«Радикальная экология» стала означать нечто вроде левого возвращенчества к земле, отвергающего потребительскую культуру и массовое производство ради пасторального низкотехнологичного образа жизни. Но блестящий научный журналист и марксист Ли Филлипс (Leigh Phillips) (см., например, его статью «Франкенполитика: левая защита ГМО». — Прим. «XX2 ВЕК») пишет в книге Austerity Ecology & the Collapse-Porn Addicts: A Defence Of Growth, Progress, Industry And Stuff, что, если у левых есть будущее, оно состоит в возвращении их прометеевского стремления обеспечить каждому человеку материальное благополучие и свободное время посредством технологического прогресса.
Филлипс блестящий автор и проницательный научный журналист с безупречными достижениями в научной прессе. Кроме того, он ещё и откровенный марксист. В своей книге — одном из наиболее увлекательных и яростных текстов о политике и климате, которые вы могли бы прочитать, он выступает против «экологического движения за жёсткую экономию», призывающего к более трудоёмким процессам, концу роста материального производства и более «простой» жизни, что часто подразумевает требования авторитарной, технократической власти, массовой депопуляции и возвращение к средневековой тяжёлой работе.
Так было не всегда. Левые, в особенности марксистские левые, имеют долгую историю прославления технологического прогресса и представления его в качестве решения бед человечества. Вместо того чтобы возлагать вину за загрязнения на машину, марксисты обвиняют капитализм в том, что он является системой, требующей, чтобы фирмы загрязняли всё, до чего могут дотянуться, до момента пока штрафы не перевесят сэкономленные средства.
Ещё во времена Энгельса марксисты отказывались поддерживать идею границ роста. В то время как Мальтус предсказывал (ошибочно), что человечество в ближайшее время истощит свои продовольственные запасы и погрузится в варварство, Энгельс в «Набросках к критике политической экономии» писал:
Рабочая сила, применяемая на этой площади, возрастает с ростом населения; допустим даже, что величина урожая с увеличением затраты труда не всегда повышается в той же степени, что и труд; тогда остаётся ещё третий элемент, не имеющий, конечно, для экономиста никакого значения, — наука, а её прогресс так же бесконечен и происходит, по меньшей мере, так же быстро, как и рост населения.
Но как ограниченная планета может поддерживать бесконечный рост? Благодаря новациям в материальных процессах.
Нам сейчас требуется намного меньше затрат, чем когда-либо прежде, чтобы производить вещи: благодаря науке — и капитализму. Чем меньше используется труда и сырья в процессе производства, тем меньше трат и больше прибыли. Но промышленный рост в условиях рынка также подразумевает загрязнение/добычу ископаемых/излишнее расходование ресурсов/перепроизводство.
Фирма, которая не может платить за новое сырьё или труд или содержать свои машины в рабочем состоянии, уйдёт из бизнеса.
Вот почему у капиталистов, когда они предоставлены сами себе, нет выбора — кроме как загрязнять, вести добычу ресурсов, выбрасывать CO2 или вылавливать рыбу, не заботясь о том, что останется от наших ресурсов. Это не потому, что они злые или жадные. Если какой-нибудь капиталист скажет себе: «К чёрту прибыль! Планета важнее!» — его быстро обойдёт конкурент, который не столь щепетилен. Чтобы продолжить бизнес, им придётся отбросить такие благородные идеи. И это верно независимо от размера, будь то вздрючивающий весь мир тайббивский инвестиционный банк-вампир с рыночной капитализацией в 11 суперпуперльярдов, или семейный магазинчик на углу, который не продаёт ничего кроме пахнущей розовой водой всякой фигни в напёрстках и сшитых вручную тряпичных кукол персонажей из фильмов Уэса Андерсона. Если рядом откроется большой сетевой магазин хипстерской дребедени Whimsy-Mart с порезанными по самое не могу ценами на куклы Оуэна Уилсона, а тот самый малый бизнес по соседству не снизит свои цены — ему хана.
Компании могут воздерживаться от вредной деятельности, только когда рынок регулируется — больше не «свободен» — и они обязаны делать или не делать определённые вещи, которые запретило государство. Когда все компании обязаны следовать правилам, тогда следование им не означает, что вас обойдёт конкурент. Но регулирование не решает проблему, потому что это всегда арьергардный бой.
