У Тёмы Лебедева в комментариях спрашивают: «Как там поребрики в парадных? Сосули уже висят?»
Зимой 2010, после исторической фразы санкт-петербургского губернатора Валентины Матвиенко[1], сосуля вместе с курой, поребриками и шавермой (которая, как известно, где-то в Бологом превращается в шаурму) стала частью шутливого образа Питера. Также этим словом уязвляют коммунальщиков: «Вы думаете, это не убранный с прошлого года снег? Ни фига, это могилы убитых сосулями граждан».
Собственно, горожане сразу отреагировали на фразу Матвиенко сарказмом, решив: чиновники сочиняют разные глупые слова, чтобы не заниматься делом. А сосульки падают и убивают! В «сосуле» увидели «смольнинский чиновный новояз» и «сленг, который работники ЖЭКов, осознанно или нет, придумали для того, чтобы выделяться из толпы дилетантов. Каким-то образом они научили этим словам Валентину Матвиенко и остальных чиновников». (Валерий Ефремов, РГПУ имени Герцена).
Шесть лет смеялись и вот переполошились: академики признали слово сосуля нормативным. Всё пропало, шеф. Кофе среднего рода, «зво́нит», «одеть одежду», мы все умрём.
Что на самом деле случилось? Дежурная Службы русского языка Елена Геккина (Институт лингвистических исследований РАН) сказала на «Радио Балтика» что сосуля — слово хоть и редкое, но допустимое. Оно встречается у писателей и включено в 17-томное издание академического Словаря современного русского литературного языка (выходило в 1948—1965 годы). И сосулька — как раз и есть производное от сосуля.
Но даже если считать смешное слово выдумкой губернатора или коммунальщиков, оно всё равно уже стало фактом языка. И всё же, использовали ли его когда-то серьёзно?
Уменьшительно-ласкательные слова, по-научному — диминутивы, иногда вытесняют «обычные». Французское soleil «солнце» — от народно-латинского soliculum «солнышко». Русская поговорка «Улита едет, когда-то будет» демонстрирует, что современное улитка — диминутив. После вытеснения «обычные» слова уже кажутся смешными и придуманными, как «шапа» в детской речи. Кстати, помню, что упрямо говорила «Красная Шапа». «Шапочка» казалось мне сюсюканьем, а «шапка» — грубым.
Придуманные слова с оторванными кусками, как «шапа» или «тапы», называются «обратными дериватами». Иногда они попадают и в обычный взрослый язык. Самый известный случай — «зонт» . Это обратный дериват от «зонтик», ложно принятого за уменьшительное. На самом деле это заимствование из голландского — zonnedek.
Именно на таких словах с «оторванным» «к» построена ирония хита Павла Шапчица «Срезают лазером сосули»:
Срезают лазером СОСУЛИ,
В лицо впиваются СНЕЖИНЫ.
До ОСТАНОВЫ добегу ли,
В снегу не утопив БОТИНЫ?А дома ждёт меня ТАРЕЛА,
Тарела ГРЕЧИ с белой БУЛОЙ;
В ногах — резиновая ГРЕЛА,
И ТАПЫ мягкие под стулом.В железной бане — ДВЕ СЕЛЁДЫ,
Торчат оттуда ЛОЖА с ВИЛОЙ.
Есть РЮМА и БУТЫЛА с ВО́ДОЙ,
Она обед мой завершила.Я в КРУЖУ положу ЗАВАРЫ,
Раскрою «Кобзаря» ШЕВЧЕНЫ —
Поэта уровня ПЕТРАРЫ
И Валентины МАТВИЕНЫ.
А также предшествовавшее поэтическое обличение «Матвиены» Ириной Селищевой:
Я отхлебну кефир из ЧАШИ
И сахар помешаю ЛОЖЕЙ.
