Людьми Короля; и они возгордились и отдалились от эльдар и Валар. Во втором лагере оказались немногие; этих называли Элендили, Друзья Эльфов, ибо хотя они по-прежнему хранили верность королю и Дому Эльроса, они желали остаться в дружбе с эльдар и вняли совету Западных Владык» («Сильмариллион»). Люди Короля — аллюзия к государственной Англиканской церкви, пришедшей на смену католицизму в качестве официальной религии после победы Реформации при Генрихе VIII.
Нельзя исключать того, что термин «Люди Короля» может отсылать к стихотворению британского поэта-католика Гилберта Кита Честертона, «Молчаливый народ», посвящённого истории Великобритании — и, в частности, событиям английской Реформации, в котором деятели Реформации именуются «Королевскими Слугами»:
А Королевские Слуги глядели хищно вокруг,
И с каждым днём тяжелели
кошельки Королевских Слуг.
Они сжигали аббатства,
прибежища вдов и калек,
И больше негде было найти
бродяге хлеб и ночлег.
Пылали Божьи харчевни,
нагих и сирых приют:
Слуги Короны слопали всё.
Но мы смолчали и тут.
Одним из важнейших различий между католиками и протестантами являлся язык богослужения — латынь (в случае католиков) или язык, на котором говорят прихожане (в случае протестантов). У Толкина граница между Людьми Короля и Верными также проходит по языковому вопросу: «Двадцатый король, приняв скипетр отцов, взошёл на трон под именем Адунахор, Владыка Запада, отказавшись от эльфийских языков и запретив пользоваться ими в своём присутствии <...> Но худшее было ещё впереди. Ар-Гимильзор, двадцать третий король, стал непримиримым врагом Верных. В дни его правления никто не ухаживал более за Белым Древом и оно стало чахнуть; он вовсе запретил эльфийские языки» («Сильмариллион»). Причём один из эльфийских языков — квенья, высокий эльфийский — точно соответствует латыни как язык, который ещё до падения Нуменора «сохранился как книжный» («Сильмариллион»).
Подобно английским католикам, Верные подвергаются гонениям и конфискациям имущества, а также государственному надзору: «Элендили же селились главным образом в западных областях Нуменора; однако Ар-Гимильзор повелел всем, кого ему удалось уличить в приверженности к этому лагерю, покинуть западные края и перебраться в восточные земли; там за ними следили днём и ночью» («Сильмарилилион»). «Потому Ар-Фаразон подверг Верных гонениям, отнимая у них все богатства, которыми они обладали, и лишил наследников Валандиля их власти» («О женитьбе Мириэль и Ар-Фаразона»). Также Верных, подобно английским католикам, обвиняют в государственной измене — уже после обращения нуменорцев при Ар-Фаразоне к поклонению Морготу, включавшему в себя человеческие жертвоприношения, «Чаще всего на заклание посылали они нуменорцев из числа Верных — однако никогда открыто не обвиняли их в том, что те отказываются поклоняться Мелькору, Дарителю Свободы, но скорее тщились доказать, что Верные ненавидят короля и готовят мятеж, или что злоумышляют против своей же родни, прибегая к яду и лживым наветам» («Сильмариллион») .
Впрочем, история Нуменора несводима к аллегории истории английской Реформации — в ней Толкин в целом выразил своё критическое отношение к современной технической цивилизации, плодами которой, по его мнению, стали колониализм, угнетение других народов, порождённое стремлением к мировому господству[2], чудовищные разрушительные войны[3], а также рост социального антагонизма между богатыми и бедными: «В те дни люди взялись за оружие и убивали друг друга по ничтожному поводу; теперь легко впадали они в гнев, и Саурон, или же те, кого он привлёк на свою службу, бродили по острову, настраивая людей друг против друга — так, что народ роптал против короля и правителей, и любого, владеющего чем-то, чего им самим недостало; и те, что стояли у власти, жестоко мстили. Тем не менее долгое время нуменорцам казалось, что народ их процветает; и если счастливее они не становились, то умножилась их сила, а богатые разбогатели ещё больше» («Сильмариллион»).