Как бы мы ни хотели регулировать капитализм, всегда будет какой-то новый товар или рынок, непреднамеренно что-нибудь да «загрязняющий», который ещё только предстоит регулировать. Так что регулятор всегда играет в догонялки. Кроме того, капитал в своём стремлении к постоянному росту склонен выходить за рамки юридических ограничений, поскольку всегда существует какая-то сфера, в которой регулирования не существует. А это значит, что в экономике действует постоянно ведущая к загрязнению сила, которой мы всё время пытаемся дать отпор, — чудовище, которое мы не можем приручить или посадить в клетку. Вот почему социал-демократия идёт дальше в предотвращении загрязнения, чем менее регулируемые формы капитализма, но не может полностью предотвратить проблему.
Ответом, утверждает Филлипс, является плановая демократическая экономика — социалистическое решение. Не «зелёный левацкий» ответ, который подразумевает «де-рост», а рост, которым управляют демократические, нерыночные силы.
Ограничения ресурсов, может быть, существуют или не существуют, но не беспокойтесь об этом! Инновации появятся вовремя! Полный вперёд!
Инновации нас не спасут! Существует верхний предел того, что могут иметь люди, верхний предел численности населения. Жми на тормоза!
Посредством рационального, демократического планирования, давайте создадим условия, при которых инновации приходили в нашу жизнь таким образом, чтобы мы могли двигаться вперёд без непродуманного перепроизводства. И двигаться вперёд мы должны для того, чтобы и дальше увеличивать благополучие людей. Пока мы это делаем, не существует в принципе ограничений. Давайте захватим машину, а не выключим её!
Давайте захватим машину, а не выключим её! Есть что-то в этом анархо-стимпанковское, прямо как лозунг Steampunk Magazine, издаваемого Мэгпаем Киллджоем:
«Люби машину, ненавидь фабрику».
Филлипс считает, что антиконсьюмеристский/пасторальный взгляд зелёных левых имеет более эстетический, чем политический характер: они не хотят прекращать потреблять, они просто хотят остановить потребление вещей, которые нравятся беднякам, и ограничить их потребление трудоёмкими товарами, недоступными из-за цены для большинства населения мира. Материальное изобилие — это конец нужды и обнищания, и это то, что прогрессивные активисты требовали для своих братьев и сестёр с давних времён.
В дни, следующие за распродажами Чёрной пятницы после Дня благодарения в США, происходящими в последние годы и в других странах, или за распродажами в День подарков после Рождества в странах Содружества, когда люди в холодную ноябрьскую погоду до рассвета стоят в очереди у местного Мегамарта ради смехотворно сниженных цен на все товары, я начал замечать волну статусов в Facebook, твитов и «новостных» статей, иронизирующих по поводу видео, на которых люди ломятся в магазин и в полном хаосе дерутся за 40-дюймовые плазменные телевизоры, лэптопы или сушильные машины.
Исследование доходов этих людей, бегущих наперегонки через торговые проходы, чтобы добраться до стодолларовой стереосистемы, которая обычно продаётся за 400 долларов, должно заставить этих самодовольных «айяйяйщиков» хотя бы призадуматься. Это один из немногих случаев в году, когда люди могут хотя бы надеяться позволить себе подобные «предметы роскоши», рождественские подарки, которые просят их дети, или просто устройство, которое работает. В демократически контролируемой экономике, мы можем сообща принимать решение о различных производственных приоритетах, но, конечно, мы всё равно организовывали бы производство предметов, которые приносят людям радость. Почему люди не должны иметь вещи, которые приносят им удовольствие? Разве удовольствие от коробки с парой новеньких кроссовок Nike или Sony PlayStation 4 уступает удовольствию подписчиков журнала Real Simple, полученному ими от покупки журнального столика за 2000 долларов сделанного из переработанных дорожных знаков? Точно так же, почему вырезанный вручную из орехового дерева локомотив, купленный в магазине игрушек в районе Стоук Ньюингтон за 59 фунтов стерлингов, менее потребительский, чем бесплатная диснеевская пластиковая кукла Эльза, прилагающаяся к Fresh Kids Meal в «Сабвее»?
