Часто ли вы слышите, что «надо бороться с коррупцией»? А не спрашивали, как? Готовые решения, лежащие на поверхности (например, запрещать и штрафовать), работают плохо. Социологи предлагают модифицировать неформальные практики, чтобы сделать их более справедливыми, вместо того, чтобы пытаться искоренить.
Последний раз, когда я проходила мимо «барахолки» около станции метро Удельная в Санкт-Петербурге, у меня на шее висел фотоаппарат. Я хотела запечатлеть пестроту и разнородность того, что творится на воскресном базаре. Но каждый раз, когда я нацеливала на кого-то объектив, этот человек резко разворачивался и говорил мне: «Зачем ты фотографируешь? Не фотографируй!»
Такой бессознательный порыв в стиле «как бы чего не случилось», на самом деле, не лишён смысла, потому что «барахолки» — это не совсем легальное мероприятие. Товары, продаваемые там, не подвергаются налогообложению, никто не фиксирует, что там предложено. Другими словами, это частный случай неформальной экономики — сектора экономики, не регулируемого государством, но достаточно безобидный его вариант. Кому, в конце концов, придёт в голову облагать налогами кукол без глаз и украденные из поездов подстаканники?
Есть и менее приятные формы неформальной экономики — можно вспомнить, например, историю Навального про дачу Медведева, где собственность покупалась и перепокупалась разными фирмами (в том числе, благотворительной организацией), чтобы в итоге прийти к финальному собственнику. Это явление другого масштаба, но и то, и другое исследователи и законодатели называют неформальным сектором, — и там, и там сделки не фиксируются государством (будем считать, что в последнем случае на бумаге фиксировались покупки и продажи «для отвода глаз», но не реальное приобретение собственности).
Под широкое определение НЭ подходят такие разные виды занятий как продажа варенья «с платочка» или через «Авито», сдача квартир без договора, услуги компьютерного мастера без лицензии (и другой нелегальный наём, — например, иностранных рабочих), продажа наркотиков через даркнет, взятки и др. Несмотря на попытки бороться с «теневым» сектором, он растёт — в основном из-за нелегального найма. Всё больше людей вовлекаются в неформальные формы занятости. По измерениям Международной организации труда на 2012-й год, неофициально работали 2/3 населения Земли.
Только про плохое
У неформальной экономики много негативных сторон. Первый и самый очевидный недостаток в том, что нелегально можно покупать и продавать запрещённые товары (наркотики, оружие), подкупать судей и т. д. Но есть несколько менее очевидных минусов. Например то, что деятельность в теневой сфере ускользает от налогов, а это значит, что у государства будет меньше средств для социального обеспечения граждан — для того, чтобы платить пенсию, пособия, обеспечивать бесплатное образование и медицину. Поэтому многие сторонники сильного социального государства ратуют за прозрачность (однако если нет доверия государству, этот минус перестаёт восприниматься как минус).
Другой недостаток касается прав человека. Когда совершаешь сделку в обход механизмов, призванных, в частности, тебя защищать, ты подвергаешь себя риску и лишаешься некоторых прав. Например, покупая товар без гарантии, ты не застрахован от того, что, если он сломается через два дня, никто его не заменит. Устраиваясь на работу без контракта, ты рискуешь, что не выплатят зарплату, а на оплачиваемый отпуск даже не придётся рассчитывать. Снимая жильё без законного оформления сделки, ты не защищён от того, что тебя выгонят, не дожидаясь окончания оплаченного срока съёма.
Эти аргументы говорят в пользу того, чтобы с неформальной экономикой бороться. Но всё это не даёт ни малейшего понятия о том, откуда берётся неформальная экономика и как она функционирует.
Легальность и легитимность
Можно заметить, что при перечислении минусов я объединила два очень разнохарактерных типа явлений — работу без контракта (избегание налогов и т. д.) и продажу наркотиков (подкуп судей, продажу рабов и т. д.). Дело в том, что с точки зрения государства они находятся одинаково вне закона. Но публичная инвектива, в отличие от государственного преследования, не всегда распространяется на все виды неформальной деятельности. Так, например, зарплата «в конверте» — это то, к чему многие привыкли. То есть, кроме легальности, можно говорить ещё и о легитимности явления.
