Это вторая часть статьи Майка Дэвиса о загрязнении атмосферы Земли, глобальном потеплении и прочих связанных с этим процессах и угрозах. Ранее мы опубликовали (см. https://22century.ru/docs/who-will-build-the-ark) вступление и первую часть, она называлась «Пессимизм интеллекта».
2. ОПТИМИЗМ ВООБРАЖЕНИЯ
Научное исследование вышло слишком поздно, чтобы противостоять усиливающим друг друга перспективам пика роста населения, коллапса сельского хозяйства, внезапных изменений климата, пика нефти и (в некоторых регионах) пика воды и накопившихся проблем упадка городов. Если оценка немецким правительством, Пентагоном и Центральным разведывательным управлением (ЦРУ) последствий для национальной безопасности вызванного различными факторами кризиса получила голливудскую огласку, в этом вряд ли есть что-то странное. Как говорится в недавно опубликованном Отчёте о человеческом развитии: «Нет очевидных исторических аналогов неотложности проблемы изменения климата»1. Хотя палеоклиматология может помочь учёным предсказать нелинейную физику Земли в условиях потепления, не существует исторического прецедента или выгодной отправной позиции для понимания того, что произойдёт в 2050-х, когда максимальная видовая популяция в 9—10 миллиардов будет бороться за приспособление к климатическому хаосу и исчерпанию запасов ископаемого топлива. Почти любой сценарий, от коллапса цивилизации до нового золотого века термоядерной энергии, может сбыться в будущем наших внуков.
Однако мы можем быть уверены, что город и дальше будет местом столкновения всех этих факторов. Хотя вырубка лесов и выращивание монокультур на экспорт сыграли основную роль в переходе к новой геологической эпохе, главным фактором был почти экспоненциальный рост углеродных «следов» городских регионов Северного полушария. Только на нагрев и охлаждение городской среды приходится 35—45% нынешних углеродных выбросов, тогда как городские отрасли промышленности и транспорт — причина ещё 35—40%. В определённом смысле, городская жизнь быстро уничтожает экологическую нишу — голоценовую климатическую стабильность, которая сделала её собственное развитие в сложную структуру возможным.
Но здесь есть невероятный парадокс. То, что делает городские территории столь несоответствующими принципам устойчивого развития, — это именно те черты, даже в крупнейших мегагородах, которым присущ наиболее антигородской или пригородный характер. Первой из этих черт является экстенсивное расширение по горизонтали, которое сочетается с разрушением жизненно важных природных ресурсов — водоносного горизонта, водоразделов, огородных хозяйств, лесов, экосистем побережья — с большими затратами на обеспечение инфраструктуры для разросшихся пригородных территорий. Результат — гротескно большие экологические «следы» с сопутствующим усилением транспортного и воздушного загрязнения и чаще всего — неконтролируемое накопление мусора. Там, где формы существования городов диктуют спекулянты и застройщики, где обходят демократический контроль планирования и использования ресурсов, там предсказуемым социальным последствием является крайняя пространственная сегрегация по имущественному и этническому признаку, как и наличие сред, опасных для детей, пожилых людей и людей с особыми потребностями. Развитие центров городов предусматривает джентрификацию через выселение, которое разрушает городскую культуру рабочего класса. К этому мы можем добавить социополитические черты мегаполиса в условиях капиталистической глобализации: рост трущоб и неформальной занятости на периферии, приватизация общественного пространства, война низкой интенсивности между полицией и малообеспеченными преступниками, и бегство богачей в стерильные исторические центры или ограждённые пригороды.
И наоборот, свойства, которые являются наиболее «городскими», даже в масштабах маленьких городов, сочетаясь, образуют механизм самоусиления.
