О безусловном основном доходе (Universal Basic Income), полной занятости и о том, как избежать либертарианских ловушек.
Лето 1986 года. Фильм «Лучший стрелок» (Top Gun), гласность и пучины возобновлённой Холодной войны — войны, которую Восточный блок проигрывает. Рейган (Ronald Reagan) пребывает в середине своего второго президентского срока. Тэтчер (Margaret Thatcher) полна решимости менее чем через год в третий раз победить на выборах премьер-министра. Французский президент-социалист Франсуа Миттеран (François Mitterrand) давно оставил свою радикальную предвыборную программу, чтобы противостоять оттоку капитала, растущей инфляции и экономическому саботажу. Некоторым левым становится предельно ясно, что правый поворот, который начался в конце семидесятых в значительной части Запада, вовсе не временный регресс или обычное движение политического маятника, который качнулся вправо, но очень скоро пойдёт в другую сторону с возрождением воинственности рабочего класса. Дело в том, что профсоюзы полностью и практически везде разбиты. Баланс сил — политических, экономических и технических — не в пользу левых.
Посреди растущей деморализации в одном из научных журналов появляется статья, которая подхватывает мрак отчаяния, но при этом стремится зажечь в сердцах новую надежду. «Оставьте всяческие попытки построить социализм, ибо в любом случае они — ненужный окольный путь!» — объявляют авторы статьи, голландец и бельгиец. Взамен они предлагают обратить внимание на то, что получило у них странное название «капиталистический путь к коммунизму»:
«Перспективы „Левого взгляда“ явно унылы. Электоральные бедствия по британскому образцу и развороты политики по французскому усилили подозрение, что социализм навсегда может остаться недостижимым», — написали Роберт ван дер Веен (Robert van der Veen) и Филипп ван Парийс (Philippe van Parijs), приверженцы относительно молодой и, как оказалось, недолговечной школы научного мышления по имени «аналитический марксизм», которая попыталась скрестить строгость аналитической философии с тем, что, как утверждали авторы статьи, было голым «недерьмовым» марксизмом, лишённым всего, что не выдержало эмпирической проверки.
«Хуже того, неоднократные попытки реально существующих социалистических обществ сделать картину социализма привлекательной потерпели провал. Осложнённый растущим разочарованием в достижениях государственного вмешательства на Западе, этот провал поколебал веру многих людей в саму желательность социализма».
Ван дер Веен и ван Парийс утверждали, что такое положение вещей следует принять, возможно, даже приветствовать. В любом случае это не имеет значения, раз дело оборачивается так, что центральные принципы коммунизма могут быть внедрены в рамках капитализма через сравнительно простую политическую инновацию гарантированного основного дохода, минуя потребность в выборах социалистического правительства, в рабочем контроле над промышленным производством, в центральном планировании или в отмене частной собственности, не говоря уже о социалистической революции, которая всё более кажется маловероятной, если вообще стоит желать такой мощной дезинтеграции.
Капиталистический путь развития воплотился бы в плодотворный документ, дающий начало современной дискуссии левого толка об основном доходе — скромной сумме, «которую правительство выплачивает однородно и в равные промежутки времени каждому взрослому члену общества … независимо от того, богат он или беден, живёт один или с кем-то ещё, хочет или не хочет работать».
Эскизы этой идеи существовали в закоулках левой мысли уже тогда, когда в эпоху Американской и Французской революций возник современный радикализм. Томас Пейн (Thomas Paine) много лет назад, в 1791 году, в своих «Правах человека» (Rights of Man) призвал к выплате Дивиденда Гражданина, в то время как революционный журналист маркиз де Кондорсе (Nicolas de Caritat, marquis de Condorcet) предложил выплатить «всей массе общества» социальное пособие. В 1836 году утопический социалист Шарль Фурье (Charles Fourier) утверждал, что цивилизация должна обеспечить каждому человеку ежедневное трёхразовое питание и «жильё шестого класса». Подобных взглядов придерживались и либералы-реформаторы девятнадцатого столетия, а также либеральный философ Джон Стюарт Милль (John Stuart Mill). Тем не менее, хотя отдельные прогрессивные личности, такие как Андре Горц (Andre Gorz) и Мартин Лютер Кинг-младший (Martin Luther King Jr), одобряли проекты гарантированного дохода, дабы, как выразился последний, «отменить [бедность] прямым действием», с середины XIX века и далее примерно до 1990-х левые в подавляющем большинстве преследовали другую цель: не просто облегчение бедности, в то время как богатство и власть остаются в руках одной и той же элиты, а устранение неравенства, полная занятость и контроль массы, или, как мы привыкли именовать её, рабочего класса, над средствами производства.