Как так получается, что то, что мы должны осуждать, мы одобряем?
Когда государство вводит нереалистичные законы, никто не хочет их исполнять. Например, когда налоги, возлагаемые на малый бизнес, слишком высоки, ни у кого нет стимула быть в легальной сфере. Или когда государство не предоставляет достаточную зарплату учителям, мало кто будет возражать против добровольно-принудительной надбавки, собираемой родителями для учителей (хотя фактически это может быть расценено как взятка). При этом часто люди солидарны в коллективном избегании налогов, они обладают одинаковым пониманием, что функционирование по правилам невозможно, и дружно переходят в неформальную область.
Контролирующие органы могут быть вполне осведомлены о том, что прямо у них под носом происходят нелегальные сделки, но они также знают, что по-другому многие вещи просто были бы невозможны и недоступны обычным гражданам. Так как невозможно и бессмысленно всех нарушителей в одночасье обличить и засудить, на месте формальной экономики возникает другая, неписаная экономика: чиновники берут взятки и регулируют происходящее согласно своим моральным воззрениям, а компании стараются не переходить дорогу чиновникам и встраиваются в общую «игру». При этом на вид сама официальная система функционирует «чисто и гладко» — выполняются все требуемые бюрократические процедуры, однако всё это остаётся только на бумаге.
Иногда в альтернативной системе регуляции возникают сбои — когда кто-то нарушает негласные правила: например, запрашивает слишком большую взятку или слишком открыто нарушает закон.
Выпивая с Вовой
Абель Полезе (Abel Polese), исследователь НЭ из Таллинского университета (эст. Tallinna Ülikool, TLÜ, англ. Tallinn University), рассказывает про механизмы «теневого сектора» в антропологическом исследовании украинского малого бизнеса. В статье «Выпивая с Вовой» он описывает усреднённый образ бизнесмена, которого условно называет Вовой. Приведу рассказ Вовы от первого лица:
После 90-х я остался наедине с ворохом заведённых на меня административных дел и миллионом долгов. Чтобы закрыть долги, я устроился работать в крупную телекоммуникационную корпорацию, где мне официально платили 100 долларов, но в конверте давали ещё 700.
Начальник у меня был корешем президента, в каком-то смысле «неприкосновенной» фигурой. Он много «клал себе в карман», и когда в других компаниях на таких же должностях, как у меня, зарплаты стали повышать, мне и коллегам зарплату «в конверте» не повышали. Возможно, начальник забирал наши надбавки.
Он видел, что я недоволен ситуацией, что я готов как-то с этим бороться, и он решил меня «подсидеть». Один раз, когда я поехал в отпуск на две недели, он подписал указ о моём увольнении, но велел никому не говорить, чтобы, когда я приехал, дело уже было бы «не горячим». Мне позвонил один коллега и рассказал всё, но я не стал звонить начальнику, так как он бы начал искать «стукача».
Я приехал и подписал заявление «по собственному желанию», но меня это не расстроило. К тому моменту у меня уже была свои клиенты и фирма, которую я основал следующим образом. Как-то раз нам позвонил представитель одного банка и сказал, что им нужно отремонтировать несколько радиоустройств. Мой начальник тогда не был заинтересован в небольших сделках, ему хватало того, что он воровал. Я подумал и решил заняться заказом сам — как бы от лица компании. Через какое-то время, когда партнёр со стороны банка уже привык к тому, что я — надёжный человек, я рассказал, что я делал заказы не совсем легально, но теперь у меня есть своя фирма, с которой можно заключить контракт. Партнёр сказал — «всё хорошо, только ты будешь давать мне откат 10%». И мы продолжили сотрудничество. Потом этого чиновника уволили за другие, более крупные нарушения, а банк продлил контракт со мной.