Там, где хорошо определены границы между городом и сельской местностью, рост города может сохранить открытое пространство и важные природные системы, в то же время работая на безопасную для окружающей среды экономику, что будет способствовать развитию системы транспорта и жилищного строительства. Передвижение к городским центрам от периферии становится более доступным и может быть эффективнее урегулировано. Мусор становится легче переработать, не экспортируя его дальше от центра. В этих классических городах общественное богатство посредством социализации желания и идентичности внутри коллективного городского пространства приходит на смену приватизированному потреблению. Большие территории общественного и некоммерческого строительства воспроизводят по принципу фрактала этническую и имущественную гетерогенность во всём городе. Общедоступные коммунальные услуги спроектированы с учётом запросов детей, пожилых людей и людей с особыми потребностями. Механизмы демократического контроля предоставляют большие возможности для прогрессивного налогообложения и планирования с высоким уровнем политической мобилизации и общественного участия, преимуществом общественной памяти над фирменными «иконами» бизнеса и пространственной интеграцией работы, отдыха и личной жизни.
Город как своё собственное решение
Такие резкие разграничения между «хорошими» и «плохими» чертами городской жизни напоминают о попытках XX века выявить суть канонического урбанизма или антиурбанизма: Льюиса Мамфорда и Джейн Джекобс, Фрэнка Ллойд Райта и Уолта Диснея, Корбюзье и манифеста Международного конгресса современной архитектуры, «нового урбанизма» Андре Дюани и Питера Калторпа и т. д. Но никому не нужны теоретики урбанизма, чтобы иметь мнение о преимуществах и недостатках городской среды и типах социального взаимодействия, которым она способствует или препятствует. И часто в этих моральных подсчётах остаётся незамеченной закономерная близость между социальной справедливостью и экологической справедливостью, между этосом сообщества и зелёным урбанизмом. Их взаимное притяжение понятно, если не неизбежно. Охрана городских зелёных и водных зон, например, одновременно является охраной живых природных элементов метаболизма города, предоставляет ресурсы для досуга и культурного обогащения народных классов. Уменьшение заторов в пригородах путём улучшения планирования и увеличения количества общественного транспорта возвращает участников дорожного движения на улицы рядом с жилыми кварталами, одновременно сокращая выбросы парниковых газов.
Существуют бесчисленные примеры и все они указывают на единый унифицирующий принцип, а именно, что основой города с небольшим количеством выбросов, в большей степени, чем любой зелёный дизайн или технология, является приоритет всеобщего благосостояния над частным капиталом. Как известно, для того чтобы всё человечество жило в пригородных домиках с двумя машинами и лужайкой, понадобилось бы ещё несколько планет, и это очевидное ограничение иногда вспоминают, чтобы оправдать невозможность примирить конечность ресурсов с ростом уровня жизни. Большинство современных городов, как в богатых, так и бедных странах снижают эффективность охраны окружающей среды, неотделимую от проблемы плотности расселения. Экологический гений города остаётся неисчерпаемой, в основном скрытой силой. Но «ёмкость» планеты не будет недостаточной, если двигателем равенства в условиях устойчивого развития сделать демократическое общественное пространство, а не модульное частное потребление. Общее благосостояние — представленное крупными городскими парками, бесплатными музеями, библиотеками и бесконечными возможностями для человеческого взаимодействия — является альтернативным путём к высоким жизненным стандартам, основанным на безопасном для Земли характере общества. Хотя это редко замечают академические теоретики урбанизма, кампусы университетов зачастую являются островками квазисоциалистического рая, построенными вблизи учебных заведений, исследовательских центров, культурных пространств и мест воспроизводства человечества.
