Необычная структура выросла этим летом рядом с MoMA PS1 (Музеем современного искусства) в Куинсе. Здание называется Hy-Fi. Разработанное архитектурной фирмой The Living, оно состоит из трёх круглых башен высотой в несколько этажей. Оно походит на аляповатую группу промышленных труб или может быть гигантскую аорту — иначе говоря, немного странное, если не особенно заметное. Здание получило завидное место в MoMA не благодаря своему внешнему виду, а благодаря материалу: оно сделано из грибов.
Видео, объясняющее проект, повествует об исторической значимости вроде бы скромного здания в тексте, наложенном на кадры растущих грибов: «Если 20 век был веком физики, то 21-й многими рассматривается как век биологии». The Living, сообщает видео, строит структуру из «биологических технологий» с целью создать «новую парадигму дизайна» — индустриального, основанного на принципах самосборки и компостирования.
Кроме того, The Living претендует на «создание архитектуры будущего» — что само по себе не является примечательным заявлением для нью-йоркской архитектурной фирмы, стремящейся к признанию. Однако конкретное будущее, которое видит The Living, поражает. Декларируя свою веру в то, что города и здания — это живые дышащие организмы, The Living стремится создать «живые дышащие дизайнерские экосистемы». Это не метафора.
Hy-Fi и видение города будущего, который он представляет, находится на пересечении двух мощных областей — экологического урбанизма и биотехнологии, с амбициями изменить не только города, но и весь мир.
Hy-Fi состоит из двух видов кирпичей: органических, выращенных из смеси кукурузной шелухи и мицелия, и отражающих, покрытых зеркальной плёнкой, произведённой мегапроизводителем 3M. Органические кирпичи поставляются компанией под названием Ecovative, которая из органических отходов и мицелия производит то, что она описывает как «прорывные технологии», предназначенные в первую очередь заменить используемые в упаковке и теплоизоляции основанные на нефти пеноматериалы.
В выступлении на конференции TED — а где же ещё! — соучредитель Эбен Байер задал вопрос: «Грибы это новый пластик?» Он рекламирует возможности комбинации мицелия с местными материалами — рисовой шелухой в Китае, шелухой гречихи в Европе — и значительное снижение потребления энергии и отходов, благодаря использованию «природной системы рециркуляции». Далее Байер объясняет, что «производственный процесс — это наш организм»: на складе Ecovative ящики с грибами пребывают в темноте, это «тихо самоорганизующиеся материалы». И через несколько дней — вуаля — кирпич.
Конечным результатом является здание, которое как утверждается, почти полностью поддаётся компостированию. Когда Hy-Fi демонтируют в сентябре, отражающие кирпичи будут возвращены 3М для дополнительных исследований, в то время как органические будут превращены в компост в общественном саду Куинса. Таким образом, Дэвид Бенджамин, главный архитектор Hy-Fi и главный визионер The Living, описывает проект как «радикальный эксперимент» почти не использующий энергию и почти не производящий углерод. Вместо того чтобы добывать сырьё для строительства, он стремится перенаправить «природный углеродный цикл роста, распада и восстановления роста» в структуру, которая в конечном итоге может «быть возвращена к её естественному циклу».
Идеи The Living об архитектуре будущего, таким образом, тесно связаны с идеями о будущем экономики: подобному тому, как здания и города становятся живыми существами, интегрированными в «естественный цикл», экономика может стать постоянно регенерирующимся, самоподдерживающимся циклом, а не однонаправленным сливным потоком. Тем не менее, в ключевых аспектах, это видение будущего экономики не так уж сильно отличается от старого. Части, из которых состоят живые здания, не обязательно будут в меньшей степени товаром, чем «мёртвые» формы, такие как древесина и уголь.
Так же, как область мегаполиса простирается за пределы города, городская политика тесно связана не только с борьбой за зонирование или девелоперские проекты, но и с ресурсами, которые поддерживают жизнь города и определениями прав собственности, которые развивались в контексте корпоративных лабораторий и агропромышленных ферм.