Цивилизация позднего Нуменора наделена Толкином такой чертой современных развитых стран, как падение религиозности. О Ар-Гимильзоре, одном из последних королей Нуменора и злейших гонителей Верных, сказано, что: «Он ничего не почитал и никогда не посещал святилище Эру» («Неоконченные сказания Нуменора и Средиземья») — но упадок религиозности в Нуменоре начался ещё до него: «после Тар-Анкалимона обычай подносить Эру первые плоды был предан забвению, и теперь редко поднимались люди в Святилище на вершине Менельтармы в центре острова» («Сильмариллион»). Испытывают нуменорцы и проблемы с демографией, причём эта черта присуща нуменорцам ещё до их падения: «Но медленно росло число жителей этой земли, ибо хотя рождались среди дунэдайн дочери и сыновья, ещё более прекрасные, нежели отцы их — однако очень немного» («Сильмариллион»). Во второй части «Властелина Колец» («Две крепости») Фарамир, сын Наместника Гондора Дэнетора II, рассказывая Фродо Бэггинсу и Сэмуайзу Гэмджи историю своей страны, упоминает о королях Гондора, «дороживших делами предков больше, чем славой сыновей», и о «бездетных лордах».
Характерно, что если на ранней стадии развития толкиновского сюжета о Нуменоре («Утраченный Путь») все эти особенности нуменорской цивилизации стали результатом воздействия со стороны Саурона, то есть злого духа (падшего ангела), «испортившего» первоначально «праведных» нуменорцев, то позднее они оказываются результатом органичного развития самой нуменорской цивилизации (Саурон лишь воспользовался этими её особенностями, чтобы из пленника Ар-Фаразона, последнего короля Нуменора, стать первосвященником культа Моргота и истинным правителем): «На второй стадии, во дни Гордыни и Славы, и недовольства Запретом, они стали стремиться скорее к богатству, нежели к благоденствию. Желание спастись от смерти породило культ мёртвых; богатства и искусства расточались на гробницы и монументы. Теперь они основали поселения на западном побережье, но поселения эти становились скорее крепостями и «факториями» владык, взыскующих богатств; нуменорцы превратились в сборщиков дани и увозили за море на своих огромных кораблях всё больше и больше добра. Нуменорцы принялись ковать оружие и строить машины» (Письмо 131).
В толкиновском сюжете о создании эльфами-кузнецами Эрегиона во главе с Келебримбором (при помощи Саурона, пришедшего к ним под личиной «посланника Валар Аннатара») Колец Власти присутствует следующий мотив: «Саурон пустил в ход всё своё коварство, чтобы подчинить своему влиянию Келебримбора и его товарищей—кузнецов, создавших нечто вроде братства, Гвайт—и—Мирдайн, которое имело большое влияние в Эрегионе; он действовал втайне, и Галадриэли с Келеборном об этом ничего известно не было. Вскоре это ему удалось, так как он очень помогал мастерам своими советами, которые касались секретов их ремесла. Его влияние на Мирдайн было так велико, что он наконец убедил их взбунтоваться против Галадриэли и Келеборна и захватить власть в Эрегионе» («Неоконченные сказания Нуменора и Средиземья»).
По мнению Сергея Алексеева, автора современной биографии Толкина, этот эпизод у Толкина — следствие его (присущих консервативным католикам — см. эпопею Лео Таксиля) антимасонских взглядов: «Увенчивает же здание «современной» цивилизации [Нуменора] в толкиновской аллегории Храм — уже не «реформатский», а откровенно дьяволопоклоннический, возведённый Сауроном. В контексте правых идей предвоенных лет, к которым Толкин был неравнодушен, Храм — как и Всевидящее Око, символ Саурона во «Властелине Колец», — более чем вероятная отсылка к масонству. Толкин был католиком, и католиком консервативным, поклонником таких жёстких антимасонов, как Пий X или Франко, так что отрицательное отношение к масонству ему «полагалось» <…> Но спустя десятилетия, в итоговых версиях истории Второй Эпохи, обретается более явная отсылка Нолдор [в истории сотрудничества Гвайт-и-Мирдайн и Саурона] <…> Итогом, как известно, стало создание Колец Власти. Возможно, намеренных «неприличных» намёков здесь и не было. Но ремесленное «братство», заигрывающее с тёмными силами и обретающее благодаря им политическую власть, не может не вызвать неких ассоциаций» («Толкин и религия»).