Однако теперь, во втором десятилетии XXI века, на фоне дряхлеющего под пятой кризиса неолиберализма и на заре того, что, как предсказывают футуристы, будет эпохой беспрецедентной автоматизации и роботизации труда, мы видим, что идея ван дер Веена и ванн Парийса подхвачена с энтузиазмом в очень многих странах, от Греции до Нидерландов и далее — до Намибии и от крайне левых и зелёных до сентиментальных умеренных либералов и далее — до правых «красных тори» и даже либертарианцев Силиконовой долины, которых, казалось бы, должно ужасать развитие государства всеобщего благоденствия.
Как случилось, что предложение двух профессоров-марксистов из Бенилюкса — обыгрывание некоторых весьма утопических размышлений мечтателей Просвещения в скупых очертаниях идеи, которое, по их собственной оценке, всего лишь «отрывочное и предварительное» — в последние годы оказалось способным захватить воображение политиканов всех мастей?
Или так: не говорит ли это пёстрое единодушие о некотором неблагополучии?
***
В идее основного дохода существует один поистине чертовски привлекательный момент для ван Парийса, ван дер Веена, более поздних левых промоутеров этого понятия, таких как социолог Эрик Олин Райт (Erik Olin Wright), для разношёрстой современной блестящей молодёжи вокруг Новарского медиапроекта (Novara Media) и поставтономистских сторонников постработы по «Плану C» (Plan C) в Великобритании, для новой философской школы акселерационизма, для ряда авторов в экосистеме журнала «Якобинец» (Jacobin) и до сих пор для меня самого. Эта идея разрушает необходимость работать, устраняя потребность продавать свой труд, или, более правильно, свою способность к труду, чтобы заработать на жизнь. Если Вы хотели жить на небольшую сумму денег и посвящать себя искусству, музыке, науке, образованию, фрилансерской журналистике — этой профессии, которая оплачивается хуже, чем многие другие, — или просто-напросто слоняться туда-сюда, теперь вы могли бы делать это. Идея основного дохода существенно расширяет возможности для досуга.
Для освобождённого от необходимости идти на рынок труда была бы надежда на то, что работодатели должны будут предлагать лучшую плату за непривлекательную, нудную или опасную работу. Боссам, чтобы не платить работникам слишком много, пришлось бы вводить новшества, делающие работу максимально приятной. Тяжёлая работа становится при этом всё более автоматизированной, и добродетельный круговорот постоянно улучшающихся условий труда обрёл бы реальность без всякого недовольства, не говоря уже о пикетах. Параллельно этому, ставка заработной платы, которая действительно желательна, устойчиво стремилась бы к нулю. «Экстраполируя эту тенденцию в будущее, вы достигаете ситуации, в которой весь наёмный труд постепенно устранён», — пишет Питер Фрейз (Peter Frase) в популярном «якобинском» эссе, продвигающем понятие основного дохода.
Это — рай рабочего. Почему же элиты вновь обратили на него внимание? И почему теперь?
Оказывается, у них есть на это более чем веская причина.