Вопрос, который стоит перед нами в двадцать первом веке: как распространить широко разрекламированное право на город на всех — на человеческих и нечеловеческих жителей? Hy-Fi предлагает свой взгляд, но архитектура будущего не может сделать это в одиночку. Возвращение города и одновременно его переизобретение потребуют оспорить не только приватизацию общественного пространства и рост цен на недвижимость, но и приватизацию жизни, и интеллектуальную собственность.
Живые здания
The Living, конечно, не одинока в стремлении к новой экологической архитектурной парадигме. Зелёный архитектурный дизайн был тепло принят частным и государственным секторами, высокой и низкой архитектурой. Bank of America Tower в Нью-Йорке имеет платиновый сертификат системы LEED (Leadership in Energy and Environmental Design), в то время как всё большее число штатных и федеральных агентств требуют, чтобы новые здания соответствовали стандартам LEED. Зелень сама ползёт на крыши и задние дворы, когда «вертикальные сады» становятся всё более популярными: у станции метро Эджвер-роуд в Лондоне, например, есть «живая стена» из четырнадцати тысяч растений, претендующая и на то, чтобы украсить город, и на то, чтобы уменьшить производимое автомобилями загрязнение твёрдыми частицами.
Хотя способность живых организмов формировать сложные структуры уже давно вызывает восхищение, биомимикрия, в которой художники и инженеры претендуют на ученичество у природы, становится всё более изощрённой в последние годы. Архитектурные алгоритмы имитируют модели роста костей и коконов тутового шелкопряда, термитники и кактусы предоставляют модели внутреннего охлаждения и циркуляции.
Лондонский «Огурец», спроектированный Норманном Фостером, заимствует свой оригинальный внешний вид у морской губки, в то время как самопровозглашённый «знаковый» дизайн здания претендующего на первое место по высоте в мире, расположенного в Ухане, Китай, основан на корневой структуре мангрового дерева. Это здание сможет, среди прочих экологически ориентированных функций, похвастаться солнечными панелями, сбором дождевой воды и системой фильтрации для очистки воды и воздуха.
Природа вдохновляет не только на создание новых видов зданий, но и новых методов строительства: инженеры Гарвардского университета, вдохновлённые термитами, разработали команду строительных роботов, работающих методом, известным как роевое строительство. «Строительные робобригады не нуждаются в бригадире», — гласит один заголовок — в отличие от рабочих-людей, которые, вероятно, по-прежнему нуждаются в боссе.
Некоторые идут ещё дальше, стремясь включить само биологическое в свои структуры. Дэвид Бенджамин из The Living в другом месте описал свою архитектурную практику, как зависимую от «человеко-клеточной коллаборации»: вместо того, чтобы подобно музе давать вдохновение, природа предоставляет инструменты, материалы, и даже что-то вроде рабочей силы. В слиянии архитектуры и растущей области синтетической биологии, Бенджамин и другие биоархитекторы ищут идеи, которые круто перевернут традиционные представления о том, что представляет собой строительство.
Например, самопровозглашённый новатор экологической устойчивости Рэйчел Армстронг считает чертежи, промышленное производство и строительство, использующие команды работников, «викторианскими технологиями». Вместо таких устаревших методов она предлагает использовать «методы конструирования снизу-вверх», заменяя неактивные материалы живыми. В её версии архитектуры будущего здания будут иметь физиологические способности обрабатывать питательные вещества, разлагать отходы, восстанавливаться, а также взаимодействовать с окружающей их средой.
Митчелл Иоахим, профессор архитектуры в Нью-Йоркском университете и сопрезидент архитектурной проектной группы Terreform ONE, предложил строить здания с помощью древнего способа, известного как пличинг, в котором лозы вплетаются в живые структуры. Что ещё более фантастично, он также вырастил прототип «мясного жилища из пробирки» из распечатанных на 3D-принтере клеток свиной мышечной ткани.