Утопической экологической критике современного города положили начало социалисты и анархисты: начиная с мечты гильдейского социализма, на которую повлияли биорегионалистские идеи Кропоткина, а позже — Геддеса, о городах-садах для английских рабочих, вернувшихся к ремесленничеству, до Карл-Маркс-Хофа, большого эксперимента коммунальной жизни в Красной Вене, подвергшегося обстрелу в 1934 г. во время гражданской войны в Австрии. Между ними находятся изобретение кибуцев российскими и польскими социалистами, разработанные в Баухаусе модернистские проекты общественного жилья и оживлённое обсуждение урбанизма, которое происходило в Советском Союзе в 1920-х гг. Это радикальное урбанистское воображение стало жертвой трагедий 1930-х — 40-х гг. Сталинизм, с одной стороны, переориентировался на монументализм в архитектуре и искусстве, негуманном в масштабах и фактуре, что не сильно отличалось от вагнеровских гипербол Альберта Шпеера в Третьем Рейхе. Послевоенная социал-демократия, с другой стороны, отказавшись от идеи альтернативного города ради кейнсианской политики массового жилья, придавала особое значение повышению масштабов строительства высоток в дешёвых пригородных массивах, подрывая, таким образом, традиционные идентичности городского рабочего класса.
Однако дискуссии о «социалистическом городе» в конце XIX и начале ХХ века предоставляют бесценную отправную позицию для размышлений о современном кризисе. Остановимся, например, на конструктивистах. Эль Лисицкий, Мельников, Леонидов, Голосов, братья Веснины и другие выдающиеся социалистические дизайнеры — в то время ограниченные нищетой городов и глубокой нехваткой государственного инвестирования в раннем Союзе — предложили облегчить жизнь в тесных квартирах за счёт просторно сконструированных рабочих клубов, народных театров и спорткомплексов. Они предоставили необходимое преимущество эмансипации пролетарских женщин путём организации коммунальных кухонь, дневных детских садов, общественных бань и различных кооперативов. Хотя они представляли, что рабочие клубы и общественные центры будут связаны со сплошь фордистскими заводами и окончательным господством высоток как «социальных выразителей» новой пролетарской цивилизации, они также разрабатывали практическую стратегию поднятия стандартов жизни бедных городских рабочих, условия существования которых в остальном были суровыми.
В контексте глобальной экологической чрезвычайной ситуации конструктивистский проект можно рассматривать как подтверждение того, что эгалитарные аспекты городской жизни закономерно способствуют в социологическом и физическом плане сохранению ресурсов и ослаблению изменения климата. Действительно, нет надежды на сокращение парниковых выбросов или адаптации человеческих жилищ к антропоцену, если движение за контроль над глобальным потеплением не объединится с борьбой за повышение уровня жизни и уничтожение мировой бедности. В реальной жизни, вне упрощённых сценариев МГЭИК, это означает участие в борьбе за демократический контроль над городским пространством, потоками капитала, использованием ресурсов и масштабных средств производства.
Внутренний кризис современной экологической политики заключается именно в отсутствии смелых концепций, которые бы отвечали на вызовы бедности, энергопотребления, сохранения биоразнообразия и изменения климата в рамках целостного видения человеческого развития. На микроуровне, конечно, были сделаны огромные шаги в развитии альтернативных технологий и энергосберегающего жилья, но демонстрационные проекты в богатых районах и богатых странах не спасут мир. Богач, наверное, сейчас может выбирать среди разнообразия проектов экологической жизни, но что является окончательной целью: дать знаменитостям-альтруистам возможность похвастаться своим «безуглеродным» стилем жизни или принести солнечную энергию, туалеты, педиатрические клиники и общественный транспорт в бедные городские сообщества?
Вне зелёной зоны
Чтобы решить проблему устойчивого развития городов всей планеты, а не нескольких привилегированных стран или социальных групп, требуется высокий уровень воображения, вроде того, что царил в искусствах и науках в дни расцвета (в оригинале — May Days, «майские дни». — Прим. переводчика) ВХУТЕМАС и Баухауса. Это предполагает радикальную готовность мыслить вне рамок неолиберального капитализма в направлении глобальной революции, которая бы реинтегрировала труд как неформальных рабочих классов, так и сельской бедноты, в процесс восстановления их городских сред и жизненных ресурсов на принципах устойчивого развития. Конечно, это удивительно нереалистичный сценарий, но лучше надеяться на то, что сотрудничество архитекторов, инженеров, экологов и активистов может сыграть хоть и небольшую, но значительную роль в создании альтернативного мира, чем подчиниться будущему, в котором дизайнеры являются лишь нанятыми элитой «имаджинерами». Планетарные «зелёные зоны» могут предоставлять просто фараоновские возможности для монументализации личных фантазий, но моральные вопросы архитектуры и планирования могут быть решены только в многоквартирных домах и расползшихся мегаполисах «красных зон».