И вспомню твой букет РОМАШИ,
И спелу ягоду-МОРОШУ,И как сидели на СКАМЕЕ,
Как ты показывал мне МАРЫ,
Плечом я жалась к ТЕЛОГРЕЕ,
И мчались мимо ИНОМАРЫ……И отварив СОСИСЫ разом,
На стол поставлю БАНУ хрена…
…Любовь сгубили руса яза
И Валентина Матвиена.
И, наконец, самое первое, прозаическое издевательство пользователя ЖЖ с ником krusenstern:
«Говорят, сосульку переименовала в сосулю сама Валентина Ивановна… у великих людей все великое. Утром такой человек сунет ноги не в тапки, а в ТАПЫ и пойдёт чистить зубы не щёткой, а ЩЁТОЙ. Нальёт кофе в КРУЖУ, помешает его ЛОЖЕЙ. Наденет на голову ШАПУ, сменит тапы на БОТИНЫ, возьмёт на повод ЖУЧУ и выйдет на двор. «Жуча, принеси ПАЛУ!» — крикнет он Жуче. Жуча — ДВОРНЯЖА. Сядет на ЛАВУ, задумается: надо ещё сходить СТРИЖУ сделать, СПРАВУ получить. Когда только успеть!..»
СНЕЖИНЫ, БОТИНЫ, ЛАВА… Лингвистическая ирония — в том, что далеко не все эти «нелепые образования» (как подразумевали авторы пародий на Матвиенко) на самом деле «обратные дериваты». Некоторые из них — факты истории языка. Правда, не всегда просто отделить шутку от реальности! Казалось бы, всего один, последний по времени шаг в истории слова — но и он может прочно затеряться во мгле, и порой — совсем недавно.
Не совсем понятно, что в пародиях делают СЕЛЕДА, СКАМЕЯ, ДВОРНЯЖА, БУТЫЛА и особенно ЧАША — ведь СЕЛЬДЬ, СКАМЬЯ, ДВОРНЯГА, БУТЫЛЬ, уж не говоря о ЧАШЕ — ещё вполне обычные слова. Хотя это — симптом: они уже употребляются редко. В устном Корпусе русского языка, например, официально звучащее СЕЛЬДЬ просто отсутствует. ГРЕЧА — вообще предмет громких заявлений любителей правильного русского языка — «Нет такого слова». А ведь оно не только признано Ожеговым, но и, судя по данным «Историко-этимологического словаря современного русского языка» П. Я. Черных, встречается в русском языке с XV века (как и гречка, и гречиха). Автор этого словаря предполагает, что ГРЕЧА — краткое притяжательное прилагательное от «грек», как «отча» от «отец». ТЕЛОГРЕЯ — правда, не ватник, а красивая старинная женская одежда — тоже скорее живое слово, чем мертвое. Оно есть у Ожегова, встречается в исторических повестях. Что касается ВО́ДЫ, которая завершила обед героя, то в ней нетрудно увидеть знакомую жидкость без градусов. Водка может означать «жидкость, подобную воде». Правда, есть нюанс: исторически первое написание слова, в 1405 году — в польском документе и, соответственно, латиницей: wódka. То есть это польское слово. Ну, в общем, и польское, и русское слова продолжают общеславянское ВОДА.
Так же с первого взгляда видны слова, которые никто бы не стал придумывать ради солидности речи — ЗАВАРА, ОСТАНОВА, СТРИЖА, ГРЕЛА — потому что в словах заварка, стрижка, остановка суффикс -к- не уменьшительный, он образует существительные от глаголов — остановить и т.д. Грелка — тоже отглагольное, но создано по другой модели, как читалка, глушилка, стиралка, чесалка, напоминалка… Наконец, стрелялка, бродилка, хотелка… Правда, судя по парам типа пряло — прялка, старые слова такого типа — всё-таки уменьшительные от старых форм на —ло, как удило, ботало. А вот отглагольное СПРАВА — реальное слово. Но это не «большая солидная справка»! СПРАВА — «одежда, снаряжение»: «Справили новую школьную форму».