Такие представления как нельзя более далеки от архетипических серых советских жилых блоков, напоминая волшебный мир фильмов Хаяо Миядзаки, где машины урчат как звери, а здания бредут через ландшафт. В лучшем случае эти урбанистические фантазии эффектны в их отрешённости от мира, экспериментируя с формами организации общества, в котором признаны не только человеческие популяции.
Бенджамин, например, сотрудничает с художником Натали Еремийенко в работе над проектом под названием Amphibious Architecture, который использует освещение, чтобы превратить Ист-Ривер в Нью-Йорке в интерактивное публичное пространство, показывающее активность клёва и качество воды, отслеживаемые с помощью мидий в качестве «биосенсоров». Он построил павильон в Сеуле, который показывает качество воздуха посредством впечатляющего светодиодного дисплея. Когда люди отправляют СМС павильону, он отвечает, сообщая о текущем качестве воздуха.
Такие эксперименты могут показаться неуместными или легкомысленными рядом с повседневными проблемами многих людей, которым нужно платить за квартиру и выживать в городах, всё более враждебных к рабочему классу. И в самом деле, они могут быть не более чем мимолётными причудами, которые мало облегчают трудности городской жизни, способствуя вместо этого дальнейшей джентрификации городских центров как мест для богатых, которые наслаждаются культурными и техническими чудесами, при этом чувствуя себя в безопасности в своём эко-мышлении.
Но биомимикрия стремится к намного большему. The Living и другие стремятся преобразовать системы, которые намного больше уровня индивида, района или даже самого города.
Городская лаборатория
Градостроители уже давно пытаются навести порядок в кипучей жизни города. Но новые концепции «живого города» принимают это даже более буквально, с целью не только приручить дорожное движение и городские массы, но рационализировать саму жизнь, поставив её на службу более экологичному миру. Как рассказал Бенджамин журналу Metropolis, «наш проект включает в себя работу на совершенно разных масштабах одновременно — от выращивания микроскопических корневых структур, которые связывают кирпичи вместе, до переформатирования глобальных цепочек поставок строительных материалов».
Цепочки поставок, в частности, как уже давно стало ясно, являются проблемой для городов. По крайней мере с девятнадцатого века, современные города рассматриваются как прожорливые потребители ресурсов, выкачиваемых из постоянно растущих районов снабжения. Они переделывают мир за пределами своих границ ради удовлетворения своих потребностей, и нагромождают отходы в процессе превращения ресурсов в продукты для использования в другом месте.
Только недавно городская жизнь приобрела лоск экологической добродетели. Но как бы хорошо их район ни был приспособлен для нужд пешеходов, и какими бы локальными ни были продаваемые там продукты, городские жители по-прежнему зависят от широкого ассортимента продукции поставляемой из того, что сейчас является глобальными районами снабжения.
Признавая эту классическую городскую проблему, некоторые пытаются выяснить, как город может не только сократить своё потребление ресурсов, но, возможно, даже создавать некоторые собственные. Сертификация LEED и сходные программы означают чуть более дорогой «зелёный пиар»: как автобусы на природном газе вместо бензина, они могут быть менее плохими, чем «бизнес как обычно» — хотя некоторые сертифицированные LEED здания на самом деле работают хуже в плане устойчивого развития, чем несертифицированные, — но они всё ещё потребляют огромное количество материалов и энергии.
Таким образом, The Living и аналогично мыслящие архитекторы стремятся не просто уменьшить экологические следы своих зданий, но кардинально изменить такие способы использования ресурсов путём интеграции их структуры в самих экосистем. Йоахим, например, провозглашает «биологическое превосходство» выращивания материалов «с нуля»: он утверждает, что его проекты вместо того, чтобы просто использовать экологичные или возобновляемые материалы, «изобретают новый материал и полностью интегрируют его в природный обмен веществ».