С этой точки зрения, только возвращение к откровенно утопическому мышлению может сделать ясным минимально необходимые условия сохранения человеческой солидарности перед многоаспектным всепланетным кризисом. Я думаю, что понимаю, что имели в виду итальянские марксистские архитекторы Тафури и Франческо Даль Ко, когда предостерегали от «возвращения к утопии», но чтобы поднять наше воображение на уровень, адекватный вызову антропоцена, мы должны быть способны видеть альтернативные конфигурации агентов, практик и социальных связей, а это, в свою очередь, требует, чтобы мы отказались от политико-экономических принципов, привязывающих нас к нынешнему состоянию. Но утопизм — это не обязательно милленаризм, не ограничивается он и трибунами или кафедрами. Одной из наиболее обнадёживающих перемен в этом новом интеллектуальном пространстве, где исследователи и активисты обсуждают влияние глобального потепления на развитие планеты, стала готовность отстаивать Необходимое, а не Практическое. Растёт хор экспертов, предупреждающих, что мы или будем бороться за «невозможные» решения всё более усложняющегося кризиса городской бедности и изменения климата, или фактически сделаемся соучастниками сортировки человечества.
Поэтому я считаю, что мы можем радоваться недавней передовице «Nature». Объясняя, что «вызовы бурной урбанизации требуют целостных, мультидисциплинарных подходов и нового мышления», редакторы призывают богатые страны финансировать безуглеродную революцию в городах развивающихся стран. «Это может показаться утопическим, — пишут они, — внедрять эти инновации в новых мегагородах развивающихся стран, многие жители которых с трудом могут позволить себе крышу над головой. Но эти страны уже показали одарённость в быстром технологическом развитии, например, тогда, когда опередили потребность в наземной инфраструктуре связи через внедрение мобильных телефонов. И многие бедные страны имеют значительный опыт адаптации архитектуры к местным практикам, среде и климату — собственный подход к интегрированному дизайну, который почти утрачен на Западе. Они теперь имеют возможность сочетать этот традиционный подход с современными технологиями»2.
Подобным образом и Отчёт ООН по человеческому развитию предупреждает, что «будущее человеческой солидарности» зависит от глобальной благотворительной программы помощи развивающимся странам в адаптации к изменению климата. Отчёт призывает к устранению «препятствий к быстрому кредитованию низкоуглеродных технологий, необходимых для предотвращения опасного изменения климата» — «бедное население планеты не может быть оставлено на произвол судьбы со своими собственными ресурсами, пока богатые страны спасают своих граждан за стенами климатозащитных укреплений». «Прямо говоря», — написано дальше, — «бедняки мира и будущие поколения не примут самоуспокоения и избегания ответственности, которые всё ещё являются характеристиками международных переговоров об изменении климата». Отказ решительно действовать от имени всего человечества был бы «моральным поражением, который не имеет прецедентов в истории»3. Если это звучит как сентиментальный призыв к построению баррикад, эхо аудиторий, улиц и студий сорокалетней давности, то пусть будет так, ибо на основании доказательств, которые стоят перед нами, можно утверждать: «реалистическое» видение перспектив человечества, подобно видению головы Медузы, просто превратит нас в камень.
1 UN Human Development Report 2007/2008, p. 6.
2 ‘Turning blight into bloom’, Nature, 11 September 2008, vol. 455, p. 137.
3 UN Human Development Report 2007/2008, pp. 6, 2.