Автоматизация, роботизация и предполагаемая массовая безработица, которую они породят, ввели элиты в такой ступор, что мы находимся на грани нового бунта. В мае этого года консалтинговая компания Gartner, работающая в сфере информационных технологий, предостерегла, что не позднее 2025 года треть всех рабочих мест будет заменена компьютерной техникой и роботами. Исследование 2013 года оксфордского философа-футуриста Карла Бенедикта Фрея (Carl Benedikt Frey) и специалиста по роботизации Майкла Осборна (Michael Osbourne), которое очень широко цитируют, говорит о том, что не менее 47 процентов рабочих мест в США рискуют исчезнуть в результате компьютеризации. Согласно другому докладу на ту же тему, на сей раз «Фонда для молодых австралийцев» (The Foundation for Young Australians), примерно шестьдесят процентов австралийских студентов изучают специальности, которые за десять лет перестанут существовать.
И теперь, пророчествуют учёные, пострадают не только рабочие, занятые на сборочных линиях или в сельском хозяйстве. Технический прогресс в диапазоне от автомобилей без водителей до алгоритмического медицинского диагноза и юридического анализа приведёт к тому, что пострадавшими окажутся водители такси и грузовиков, рабочие-строители, повара и даже клерки юридических контор, агенты по недвижимости и доктора. Вот робот общего назначения Baxter за 22 000 $, который не требует программирования. Человек просто «обучает» этого робота, двигая его руки так, как того требует специфическая задача. Способ действий Baxter запоминает. Даже репортёры спортивных и финансовых новостей вытесняются компьютерными системами «вычислительной журналистики» от таких компаний, как Narrative Science (англ. «Наука повествования»).
В мире миллиардов безработных миллиардерам, по-видимому, предстоит следующий выбор: либо просто принять какую-то версию безусловного основного дохода (БОД), либо забаррикадироваться в безопасных помещениях против орд снаружи. И вот уже журнал Vice сообщает об исследователях биткоина Силиконовой долины, обеспокоенных тем, как их программные приложения вытесняют таксистов и преподавателей иностранных языков, и в то же время приходящих в восторг от того, как отрицательные подоходные налоги будут решать эту проблему, которую, как они думают, они же и создают своей борьбой за искоренение бюрократии. А The Guardian сообщает о переполненной сессии на Мировом Экономическом Форуме в Давосе, где бывший директор хедж-фонда говорил о том, как супербогачи ввиду очевидного роста социальных волнений от каирской площади Тахрир и афинской Синтагмы до киевского Майдана Незалежности и американского Фергюсона планируют, как они будут смываться, когда восстанут разъярённые массы: «Я знаю менеджеров хедж-фондов по всему миру, которые покупают взлётно-посадочные полосы и фермы в таких местах, как Новая Зеландия, поскольку считают, что им нужно бежать».
В августе главный экономист Citigroup Inc. Уиллем Баутер (Willem Buiter) опубликовал тревожный доклад, посвящённый растущему неравенству и «роботобоязни» в условиях современной инновационной деятельности, которая является «более подрывной», чем в прошлом, так как автоматизация вытесняет труд больше, чем раньше, вместо того чтобы дополнять существующих рабочих и делать их труд более производительным. В результате исчезает большее число рабочих мест. Ключевым средством борьбы с этой опасностью, которую представляет нынешний «бифуркирующий» мир является, по мнению Баутера, «гарантированный минимальный доход для всех или отрицательный подоходный налог для значительной части населения … чтобы поддержать тех, кого оставил позади технологический прогресс».
Авторы редакционных статей в Financial Times и либерально-рыночном The Economist поддерживают некую форму БОД или заигрывают с ней, смещаясь при этом влево, как, например, Роберт Рейч (Robert Reich), леволиберальный министр труда при Билле Клинтоне (Bill Clinton), считающий, что введение БОД «почти неизбежно» в США, или Нобелевский лауреат и член Нобелевского комитета неокейнсианец Пол Кругман (Paul Krugman). «Сегодня, однако, возникает намного более т`мная картина негативного влияния технологии на рабочую силу. На этой картине высокообразованные работники должны терять свои рабочие места и достойные заработки с той же степенью вероятности, что и их менее образованные собратья», — написал Кругман в 2013 году в получившей широкое одобрение передовице The New York Times, многозначительно озаглавленной «Симпатия к луддитам» (Sympathy for the Luddites). Единственное вообразимое, возможное решение этой головоломки, считает автор передовицы, — «мощная система социальной защиты, которая гарантирует гражданам не только заботу об их здоровье, но ещё и минимальный доход».