Вместе с тем, нельзя не отметить ограниченность этих параллелей. Да, в истории Нуменора есть антипротестантская полемика, намекающая на преследования английских католиков «людьми короля», но, разумеется, изображая поздних нуменорцев, ни во что не верящих (как Ар-Гимильзор) или даже поклоняющихся как богу Морготу, то есть дьяволу (как Ар-Фаразон), Толкин не имел в виду реальных протестантов. Напротив, в вопросах религиозного благочестия он сравнивал с протестантами (а конкретно — с пуританами), напротив, Верных нуменорцев и их потомков: «Гондорские нуменорцы были горды, самобытны, архаичны; думаю, что уместнее всего представлять их (скажем) в египетском ключе. Они во многом походили на «египтян» — любовью и способностью возводить гигантские, массивные сооружения. И ещё пристальным интересом к родословным и к гробницам. (Но только, разумеется, не в вопросах «теологии»: в этом отношении они скорее иудейского или даже более пуританского склада)» (Письмо 211).
То же самое и в истории Эрегиона — нельзя исключать, что руководимое Келебримбором братство Гвайт-и-Мирдайн отсылает к масонству, но Келебримбор у Толкина не является отрицательным персонажем и гибнет (надо думать, вместе с другими членами Гвайт-и-Мирдайн, следовавшими за ним как за своим вождём) в противостоянии с Сауроном: «Келебримбор не был совращён Сауроном, он просто принимал Саурона за того, кем тот представлялся; и когда Келебримбор наконец узнал о существовании Единого Кольца, он восстал против Саурона <…> Когда Саурон узнал, что Келебримбор раскаялся и восстал против него, он сбросил личину и явил свой гнев. Собрав огромное войско, он в 1695 году вторгся через Каленардон (Рохан) в Эриадор <…> В конце концов враги прорвались в Эрегион, разрушая всё на своём пути, и захватили главную цель похода Саурона, Дом Мирдайн, где находились их кузницы и сокровищницы. Келебримбор, в отчаянии, сам сражался с Сауроном на ступенях главного входа в Дом Мирдайн; но его схватили и взяли в плен, а Дом разграбили <…> Охваченный чёрным гневом, вернулся он [Саурон] в битву, и перед ним несли на шесте, как знамя, тело Келебримбора, пронзённое орочьими стрелами» («Неоконченные сказания Нуменора и Средиземья»).
Таким образом, хотя в истории Нуменора и Эрегиона у Толкина отчасти содержатся отсылки к реальному миру, антипротестантские и антимасонские соответственно, они не носят первостепенный характер («Люди Короля» и Чёрные Нуменорцы не соответствуют во всём протестантам, а Гвайт-и-Мирдайн — масонству) — художественные соображения у Толкина превалируют над памфлетизмом. Но есть в творчестве Толкина момент, мотивированный не столько художественными, сколько именно религиозными соображениями — в описании судьбы «бездомных» (эльфов, лишённых тела и не отправившихся в Мандос, чертоги умерших) и недопустимости общения людей с ними:
«Но может показаться, что в последующие дни становилось всё больше и больше эльфов, будь они из Эльдалиэ или из другого народа, которые остались в Средиземье и теперь отвергают призыв Мандоса, и бродят бездомными по миру, не желая покинуть его и бессильные жить в нём, ища убежища среди деревьев, источников или потайных мест, которые они некогда знали. Не все из них добры и незапятнаны Тенью. На самом деле отказ последовать призыву есть сам по себе знак порчи.
А потому глупо и опасно ― кроме того, это неправедное деяние по праву запрещено Правителями Арды, ― искать Живущему общения с Развоплощённым, хотя бездомный дух может желать этого, особенно самые недостойные среди них. Ибо бродящий по миру Развоплощённый ― это тот, кто по меньшей мере отказался от врат в жизнь и которому остались лишь сожаление и жалость к себе. Некоторые из них исполнены горести, обиды и зависти. Некоторые были порабощены Тёмным Властелином и продолжают его работу, хотя самого его нет. Они не скажут правды или мудрости. Взывать к ним ― безумие. Пытаться подчинить их и сделать слугами чьей-то воли ― зло. Оно идёт от Моргота, а некроманты ― слуги Саурона, его слуги» («Законы и Обычаи Эльдар»).