Идея, что здания и другие, казалось бы, инертные объекты могут быть интегрированы в метаболизм живого мира, является частью более широкой надежды, что экономика может быть менее экологически деструктивной. Концепция метаболизма становится всё более заметной в области экологического дизайна в последние годы, хотя маловероятно, что многие из тех, кто использует термин — последователи марксистского социолога Джона Беллами Фостера, их идеи вторят вниманию Фостера к «метаболическому разрыву» между человеческим обществом и природой, возникшим в результате промышленного производства. Фостер специально указывает на капитализм как источник экологически разрушительной деятельности, другие, однако, думают, что капитализм может быть экологичным, если проблему метаболизма можно преодолеть с помощью технологии и дизайна.
С этой точки зрения, города должны располагаться не в конце линейного потока ресурсов, но быть узлами в самоподдерживающемся цикле переработки и обновления, в котором отходы, вытекающие из одного места, могут выступать в качестве сырья для производства в другом. Промышленные экологи стремятся замкнуть эту петлю путём распределения потоков ресурсов и разработки технологических систем соответственно. Новое поколение биоурбанистов стремится сделать что-то подобное, модифицируя живые организмы и проектируя живые системы.
В другом видео The Living, вдохновлённым знаменитым фильмом «Десятые степени», камера фокусируется на крошечных бактериях и снова на бледно-голубой точке Земли, тогда как закадровый голос объясняет, что современные дизайнеры работают на «различных масштабах одновременно, от бактерий в одну стотысячную долю метра до Земли в десять миллионов метров».
В The Living считают, что конструируя бактерии, мы можем создать «основанную на глюкозе экономику», чтобы заменить ей нашу нефтяную. С этой точки зрения, энергетические системы зависят не от политики, но от конфигурации бактериальной ДНК. Архитектура, город и экономика будущего будут устойчивыми благодаря биологическому ремеслу — в частности, благодаря синтетической биологии.
Строя жизнь
Область синтетической биологии считает себя строительной отраслью: только вместо проектирования жилых зданий, её участники строят живые существа. Специалисты по синтетической биологии представляют жизнь как технологию, которая, как любая другая, может быть создана, утверждая, что биологические функции эквивалентны механическим. Таким образом, клетки становятся «нанофабриками», а ДНК языком программирования. Профессор Стэнфордского университета Дрю Энди, звезда области, описывает мир как «платформу распределённого производства».
Тем не менее, как и любые другие рабочие части, биологические функции должны быть идентифицированы и стандартизированы, если они будут широко использоваться. Мейнстримные представители отрасли подчёркивают, что фрагменты ДНК — строительные блоки жизни — должны быть унифицированы и стандартизированы таким образом, чтобы они могли быть широко использованы для создания новых организмов и систем.
Синтетические биологи окрестили эти основные компоненты BioBricks, они являются эквивалентами механических виджетов. И, как таковые, они потенциально подпадают под действие тех же видов режимов собственности, которые управляют другими формами технологии. Действительно, почти по определению, наиболее фундаментальные элементы живого понимаются специалистами по синтетической биологии как детали, которые, подобно другим технологическим компонентам, могут быть запатентованы и приватизированы.
К их чести, многие специалисты по синтетической биологии признают это как потенциальную проблему. Они открыто выражают своё неприятие монопольной модели биотехнологии, продвигаемой компаниями вроде Monsanto, и стремятся быть пионерами не только в научных, но и в социальных инновациях. В частности, возглавляемый Энди фонд BioBricks продвигает то, что он описывает как биологию с открытым исходным кодом посредством стандартизации биологических деталей.
Другие основные институты в этой области, такие как Реестр Стандартных Биологических Компонентов и Международный открытый фонд продвижения биотехнологии (BIOFAB) также провозгласили себя сторонниками открытого исходного кода. Таким образом, историк науки София Руст описывает нынешнюю систему как «моральную экономику» исследователей, предназначенную для создания, изменения и обмена этими компонентами». Бенджамин, тем временем, работает над разработкой принципов и процессов проектирования с открытым исходным кодом.