Разница в антибедняцком снобизме и ни в чём больше …
Антиконсьюмеристская политика почти всегда кажется озабоченной чьими-то неправильными, менее духовно полезными покупками. Это, пожалуй, вершина демонстративного потребления. По крайней мере, никто не должен принимать это снобское брюзжание благонамеренного среднего класса за правду, сказанную власти.
Когда-то левые выступали за улучшение условий труда рабочих, которые делают вещи, сейчас они заняты тем, что покупают меньше произведённых рабочими товаров, но «антипотребительская модель агитации просто и безрезультатно заменила профсоюзную модель». Конечно, товары производятся рабочими, которых ужасно эксплуатируют. С этим необходимо покончить. Но вместо того, чтобы агитировать за отказ от удобств технологии, давайте агитировать за их предоставление всем, кто их хочет: «Неравенство должно быть заменено не равенством бедности, но равенством изобилия».
Вместо того чтобы агитировать против Walmart, давайте используем его управление цепочками поставок, чтобы устранить эксплуатацию из производства его товаров!
Да, Вирджиния, хотя Walmart, третий по величине работодатель в мире, и действует в рамках свободного рынка, конкурируя с другими магазинами, внутри себя эта мультинациональная компания представляет собой самую настоящую модель планирования, как и все фирмы. С высоким уровнем иерархии и, да, диктаторская, но, тем не менее, планируемая с блестящей эффективностью. Как скандально предложил американский марксистский литературовед Фредрик Джеймисон (Fredric Jameson), если убрать эксплуатацию работников и отсутствие демократии, то потрясающее логистическое чудо, которым является Walmart, действительно становится примером планирования, которое социалисты должны изучать с большим вниманием. Walmart — это (нахально, но с искренним восхищением заявляет Джеймисон) «просвечивающая сквозь туман форма утопического будущего, которую мы должны более полно использовать в качестве возможности применения утопического воображения, нежели чем повод для морализаторства или регрессивной ностальгии».
Единственный способ создать устойчивое будущее — чтобы левые занялись технологической экспертизой, а не отворачиваться от неё. Мы должны выяснить, как производить намного больше с меньшими затратами, рациональнее и эффективнее, чем когда-либо прежде. Мы должны прекратить притворяться, что органические продукты питания, требующие больше пестицидов и больше земли, лучше, чем высокотехнологичное земледелие. Мы должны прекратить притворяться, что «ГМО» является значимой категорией. Мы должны выяснить, как дать людям богатство и комфорт и предоставить доступ к контрацепции и знаниям, которые позволят им иметь меньше детей — не требуя, чтобы технологии, которые кормят детей, были запрещены, потому что их создали ужасные компании. Проблема в компаниях, а не в технологиях. (Эдисон был колоссальным гадом, но я до сих пор постоянно пользуюсь батарейками и лампочками).
Левые делали это прежде, с огромным успехом, в области СПИД-активизма:
Но я также знаю огромные успехи, которых клиническая эпидемиология достигла за последние 200 лет благодаря микробной теории заболеваний, санитарии, антибиотикам, вакцинам, фармакологии, лабораторным технологиям и генетике. Как пишет Бен Голдакр (Ben Michael Goldacre), врач и борец за здравоохранение, которому удаётся одновременно быть наиболее резким британским критиком Большой Фармы и медицинских мошенничеств, таких как гомеопатия, фитотерапия, иглоукалывание и «диетология»: «Повторяйте за мной: то, что Фарма дерьмо, не означает, что волшебные бобы лечат рак». Социалистические левые, с их исторической приверженностью рациональному мышлению и науке, должны отделить себя от бесполезных причуд хипповатых леваков за всё хорошее.
В этом плане нам неплохо было бы вспомнить опыт СПИД-активистов конца 80-х и начала 90-х из таких организаций как ACT UP и Treatment Action Group. Они называли и продолжают называть себя «активистами научно обоснованного лечения». Участвуя в нескольких громких акциях гражданского неповиновения против фармацевтических гигантов и как республиканских, так и демократических политиков, они также трезво и серьёзно изучали науку об их заболевании, и были готовы изменить тактику с появлением новых доказательств, как это произошло, когда ранние требования расширенного доступа или «лекарства в организм», когда это было лозунгом времени, оказались недостаточно детализированы. Несмотря на то, что у большинства активистов не было какого-либо формального медицинского образования, степень их основанного на медицинских фактах самообразования и качество их докладов и рекомендаций были таковы, что врачи начали признавать их как равных в понимании болезни. И посредством этой комбинации науки и активизма, ACT UP и TAG изменили процесс распространения эпидемии, вынудив правительства заняться решением проблемы болезни, убивающей геев, наркоманов и меньшинства.
