Оригинал этой статьи опубликован в «Гардиан» 29 августа 2018 года, в честь столетней годовщины пандемии испанского гриппа. Сегодня, в разгар пандемии новой коронавирусной инфекции, материалы о том, как социум переживает события такого рода и как изменяется под их воздействием, приобретают особую актуальность.
* * *
15 сентября 1918 года двенадцатилетний мальчик по имени Карл Карлссон (Karl Karlsson), живший недалеко от Эстерсунда, Швеция, сделал в своём дневнике короткую запись: «Сегодня похоронены двое умерших от испанского гриппа. В воздухе редкие снежинки».
Дневник Карлссона, несмотря на краткость и сухость содержащихся в нём записей, оставляет мрачное впечатление. Прошло 100 лет с тех пор, как особо опасный штамм гриппа, известный как испанский грипп, хотя родом он, по-видимому, из Америки, опустошил земной шар, убив от 50 до 100 миллионов человек. Хотя воздействие «испанки» ощущалось повсюду, особо сильным оказался её удар по Эстерсунду. Потому-то этот город и прозвали «столицей испанского гриппа».
«Просматривать тогдашние отчёты довольно жутко, — говорит служащий городского государственного архива Джим Хедлунд (Jim Hedlund). — За два месяца умерло столько же людей, сколько умирало за целый год. Я даже узнал, что у меня есть три предка, которых похоронили в один и тот же день».
Было три основных причины, в силу которых «испанка» столь мощно ударила по провинциальному городку: во-первых, оживлённая железнодорожная магистраль, проходившая через Эстерсунд, во-вторых, несколько плотно размещённых в городе армейских полков и, в-третьих, жившее в стеснённых условиях полуголодное население. Поскольку нейтральная Швеция в период с 1914 по 1918 год держала свои вооружённые силы в состоянии повышенной боевой готовности, городской гарнизон увеличился с 9 000 до 13 000 человек.
В 1917 году, когда в гарнизон влились морские пехотинцы и во внутренних районах Швеции развернулось строительство ведущей на север железной дороги, повсеместная нехватка продовольствия привела к буйным демонстрациям рабочих и к серьёзным волнениям в воинских частях.
Город стал очагом политической активности. Благодаря его небольшому размеру неравномерное распределение богатства в раннем индустриальном обществе оказалось словно под микроскопом. В то время как семьи рабочего класса теснились во вредном для здоровья жилье, богатые туристы из других частей Швеции и более далёких мест приезжали, чтобы насладиться свежим горным воздухом, тонизирующими водами, а также отличной рыбалкой и охотой на лося (здесь постоянно отдыхал страстный рыболов Уинстон Черчилль).
«На мой взгляд, многое из того, что беспокоило демонстрантов, поразительно актуально, — заявляет Хедлунд, показывая копию политического плаката, на котором написано: «Идёт кризис, а из наших домов выходят туристы. Дайте рабочим масло, молоко и картошку!»
Улучшения жизни требовал не только городской пролетариат. В начале 1918 года в Эстерсунде прошёл первый в истории Швеции национальный съезд саамов, коренных жителей страны. Делегаты съезда потребовали положить конец дискриминационной политике, вынуждавшей саамов жить в чумах.
Разрушительное действие испанского гриппа усиливало существовавшее в городе социальное неравенство.
Поскольку в конце августа разразилась эпидемия, в ходе которой ежедневно умирало около 20 человек, директор городского банка Карл Лигнелл (Carl Lignell) самовольно снял деньги из стокгольмских фондов и реквизировал школу, чтобы устроить там больницу (в городе её не было).
Город едва не стал жертвой раздиравших общество классовых противоречий раннего индустриального общества, но люди всех политических убеждений и жизненных позиций наладили сотрудничество. Даже газета «Эстерсундс-Постен» (Östersunds-Posten) не смогла просто информировать об эпидемии и приняла активное участие в организации помощи пострадавшим, публикуя призывы к жертвованию денег, еды и одежды. Кроме того, газета предоставила свои офисы для использования в качестве складских помещений. Как подчёркивает историк Ханс Якобссон, государство оказалось некомпетентным: «Не последнюю роль в катастрофическом распространении «испанки» в 1918 году сыграло то, что власти проявили нерасторопность и зачастую действовали неуклюже».