Тем не менее, существование моральной экономики не обязательно означает отсутствие коммерции. Применительно ли к программному обеспечению, биологии или конструкции, этос открытого исходного кода не проявляет антагонизм к частной собственности. Большинство специалистов по синтетической биологии, даже те, кто поддерживает научное общее достояние в форме реестров компонентов с открытым доступом, считают, что любые продукты или проекты, разработанные на основе этих компонентов, могут находиться в частной собственности. Действительно, энтузиасты биологии с открытым кодом, как правило, больше озабочены влиянием чрезмерно ограничительного режима лицензирования (явление, которое иногда называют трагедией анти-общин) на развитие новых технологий, чем доступностью конечных продуктов для пользователей.
Усилия специалистов по синтетической биологии перейти к более ориентированной на совместное использование системе следует принимать всерьёз: антрополог Крис Келти отмечает, что проекты с открытым исходным кодом часто действуют как одна из форм политической критики, той, которая выражает недовольство капитализмом в его наиболее алчных формах. Тем не менее, как отмечает Келти, «просто невозможно полагаться на моральную экономику в рамках проекта масштаба глобальной биотехнологии» — особенно с учётом последних четырёх десятилетий приватизации и коммерциализации интеллектуальной собственности и научных исследований, зачастую продвигаемых биотехнологической индустрией.
Действительно, подъём современной американской биотехнологической индустрии неотделим от подъёма неолиберализма. Век биологии не обязательно должен быть неолиберальным — мечта о создании и изменении форм жизни на благо человечества имеет долгую историю, охватывающую национальные границы и политические убеждения. Тем не менее, существующая правовая и политическая основа для инноваций в области биотехнологии была создана в тандеме с курсом на приватизацию семидесятых и восьмидесятых годов.
В 1980 году в США решение по ставшему вехой делу «Даймонд против Чакрабарти» привело к признанию прав на интеллектуальную собственность на живые организмы, фактически открыв дверь современной биотехнологической промышленности. Фундаментальные и прикладные исследования, государственные и частные учреждения, хотя никогда так сильно не отличались, как предполагают типологии, были более взаимосвязанными в результате принятия законов, таких как закон Бэя-Доула в 1980 г., который фактически стимулировал коммерциализацию научных исследований. В результате, отдельные исследователи часто имеют меньше контроля над тем, что происходит с их работой, чем университетские лицензионные отделы.
И в то время как большая часть наработок в этой области была заложена в университетах, в неё начинает подключаться частный сектор. Некоторые DIY «биохакеры» уже финансировали свои проекты через Kickstarter, в то время как венчурные капиталисты изучают возможности для инвестиций во всё большее число синтбиологических стартапов.
И, конечно же, там где есть новые научные разработки, там есть американские военные: заявленная цель программы DARPA Living Foundries, которая финансирует Энди и других, «использование беспрецедентных синтетических и функциональных возможностей биологии, чтобы создать революционную бионическую производственную платформу для обеспечения доступа к новым материалам, возможностям и производственным парадигмам для Министерства обороны и нации».
Перед лицом такой экономической мощи, проектам с открытым доступом, при всей их праведной риторике и подлинных добрых намерениях, как правило, приходится трудно в их попытках создать альтернативные режимы с правовой силой для защиты реконструированного общего достояния (commons). Оставаясь юридически незащищённым, научное общее достояние может просто обеспечивать частным компаниям исследования на ранней стадии.
Несмотря на все благие намерения работающих в этой области учёных, призыв создать биологию «с открытым кодом» — идея главным образом этическая, не имеющая особого политического или юридического веса. Это не значит, что невозможно создать биологию действительно для всех — просто это потребует более согласованных политических усилий, которые выходят за рамки альтернативных экономик небольших групп, направленных на изменение политической экономии современной биотехнологии и форм собственности которые лежат в её основе.