Но БОД уже выходит за рамки передовиц и рекомендаций консалтинговых фирм. Британская партия зелёных сделала его передовым и центральным пунктом своей весенней избирательной кампании. И он не спрятан подальше как смущающий своим непривлекательным видом партийное руководство, но поддержанный рядовыми членами партии тезис программы. Согласно расчётам, введение БОД требует от британской казны огромных денег — 331 миллиард фунтов, но зелёные сделали эту операцию нейтральной для бюджета благодаря отмене массы других инструментов обеспечения благосостояния граждан, таких как жилищное строительство и выплата пособия на содержание ребёнка. Предполагаемый новый лидер лейбористской партии Джереми Корбин (Jeremy Corbyn) смотрит на идею зелёных благосклонно, и автор его экономической программы — давний участник кампании за введение БОД, хотя сам Корбин формально не поддерживает эту кампанию. По другую сторону Ла-Манша майский опрос показал, что во Франции за БОД выступает 60 процентов опрошенных против 45 процентов в 2012 году. В Швейцарии в 2016 должен пройти референдум по введению БОД в размере 2500 швейцарских франков в месяц (референдум прошёл и отклонил эту инициативу, прим. XX2 ВЕК). Правоцентристское правительство Финляндии, одной из самых богатых наций в Европе, рассматривает пилотный проект основного дохода, нацеленный на решение проблемы 10-процентной безработицы, доходящей до 23 процентов среди молодёжи. Греция, наиболее обременённая долгами нация в Европе, также должна продвинуться вперёд в плане реализации одобренной Тройкой идеи общенационального гарантированного дохода. Кроме того, этой осенью в экспериментах по введению основного дохода должны принять участие 30 голландских муниципалитетов во главе с муниципалитетом Утрехта — четвёртого по числу жителей города в Нидерландах.
За пределами Запада плодотворность идеи БОДа подтверждают замечательные сообщения об успешном осуществлении соответствующих программ в Индии и Намибии. В индийской деревне Пантбадодия (Panthbadodiya) Ассоциация занятых собственным делом женщин (Self Employed Women’s Association, SEWA), сорокалетний профсоюз, объединяющий женщин с низким доходом, помимо субсидий от ЮНИСЕФ выдаёт членам ассоциации регулярную безусловную маленькую сумму 200 рупий (около 4 канадских долларов) в месяц, независимо от тех денег, которые достаются им иначе. Семьи Пантбадодии, по сравнению с 12 не участвующими в этой программе деревнями, которые служат для исследователей в качестве контрольных, тратят больше на белковую пищу и здравоохранение, а школьники улучшили свои оценки в 68 % семей и втрое увеличили время, проводимое в школе. Сбережения также выросли втрое, а число людей, способных осваивать новую специальность, удвоилось.
В рамках подобного опыта в намибийских сёлах Омитара (Omitara) и Очиверо (Otjievero) группа церковных, профсоюзных, неправительственных организаций и организаций по борьбе со СПИДом предоставила каждому жителю области безоговорочный грант основного дохода (basic income grant, BIG) в размере 100 намибийских долларов (около 9,5 канадского доллара) в месяц. (Для сравнения, черта бедности — 316 намибийских долларов). Исследование результатов введения гранта показало, что доля граждан, живущих ниже черты пищевой бедности, уменьшилась с 76 процентов до 37, доля способных получить рабочее место или успешно организовать собственное дело поднялась с 44 процентов до 55, а доход помимо гранта вырос на душу населения со 118 намибийских долларов до 152. Доля детей с недостаточным весом упала с 42 процентов до 10, и, как и в Пантбадодии, посещение школы резко выросло, причём учителя отметили, что ученики стали более внимательными. Индексы преступности уменьшились на 42 процента, а долги по оплате жилья снизились с 1,215 намибийского доллара до 0,772.