«В любом случае, возможно ли превращение хотя бы нескольких Майар в орков? Да: и вне Арды и на ней (до падения Утумно) Мелкор привлёк к себе множество духов ― великих, как Саурон, и меньших, таких, как Балроги. Самые слабые могли бы быть первобытными орками (более мощными и ужасными). Производя потомство, они (ср. Мелиан) [становились] всё более «приземлёнными» и теряли способность возвращаться в состояние чистого Духа (хотя бы в обличье демона), пока их не освобождала смерть; кроме того, их сила заметно умалялась. Будучи убитыми, они (подобно Саурону) должны стать «проклятыми», то есть бессильными, бесконечно исчезающими: сохраняя ненависть, они не могут воплотить её в реальное действие. (Такие духи, умершие в обличье орка и сильно ослабевшие, могли бы стать полтергейстом.) » («Преображенные Мифы»).
Нетрудно заметить, что «некромантия» из вышеприведённого текста — прозрачный намёк на популярный в Британии (им увлекался, к примеру, знаменитый писатель Артур Конан Дойль, автор произведений про Шерлока Холмса) спиритизм, осуждающийся христианством вообще и католической церковью в частности. Толкин задумывал свой вымышленный мир как, пусть и воображаемое, но прошлое нашего, реального мира — то есть в таком случае, по Толкину, «привидения», с которыми общаются спириты — в действительности падшие ангелы и развращённые умершие эльфы. Именно здесь, а не где-то ещё, у Толкина наиболее выражены аллюзии к нашему, реальному миру.
На мой взгляд, это показывает, что, поскольку религия играла огромную роль для мировоззрения Толкина (в том числе — и как писателя), религиозные аллюзии (скажем, выпады против мировоззрений, противоречащих его религиозным убеждениям) в его творчестве играют не меньшую, а возможно — и гораздо большую роль, чем политические отсылки к конкретным реалиям XX века, которые читатели нередко склонны искать.
Примечания:
[1] «Ибо я горячо люблю Англию (не Великобританию и, уж разумеется, не Британское Содружество (грр!) » (Письмо 53).
«Если серьёзно, этот американский космополитизм меня и впрямь изрядно пугает. Как воплощение разума и духа, и презрев ничтожные страхи боязливой плоти, которой совсем не хочется быть изрешеченной пулями или изрубленной на куски зверской и беспутной солдатнёй (немецкой или любой другой), я на самом деле не уверен, что в конечном счёте его победа миру в целом пойдёт больше на пользу, нежели победа — — — » (Письмо 53).
«Что за коллективные психозы способны породить Советы, покажут мир и процветание, как только развеется военный гипноз. Возможно, что не такие зловещие, как западные (я надеюсь!). Однако не удивительно, что несколько государств поменьше по-прежнему желают оставаться «нейтральными»; они, что называется, оказались меж двух огней — между дьяволом и дебрями (а уж какое «Д» к какой из сторон относится — решай сам!)» (Письмо 77).
[2] «Услышав эти вести, Ар-Фаразон пришёл в ярость; долго размышлял он втайне, и сердцем его всё сильнее овладевала жажда безграничного могущества и единовластного утверждения своей воли. И решил он, не ища совета Валар, доверившись лишь собственной мудрости, что сам завоюет титул Короля над людьми и вынудит Саурона стать вассалом своим и слугою; ибо, обуянный гордыней, считал он, что нет и не будет на свете короля, способного оспаривать могущество Наследника Эарендиля. Потому в ту пору Ар-Фаразон принялся ковать великие запасы оружия, выстроил немало боевых кораблей и погрузил на борт всё, что нужно для битвы; когда же всё было готово, он сам во главе своего воинства отплыл на Восток» («Сильмариллион»).
[3] «Сперва он лишь открывал нам тайны мастерства, и учил нас делать разные мощные и удивительные машины; и казалось, что это хорошо. Теперь наши корабли движутся без помощи ветра, и многие сделаны из металла, что рассекает подводные скалы, и не тонут они ни в штиль, ни в бурю; но они более не прекрасны. Башни наши делаются всё мощнее и растут всё выше; но красоту они оставляют внизу. Мы, не имеющие врагов, строим себе неприступные крепости — и по большей части на Западе. Мы запасаемся оружием, словно для многолетней войны, и люди более не любят и не стремятся делать другие вещи, полезные или приятные. Зато щиты наши непробиваемы, мечи убивают без промаха, стрелы разят как молния и находят цель за много лиг» («Утраченный Путь»).