С остальным сложнее.
Слово ВИЛА нам вообще-то прекрасно известно! Но — во множественном числе. Вила — это просто раз-вилка на конце толстой ветки, простейшее сельхозорудие. Вилы с 3—4 зубьями — уже высокая технология. Похожий на вилу столовый прибор, первоначально двузубый, назвали «маленькой вилой», то есть вилкой.
«Смешное» слово ЛАВА внимательный человек может услышать в деревне: это длинные продольные мостки на речке. Или широкая доска, положенная сверху на подпорки. Лавка как раз отсюда. А также это совсем не смешные потоки расплавленной минеральной массы, выбрасываемой вулканом на земную поверхность при извержении.
Ромашка, тарелка, щётка — уменьшительные. Но их «предки» — не РОМАША, а РОМАН, то есть «романова трава»; не ТАРЕЛА, а ТАРЕЛЬ — заимствование с перестановкой согласных из средневерхненемецкого talier от латинского taliare, «резать» (первоначально — просто отрезанный от круглого бревна деревянный диск); не ЩЕТА, а ЩЕТЬ. Древнее, восходящее к общеславянскому обозначение щетины. В таком значении его включил в словарь Даль. В архангельских говорах щеть — «чесалка для льна».
Теперь о МАРАХ и ИНОМАРЕ. Почтовая марка и марка изделия восходят к разным, но похожим словам. Первая — к немецкому marke, «почтовая марка», вторая — к французскому marque, «метить». То бишь -к-, похожий на русский уменьшительный суффикс, оба слова принесли с собой из других языков.
Не было в русском языке и «детских слов» КРУЖА, СОСИСА, РЮМА, ШАПА, БУЛА. С помощью суффикса -к- были приспособлены к русскому языку заимствования. Не углубляясь в нюансы — французское saucisse, «сосиска», средневерхненемецкое krūs, «кружка», голландское roemer, «бокал», и старофранцузское chapel, chape — из латинского cappa. Возможно, так же получилось и булка — есть похожее шведское bulle, да и Даль говорит о «хлебце немецкого печения». Но этимологи допускают и исконное происхождение, от того же корня, что и булава.
А банка в польском, из которого, видимо, и пришло, уже и так banka. Впрочем, по большому счету в русском у него близкий родственник все же есть, но не несуществующее БАНА, а вполне обычное БАНЯ. Оба слова разными путями восходят, как считают историки языка, к народно-латинскому balneum, которое означало одновременно и «купальня», и сосуд для мытья.
ТАПЫ, нынешнее «домашнее слово» — безусловная придумка. Но вот откуда взялось слово тапки — тапочки, которое ещё Ушаков в 1935 году помечал «новым разговорным»? Новое, но «тёмное». Достоверно известно одно: в разных северных и восточных говорах записаны похожие слова с тем же значением: топанцы, отопки, наконец, отапки. Старая изношенная обувь, в которой ходят дома. В таком случае здесь вариант звукоподражательного корня «топ-топ».
А как с остальными? Заглянем в Словарь русского языка XVIII века. И попадём в мир из стихов Павла Шапчица и Кº, он же мир детской речи. Здесь бегает собака ИЩЕЯ и плавает рыбка КОРЮХА. И летают разные интересные птички.
У одо- и баснописца екатерининских времён Василия Майкова читаем: «Летела СОЯ мимо их…» Это про сойку. В комедии другого литератора, Михаила Верёвкина, ласково обращаются к девушке — ЛАСТКА моя! А вот рассказывает о птичках автор многочисленных руководств и наставлений Василий Левшин, в переводном «Словаре ручной натуральной истории»: «ВАРАКУША — птичка обыкновенная, у которой на шее и груди перья синие, красно-жёлтые и зеленоватые. ПЕНКА — малая, меньше чижа, и прекрасно поющая птичка». И не о птичках: «Конопля приносит семяна, а из БЫЛИН своих даёт пеньку».