Из рассказа Вовы видно, что неформальность в его случае — многоплановая, каждый нарушает закон в меру возможностей и согласно негласным правилам, принятым в коллективе. А вот случай, когда эти негласные правила дают сбой:
Один раз мне нужны были радиотехнические детали, которые можно было заказать только из Шэньчжэня (Китай). Я решил заказать тестовую деталь. Когда она пришла, таможенник мне сказал, что надо пройти три проверки и обосновать мою потребность именно в этой детали. Я не хотел долго с этим морочиться, — я спросил «а можно побыстрее?» Мне сказали «иди сам разбирайся» и показали на кабинет. В кабинете человек молча написал на бумажке «2000 долларов». Я не мог и не хотел платить такие деньги, поэтому стал думать, как я могу импортировать детали по-другому. Я позвонил в молдавскую таможню, и там сказали, что при импорте я вне зависимости от типа товара должен заплатить 10% от стоимости. Я решил, что меня это устраивает (тем более что можно декларировать стоимость, меньшую, чем есть на самом деле). Детали пришли по почте в Кишинёв, где я попросил знакомого перевезти коробку с деталями за небольшую плату на микроавтобусе в Одессу, а оттуда передать через проводника поезда в Киев.
Многое из того, что делал в жизни Вова, можно расценивать как нелегальную деятельность, которую нужно искоренить. Но так ли всё просто? Можно ввести более жёсткое налоговое законодательство, но при условии, что ни у кого нет ресурсов «жить по правилам» и все понимают, что «был бы человек, а статья найдётся» (это своеобразное наследие советской традиции компромата, «на каждого человека найдётся компрометирующий материал»), — сложно будет заменить такую коррумпированную систему «честной и прозрачной». Да и уместно ли слово «честную» в таком случае? Вова уверен, что, обдуривая систему, он поступает честно. Потому что система несправедливая, и если жить по правилам, то, перефразируя слова другого героя из статьи Полезе, «легче умереть».
Гарантии при отсутствии государственных гарантий
В неформальном секторе у людей нет социальных гарантий, которые автоматически предоставляет государство в случае, когда те оперируют в формальной сфере. Но гарантии нужны в любом случае, и когда их не предоставляет третья сторона, люди самоорганизуются и полагаются друг на друга.
В другой статье Абель Полезе пишет об иностранных рабочих из Узбекистана, нелегально работающих в России на стройке. Чтобы ехать в Россию, надо хоть сколько-то быть уверенным, что работодатель тебя не кинет, и если кинет, то кто-то за это будет нести ответственность и возместит ущерб. Как решает этот вопрос «Мишина бригада», рассмотренная в статье?
Миша приехал в Москву давно, он уже обзавёлся связями, стал прорабом и может звать своих земляков на работу в Россию. Мишины родители в кишлаке — почётные люди, на каждой свадьбе их приглашают сесть ближе к голове стола, их слово важно для принятия решения на сельсовете. Соседи родителей чувствуют, что если будут любезны с ними, то Миша будет хорошо относиться к их сыновьям — его подопечным. Все благодарны Мише за то, что трудоустроил их сыновей, которые теперь пересылают часть своих зарплат родственникам в кишлаке.
Дела Миши шли хорошо до тех пор, пока подрядчик не кинул его бригаду на деньги. Товарищи стали давить на Мишу, чтобы тот компенсировал их убытки. Он мог бы отказаться, но тогда отношение к его родителям и братьям в селе стало бы невыносимым. Поэтому он принял решение уйти в долги, но возместить ущерб членам своей бригады.
В описанном кейсе существует альтернативная система обеспечения гарантий, где в качестве капитала выступают не только деньги, но и престиж, уважение, социальные связи. Родственники, оставшиеся в селе, имеют рычаги давления на Мишу, и таким образом они получают какие-то материальные гарантии. Какой из этого можно сделать вывод? Если у тебя нет денег, но есть связи и престиж, ты сможешь получить медицинское обслуживание вовремя, отправить детей в хорошую школу, получить нормальную работу. В то время как в формальной экономике (в идеальном случае) твои возможности зависят именно от материального капитала.