БОД берёт своё.
Степень единодушия в отношении идеи основного дохода гораздо выше, чем во времена давно похороненного эксперимента, проведённого в городке Дофин (Dauphin) аграрной Манитобы (Manitoba) в 1970-х. То был комплексный пятилетний опыт, который ныне регулярно вспоминают его защитники как всё ещё самое сильное доказательство того, что концепция основного дохода есть эффективная стратегия сокращения бедности. Этот эксперимент, известный как «Mincome», совместно финансировали тогдашнее новодемократическое правительство провинции и либералы Пьера Трюдо (Pierre Trudeau). Каждой семье было предложено получать безусловный годовой доход. Работающим сократили этот доход на 50 центов с каждого заработанного доллара. Предполагалось смягчить негативные последствия, которые вызывают колебания цен на зерновые культуры или неурожай. Власти хотели выяснить, не станет ли такая поддержка отбивать желание работать, не создаст ли она город, полный бездельников. На основе этого длительного эксперимента в случае его успеха следовало создать подобную программу национального масштаба. Но стоимость проекта в конечном итоге составила 17 миллионов долларов, намного больше, чем было предусмотрено. Эксперимент был прекращён в конце десятилетия в связи с кризисом, обрушившимся на Канаду. Почти 2000 коробок ценных данных об этом опыте были сданы на хранение, чтобы пребывать в забвении, пока Эвелин Форгет (Evelyn Forget), исследователь в области наук о здоровье Университета Манитобы (University of Manitoba), не разыскала их в 2009 году.
Она узнала, что, в сущности, не было никакого сокращения количества рабочих часов. Но два примечательных исключения всё же были: женщины, вынужденные оставаться дома, чтобы присматривать за маленькими детьми или за дряхлыми и нетрудоспособными родственниками, и подростки, которые не стеснялись теперь продолжать учиться в школе вместо того, чтобы идти на выручку родителям, работающим на ферме. При этом отмечено уменьшение количества производственных травм, автомобильных аварий, случаев бытового насилия, и посещений больницы (на 8,5 процента).
Несмотря на тихое исчезновение Mincome, в Либеральной партии деловитое жужжание о понятии основного дохода никогда не прекращалось. Ещё до Mincome Пьер Трюдо вплотную подошёл к принятию парламентского доклада 1971 года, рекомендующего гарантированный годовой доход, а затем эта идея вновь на короткое время появилась в 1994 году в оставшемся непринятым документе для обсуждения, который был разработан в администрации тогдашнего либерального премьер-министра Жана Кретьена (Jean Chrétien). И здесь мы начинаем понимать, почему многие в этой центристской партии увлечены идеей основного дохода. Документ гласил, что «система социального обеспечения не работает для многих канадцев и для страны в целом» и предлагал перестроить её как Гарантированный годовой доход (Guaranteed Annual Income, GAI). Эта перестройка была бы частью более широкого преобразования федеральных социальных программ и провинциальных трансфертов. Перестройка — десятилетие беспрецедентного урезания расходов канадского государства всеобщего благосостояния — в намеченное время состоялась, но без введения основного дохода. Затем, в прошлом году, либералы Джастина Трюдо (Justin Trudeau), потрёпанные на их левом фланге всё более и более популярной Новой демократической партией, приняли Безусловный годовой доход как «приоритетное решение». В отличие от отца Трюдо-сын на этот раз открыто поддержал данное предложение.
Хью Сегал (Hugh Segal), интеллектуал красных тори и одно время глава аппарата премьер-министра Брайана Малруни (Brian Mulroney), решительно выступил в пользу безусловного основного дохода и теперь, пожалуй, самый большой его сторонник в стране. Консерватор «одной нации», как он сам себя именует, — редкая порода в нынешней Канаде, — он дистанцируется от тэтчеровской политики, настаивая вопреки ей на обязательствах удачливых перед бедными, постоянно подчёркивая черты социальной гармонии в отношениях между классами. Как мы не раз ещё увидим, такое уважение к социальной гармонии красной нитью проходит через подавляющее большинство рассуждений о том, почему необходим БОД.