Аграрничество принципиально не является левым. Есть что-то неизбежно консервативное в идее мира как деревни Ричарда Скарри, где каждый житель — это мелкий лавочник в графстве. Это та же сила, которая вызывает ксенофобские антииммигрантские настроения (и среди зелёных есть много людей, которые также препятствуют иммиграции по той же причине). Малое прекрасно только после того, как вы избавились от 80% мира — в противном случае, нам нужен насыщенный, интенсивный, технологический образ жизни. Чем больше его у нас, тем больше сельской местности мы можем оставить диким животным.
Мы не в спасательной шлюпке. Политика спасательной шлюпки ужасно удобна для бандитов, которые скорее заставят вас делать то, что они говорят, чем убедят вас. Земля находится под угрозой, и её не спасти, говоря большинству населения мира, что оно никогда не будет наслаждаться комфортом, которым меньшинство из нас пользовалось в прошлом веке: «для тех, кто совершенно справедливо озабочен угрозой человечеству со стороны бесчисленных экологических проблем, важно обезопасить себя от такого мышления, отречься от антимодернизма и политики спасательной шлюпки пределов роста».
В прошлом веке некоторые левые делали вид, что ужасы сталинизма были ценой, которую мы должны были заплатить за социалистическую власть. Сегодня выступающие за режим экономии зелёные говорят нам, что облачение во власяницу, сокращение роста, и радикальное сокращение численности населения являются печальным и неизбежным следствием избавления от эксцессов капитализма. Никто из них не прав. Динозавры ходили по земле десять миллионов лет, мы здесь только пару сотен тысяч лет. Идея, заключающаяся в том, что мы просто сейчас остановимся в развитии и прекратим улучшать изобретённые нами вещи, став «стабильными» существами на следующие 9 миллионов лет, ужасна. Давайте не отказываться от нашего будущего.
Некоторые люди любят жить в сельской местности, по-настоящему её предпочитают. Но массовый эксперимент по возвращению к земле станет катастрофой: «мечтательное, сентиментальное восприятие природы и оплакивание утерянного Эдема возникает на определённом уровне привилегий жизни в городе, когда забылись невзгоды жизни в деревне и вездесущая угроза, какой является дикая природа. Требуется определённый вид забывчивости, чтобы иметь возможность романтизировать жизнь крестьянина. Крестьянин поменялся бы местами с джентльменом-садоводом, либо — в наши дни — со стоукньюингтонским подписчиком журнала Modern Farmer, — в любой день».
Устойчивый мир — это мир, в котором мы делаем вещи лучше. Чем лучше мы их делаем, тем больше материального изобилия, тем больше мы будем свободны, как от нужды, так и от принуждения:
В результате нашей дерзости, нашего главнейшего ресурса, каждый из пределов, установленных нам природой, и который мы нарушили — от огня, позволившего нам расходовать меньше энергии на пищеварение и давшего возможность тратить больше энергии на наш увеличившийся мозг, электричества, позволяющего нам бодрствовать после наступления темноты, до технологий велосипеда, стиральной машины, таблеток, абортов, и лечения бесплодия, которые подорвали патриархат — потребовал роста потребления энергии. Все эти естественные пределы были установлены произвольно, словно правила и требования какого-нибудь незаконного правительства. По этой причине, можно было бы подумать, что наиболее дерзким требованием анархизма — политической философии, которая бросает вызов не только власти государства, но всякому незаконному правлению — было бы требование ещё большей степени свободы, обеспеченной освободительной силой изобилия энергии. Действительно вся совокупность левых, не только анархисты, признавая этот потенциал освобождения, обычно выступают не против потребления энергии или технологий, но за то, чтобы эти достижения принадлежали всем, а не только малочисленной элите.
Энергия — это свобода. Рост — это свобода.
«Austerity Ecology» — это сочетание проницательного повествования о науке, радикальной политики и яркого стиля. Это важная книга о климате, и даже в большей степени важная книга о политике, которая может что-то сделать с проблемой климата.