Вот учёные путешественники описывают экзотические растения…
«КОЛЮКА Carlina vulgaris, в великом множестве по пригоркам растущая…» («Дневные записки путешествия доктора и Академии наук адъюнкта Ивана Лепёхина по разным провинциям Российского государства»)
…И обычный русский лес:
«В сосновом бору родится множество всяких грибов, как: козляк, боровик, СЫРОЕГА, опёнок (биолог Василий Зуев, «Путешественные записки от С. Петербурга до Херсона в 1781 и 1782 г.»); …грузды, берёзовики, ВОЛНУХИ, рыжики и лубянки (этнограф Пётр Иванович Чели́щев, сокурсник Радищева, «Путешествие по северу России в 1791 г.»).
Жители конца XVIII века делятся рецептами:
«Вынув мясо, нашпиговать ветчиною и САРДЕЛЯМИ».
Пишут о пропорциях человека:
«Вся голова, т. е. пространство от подбородка до МАКУШИ…»
О мебели:
«Стол о трёх НОГАХ круглый».
О красавицах:
«Большая сестра была БЛОНДИНА и несколько простодушнее».
И даже не в XVIII веке, а вполне в XIX писатель Лажечников в читаемом и сейчас романе «Ледяной дом» пишет:
«…вышла старшая ВНУКА…»
И, наконец, трам-пам-пам! Видим знакомые слова.
Вот поэт Державин пишет о Потёмкине, что он «рядит щёголей в БОТИНЫ…», делая примечание: «Лёгкие сапожки, которые ввёл Его Светлость в употребление своим примером». Нашлось! Французское bottine сначала превратилось в ботины.
Вот нашлась та самая БУТЫЛА (первый раз слово употреблено в 1714 году). Это один из разнообразных вариантов, передававших французское bouteille или немецкое buttel. Победили в итоге первые варианты — бутыль (1694) и обычное сегодня бутылка (1702). А было еще и бутель (1706)!
А вот снова путешественник Иван Лепёхин. «Пещера, где висели разновидные капи: иные представляли большие СОСУЛИ…» Ура! «Капи» — это, понятно, сталактиты (или «капельники», перевод греческого Σταλακτίτης «сталактитос»). Тогда же, в конце XVIII века, в ходу и привычное для нас сосульки. Они тоже могут обозначать «сосулищи»: «Деревья обвешаны большими ледяными сосульками».
А ещё в XVIII веке для сосульки есть синоним — «висулька». Вообще-то имя для ледяной сосульки от глагола «висеть» выглядит логичнее, чем от «сосать». (При этом сладкое изделие, наоборот, назвали леденцом — по внешнему виду). Но у меня есть «внелингвистический» опыт с действительно сладкими сосульками, свисавшими в марте с ветки обычного городского американского клёна — не какого-нибудь сахарного канадского. Оказалось, по весне в природе бывают и естественные леденцы из замороженного древесного сока. Так или иначе, логичное висулька из языка исчезло, а нелогичное сосулька прижилось, попутно вытеснив сосуля.
В других случаях в языке победили уменьшительные: ботинки, ищейка, макушка, блондинка, сарделька, крупинка, и так далее. А вот частое уменьшительное глинка (отсюда и каламбур в известных поздравительных куплетах — «Наш Глинка уж не глинка, а фарфор!»), наоборот, исчезло совсем. Поэтому странным кажется именно оно, а глина — самым нормальным. Так всегда и бывает. Нет «нелепых» форм, не нелепы сами по себе ни диминутивы, ни обычные слова — «лепо» привычное. Сосуля нас смешит, а очень похожие косуля и ходули — нет.
И всё же нарочитое избегание диминутивов смешно, как любая напыщенность. В этом насмешники правы.
Примечание
1 Канонический вариант: «В XXI веке сбивать сосули ломами — это уже, извините меня, каменный век. Надо найти другой способ. Так, чтобы можно было срезать лазером, горячим паром».