Можно говорить, что существует вполне полнофункциональная система перераспределения и социальной защиты, альтернативная социальному государству, которую можно сравнить с веберианским (Макс Вебер — известный социолог) примитивным обществом или с экономикой даров, описанной Марселем Моссом (Marcel Mauss). Традиции и представления людей о том, как хорошо и как должно быть, играют в такой системе бóльшую роль, чем формальные правила, а символический капитал имеет ценность не ниже, чем финансовый.
К сожалению, социальные гарантии в этой альтернативной системе доступны не всем. Разные люди защищены от непредвиденных ситуаций по-разному. У кого-то есть связи, родственники и другие способы выхода из положения, у кого-то нет. Например, если бы Вова не нашёл вариант с импортом деталей через Молдову, то возможно его бизнес прогорел бы. Или если бы подопечные Миши были не из его села, им было бы сложнее получить возмещение ущерба. В противоположность, социальное государство, в идеале, защищает всех в равной степени. То есть, к минусам НЭ добавляется ещё один — сложившаяся альтернативная система не всегда со всеми справедлива.
Что делать со всем этим?
К сожалению, неформальную экономику не так просто искоренить, как кажется. Когда система НЭ работает слаженно, трудно просто исключить одно звено из цепочки. Как заставить полицию покончить с неформальной торговлей на улицах, если работники правопорядка не уверены, что им самим или их родителям в будущем не придётся продавать яблоки с дачи в переходе? Как заставить чиновника среднего уровня не брать взятки, если чиновник на уровень выше приходит к нему каждый понедельник и просит свой откат?
Запретить и наказывать, конечно, можно, но это не приведёт к тому, что все люди в одночасье станут избегать НЭ. Такой вывод можно сделать, основываясь на опыте европейских антикоррупционных агентств (аnti-corruption аgencies), которые были учреждены в странах ЕС и должны были применять «метод кнута», а не «пряника». К сожалению, неформальность экономики как была, так и продолжает оставаться серьёзной проблемой в Румынии, Хорватии, Венгрии и многих других странах ЕС.
Есть и другие меры, которые тоже активно применяются — это, во-первых, ротация людей. В Украине и Грузии заменили старый состав полиции новым, чтобы сделать систему более прозрачной, но результаты не совсем соответствуют ожиданиям. Во-вторых, это повышение осведомлённости граждан о том, что действия в неформальном секторе в конечном итоге плохо скажутся на них самих (в силу упадка официальной системы социальных гарантий и т. п.). В-третьих, сейчас надежду всё чаще возлагают на компьютерные технологии — есть мнение, что внедрение блокчейна в системы управления поможет исправить ситуацию. Блокчейн будет хранить информацию о транзакциях в своей распределённой бухгалтерской книге, и её «невозможно будет обмануть». Но, кажется, если люди захотят, то смогут обмануть и блокчейн (технология хороша, но не идеальна). Ещё можно начать вместо наказаний мотивировать людей функционировать в легальной сфере, но, к сожалению, пока нет хорошего прецедента применения этого метода, такого, на который можно было бы равняться.
Есть также подход, провозглашающий, что с легитимной частью НЭ не нужно бороться, а нужно её модифицировать таким образом, чтобы она стала более справедливой. Представители такой точки зрения говорят, что разработчики стандартных антикоррупционных законов руководствуются предвзятой точкой зрения — что все страны (и экономики), чтобы быть успешными, обязательно должны прийти к более-менее стереотипному капитализму. Такие эксперты называют любые страны с некапиталистическими экономиками, странами «с переходной экономикой», предполагая, что «пылающей тропой» они неизбежно идут к капитализму.
Если отказаться от априорного превосходства капиталистической модели и начать руководствоваться благом людей (которое, конечно, предстоит выяснить в опросах и исследованиях), то можно разработать ряд нетелеологических мер по модификации существующей системы, и, возможно, в итоге получится нечто более эффективное, чем все предложенные ранее меры. Но для этого понадобится, как минимум, желание сменить доминантную перспективу рассмотрения сообществ с НЭ как «переходных». И это, скорее всего, потребует больше усилий и времени, чем воплощение любой из описанных выше мер.