Историк приводит следующий факт: находившееся в Стокгольме верховное командование несколько недель отказывалось отменить плановые военные учения, несмотря на то, что полковые лазареты были переполнены. «Интересно, что после эпидемии государство прекратило расследование в отношении Лигнелла и предприняло первые, робкие шаги в направлении социальных реформ, осуществляемых совместно со всеми слоями общества. В политическую повестку дня были включены такие вопросы, как плохое питание и жильё», — отмечает Хедлунд. Без учёта событий, происходивших осенью 1918 года, все попытки определить дату рождения шведского государства всеобщего благосостояния обречены на провал.
Спустя сто лет Эстерсунд — одно из тех мест, где наиболее ярко представлены достижения прославленной шведской модели социального строя. Город снова быстро растёт, но при этом ничто не предвещает бедствий, на которые обрекают эпидемии и политический радикализм. С 1994 года мэрия в руках левоцентристских социал-демократов, и глава городского совета Анн-Софи Андерссон (Ann-Sofie Andersson) сделала приоритетом жилищное строительство — новые кварталы просторны, тщательно спланированы, оборудованы школами и игровыми площадками.
«Ничто так не демонстрирует уверенность в будущем, как строительство, — говорит она. — На мой взгляд, нашей муниципальной строительной компании просто необходимо иметь в наличии немного свободных квартир, потому что, если не будет резерва, люди не приедут к нам жить».
В течение короткого периода времени Лигнелл действовал как добрый диктатор, требуя от тех, кто мог оказаться заразным, оставаться дома на карантине и выявляя при этом нищету многих городских жителей. «Если бы не он, Эстерсунд в буквальном смысле мог бы исчезнуть», — утверждает Хедлунд.
Обследуя Эстерсунд, спешно собранная Лигнеллом медицинская команда обнаружила, что совсем недалеко от кварталов, застроенных солидными каменными домами, целые семьи ютились в деревянных лачугах. В некоторых из этих лачуг больные дети из-за отсутствия кроватей лежали на полу.
Местная газета «Эстерсундс-Постен» риторически вопрошала: «Кто бы мог подумать, что в нашем прекрасном городе есть место для такой ужасной нищеты?»
В Эстерсунд идёт приток людей из южной Швеции. «Отчасти это объясняется качеством жизни, — говорит Андерссон. — Вы можете утром, уходя на работу, оставить своих детей в детском саду, а вечером прогуляться пешком или покататься на лыжах».
Когда в 90-х годах ХХ века Эстерсунд покинула эскадрилья истребителей шведских ВВС, передислоцированная в другое место, город получил возможность в полной мере использовать свои сильные стороны: спорт и туризм. Сейчас казармы ВВС занимает местный университет. Здесь сделали акцент на использование спортивных тренажёров. Авиабаза превратилась в процветающий аэропорт. В год он обслуживает полмиллиона пассажиров.
Несмотря на рост населения трудоспособного возраста, Эстерсунду досаждает демографическая проблема, поскольку поколение бэби-бумеров достигло пенсионного возраста. Особенно остро нехватку работников ощущает региональное управление здравоохранения, занимающее Epidemisjukhus (инфекционная больница) — здание, которое во время испанского гриппа Карл Лигнелл спешно преобразовал в больницу. В клинике не хватает персонала, текучка, при этом региональное здравоохранение страдает от недофинансирования. Некоторые местные жители предлагают решить проблему недофинансирования, созданную центральным правительством, по старинке, «емтландским способом» — так, как однажды решил её Лигнелл.
Однако так не бывает, чтобы история точь-в-точь повторялась. Шведская политическая модель ориентируется на консенсус и в настоящее время способна сглаживать конфликты даже в строптивых городах, где любят «белых ворон». Например, проблему нехватки рабочей силы Андерссон решает, в частности, путём сотрудничества с местными и национальными учреждениями, помогающими молодым беженцам-иммигрантам адаптироваться к шведскому обществу. С 2015 года прибытие в город этих людей приветствуется.
«Завтра начинается учебный год — в последний раз, — сообщает Карл Карлссон в своём дневнике 4 сентября 1918 года. — Весной я ухожу из школы, и мне грустно. Мне нравится сельский труд, но всё же я предпочёл бы и дальше учиться в школе. Однако это невозможно». Десять дней спустя он отмечает, что в его семье запасы еды на исходе. «У нас почти не осталось муки и хлеба, ячмень ещё не высох, и нам больше не дадут пайков, всё реквизируется».
Спустя столетие город и общество, которые когда-то не могли обучать и даже кормить свою молодёжь, вошли в число самых богатых и справедливых в мире.