Сегал хочет введения БОД ещё и потому, что десятилетия нынешней политики соцобеспечения никак не повлияли на уровень бедности в Канаде. В своём эссе, опубликованном в 2012 году в Литературном обзоре Канады (Literary Review of Canada) под заголовком «Разрушение благосостояния» (Scrapping Welfare), он отметил, что количество бедных людей в стране изменилось незначительно: вместо 12,9 процента в середине 1970-х в конце 2000-х стало 12 процентов.
«Мы тратим миллиарды на программы, которые адресованы бросившим школу, снижают уровень алкоголизма и наркомании, помогают молодым людям, у которых трудности с законом, поощряют здоровое питание, субсидируют жилищное строительство, обеспечивают прибежища для жертв семейного насилия, управляют Обществами помощи детям (Children’s Aid Society), перестраивают стимулы в налоговой системе для работающих бедняков, поддерживают обучение коренных народов и финансируют микроуправляющие системы социального обеспечения, — написал он, — что никого не поднимает выше черты бедности».
Со всем этим можно покончить с помощью простой ежемесячной суммы, размещённой на личном банковском счёте. Бедные люди больше не выступали бы в роли, как выразился Сегал, «обременительной клиентуры», порождённой «хорошо оплачиваемым и объединённым в профсоюзы контингентом государственных служащих». «Они не должны были бы подавать через плексигласовую перегородку заявления на получение денежной суммы, которой им не хватает, чтобы кормить детей». Они не были бы затравлены мелочными правилами и чиновничьим вмешательством в их жизнь, с ними «не обращались бы как с тусклыми тварями, неспособными к принятию решений». Вместо всего этого они были бы гражданами, которым доверено самим выбирать, как им жить. Есть что-то весьма привлекательное в его аргументах.
По его оценке, основной доход в минимальном размере 10 000 долларов в год должны получить три миллиона канадцев с низким доходом, и, таким образом, если не учитывать значительную сумму, которая будет сэкономлена в системе здравоохранения, в местах отбывания наказания и за счёт отменённых ныне социальных платежей, такая система стоила бы 30 миллиардов долларов.
Хотя Сёгал видит в основном доходе способ свести существующие программы социального обеспечения и страхования занятости в одну универсальную систему, дающую возможность значительно сократить штат государственных служащих, он не идёт насколько далеко, чтобы заявлять, что БОД должен заменить и остальную часть государства всеобщего благоденствия. Гарантированный доход стал бы лишь ещё одним столпом общества наряду с всеобщим образованием и здравоохранением.
Но это неверно, с точки зрения либертарианских вундеркиндов и венчурных предпринимателей Силиконовой долины, которых идея БОДа привела в неописуемый восторг как «убийца бюрократии»(так выразился один инвестор в недавней статье, посвящённой любовным шашням между техническими гуру и безусловным основным доходом). И здесь вся эта публика идёт дальше Сегала, считая необходимым ликвидировать и то, что он оставил от федеральной системы медицинской помощи нуждающимся (Medicaid), от государственного образования, от всего того, чем занимается правительство, кроме полиции, судов и вооружённых сил, в то время как миллионы, живущие ныне на пособия по безработице, получат свободу, чтобы стать предпринимателями.