Большая часть нынешних биоэнтузиастов, однако, похоже, стремится избегать политики в пользу дизайна, несмотря на все смутные намёки на «повышение осведомлённости». Согласно этому представлению, будущее города — и, как следствие, мира — будет определяться не на улицах, но в студии и лаборатории. Армстронг, например, считает, что «реальным ответом на изменение климата является создание зданий, которые могут исцелить окружающую среду», в то время как Энди утверждает, что в ответ на такие проблемы как изменение климата, «может быть, мы должны действительно хорошенько разобраться в инженерном деле».
Йоахим считает, что потребительский образ жизни США несёт ответственность за чрезмерное потребление ресурсов, но заявляет, что «мы должны признать, что не можем изменить американскую систему ценностей. Каждый хочет владеть собственностью и имеет суверенный или автономный образ жизни. Мы должны реагировать инновациями».
Переизобретая город будущего
По общему признанию, нынешние политические перспективы не то чтобы предполагают, что мы находимся на пути к решению чрезмерного потребления путём преобразования американской (читай: капиталистической) системы ценностей. Но нам всё ещё нужны дизайн и политика, а не дизайн в качестве политики.
Как всегда, потенциал синтетической биологии, 3D-печати и других новых технологий, которые должны освободить нас от труда, предотвратить катастрофические изменения климата и предоставить целый ряд других обещанных социальных благ, будет реализован (тем самым уничтожив дефицит и монотонную работу) только если соответствующим образом изменятся социальные отношения.
В самом деле, эти технологии имеют потенциал, чтобы сделать вещи хуже для трудящихся: они предполагают сдвиги в человеческом труде и его оплате более чем когда-либо, в сторону и от форм, назначенных интеллектуальными, как дизайн и проектирование, и, столь же далеко, от традиционных профессий рабочего класса, таких как строительство и производство — или, как некоторые архитекторы теперь это называют, фабрикация.
Решения об этих технологиях — о том, как организовать модели работы и жизни, которые они стремятся разрушить, какие виды природы сохранять и создавать, о том, как строить города будущего и экономику — должны приниматься публично и демократично, а не маленькой группой учёных и корпораций с прицелом на новые возможности накопления.
И потенциал для накопления огромен.
Биотехнологическая индустрия позиционирует себя как средство перехода к экологически устойчивому будущему: замена неуклюжих старых механических технологий биологическими предлагается в качестве решения всех проблем — от использования ископаемого топлива до нехватки продовольствия. Как пишет политолог Мелинда Купер: «неолиберализм и биотехнологическая индустрия разделяют общую цель преодолеть экологические и экономические пределы роста, связанные с завершением промышленного производства, посредством спекулятивного переизобретения будущего».
Конечно, не само спекулятивное переизобретение будущего является проблемой. Проблема — это то, что, похоже, только капиталисты участвуют в нём. Некоторые, возможно и большинство, из этих архитектурных и биологических мечтаний немногим более чем ультрасовременное конкурентное преимущество, пустая шумиха, и старое доброе торгашество, выплывшие на нынешней волне экологической озабоченности и технологического оптимизма. Но отмахнуться от них, как от всего лишь последней фишки «зелёного» пиара или материала для выступления на конференции TED было бы позором — они представляют действительно интересные возможности.
Обилие либерального и либертарианского техно-утопизма в последние годы, может заставить легко забыть, что утопические социалистические проекты уже давно представляли лучший мир, построенный на основе комбинированных возможностей человека, природы и технологии. Мы должны вообразить себе, как представление о городе как освобождающем, оживлённом, космополитичном месте для людей может быть расширено, чтобы включить в себя более тесное взаимодействие с природой. И мы должны настаивать на том, что эти отношения могут иметь те же творческие, игровые элементы, которые мы столь высоко ценим в наших человеческих отношениях.
Но без внимания к социальным отношениям между людьми продолжающееся социальное расслоение города не ослабеет, так же как и экологический ущерб от современных городов.
Hy-Fi и подобные ему проекты показали, что другой город возможен, город, построенный для общего блага многих живых существ, как человеческих, так и нет, которые называют его домом, — но только если «радикальные эксперименты» в дизайне будут сопутствовать таковым в политике.