Если всё это попахивает «минархизмом» (minarchism) — той формой либертарианской философии, которая допускает, что, по меньшей мере, некоторое очень крошечное, минимальное участие государства в делах общества может быть необходимо, — то это потому, что так оно и есть. Неоклассический экономист и либертарианский герой Милтон Фридман (Milton Friedman) выступал за эту версию БОД ещё в 1960-х, предлагая отрицательный подоходный налог (negative income tax, NIT), в виде которого люди с доходами ниже определённого уровня получают от правительства стипендию вместо того, чтобы платить налоги. Ричард Никсон (Richard Nixon) хотел претворить этот план в жизнь, и его инициативу поддержали тогдашние либертарианцы, но проект столкнулся с айсбергом административных, финансовых и концептуальных проблем, в результате чего затонул. Сегодня склонная к либертарианству Пиратская партия Австралии (Pirate Party of Australia) поддерживает идею основного дохода, так же как и словацкая классически либеральная партия «Свободы и солидарности» (Freedom and Solidarity), представители которой входили в последнее правоцентристское коалиционное правительство и хотят использовать NIT, чтобы поднять уровень благосостояния и избавить страну от налоговых систем. Сэм Боуман (Sam Bowman) из британского Института Адама Смита (Adam Smith Institute), изучающего проблемы свободного рынка, говорит: «Идеальная система социального обеспечения — основной доход». А в прошлом году либертарианский мозговой центр — Институт Катона (Cato Institute) издал ряд эссе, обсуждающих вариации на тему гарантированного дохода. Вывод такой: введение гарантированного дохода — прагматический компромисс, который необходим ввиду того, что в обозримом будущем никакая демократия не собирается голосовать за чисто либертарианское правительство. Но введение БОД продвинуло бы общество на один шаг вперёд в данном направлении. Это, если хотите, «переходная программа» либертарианцев.
«Гарантия основного дохода, — пишет Матт Зволински (Matt Zwolinski), автор первого из катоновской серии эссе, — даже если это не идеально, с либертарианской точки зрения, значительно лучше согласуется с либертарианством, чем наше нынешнее государство всеобщего благоденствия, и, с гораздо более высокой вероятностью, может быть реализована в мире, где большинство людей отвергает либертарианские взгляды».
И если мы внимательней посмотрим теперь на запланированный в Финляндии эксперимент по введению БОДа, мы увидим, что его организаторы примерно так же стремятся революционно зачистить государство всеобщего благоденствия, как и упомянутые выше Калифорнийские мечтатели. У финнов это — правоцентристско-правое коалиционное правительство, которое будет следить за результатами пилотного проекта с явной целью создать альтернативу дорогой государственной системе льгот. Эксперимент предполагает, что примерно 8 000 человек с низким доходом в ограниченной географической области получат четыре различные суммы, от 400 до 700 евро, — несомненно, очень скудные средства. В Финляндии Социал-демократическая партия и Центральная Организация финских профсоюзов (SAK) издавна жёстко противостоят концепции основного дохода, рассматривая её как покушение на систему социальной защиты и систему коллективных договоров.
После капитуляции правительства СИРИЗА (греч. ΣΥΡΙΖΑ, акроним от греч. Συνασπισμός Ριζοσπαστικής Αριστεράς — Коалиция радикальных левых) Алексиса Ципраса (Αλέξης Τσίπρας) перед Тройкой ЕС в июле, новое компромиссное соглашение с кредиторами включает план внедрения к концу 2016 года национальной программы гарантированного минимального дохода (GMI) с проектной стоимостью 980 миллионов евро. Предыдущее правительство консерваторов в прошлом ноябре запустило пилотные проекты GMI в 13 муниципалитетах, выплачивая скупые 200 евро (295 канадских долларов) одиночкам или 300 евро семейной паре, добавляя 100 евро каждому взрослому иждивенцу и 50 евро каждому ребёнку.
До своей капитуляции премьер-министр выступил против идеи основного дохода. Профсоюзы, опора Сиризы, и другие левые критики продолжают рассматривать GMI как ещё одну попытку евротехнократов радикально урезать социальную защиту и резко снизить согласованную с профсоюзами зарплату.
Армин Ялнизян (Armine Yalnizyan), старший экономист Канадского центра политических альтернатив (Canadian Centre for Policy Alternatives), прогрессивного мозгового центра, тоже не сторонница идеи основного дохода. Она отмечает, что, если беглый расчёт Хью Сегала даёт сумму 30 миллиардов долларов, то более основательный расчёт Риса Кессельмана (Rhys Kesselman), экономиста Университета Саймона Фрейзера (Simon Fraser University) доводит сумму до 380 миллиардов долларов. «Это говорит об огромной стоимости проекта, — говорит она. — Даже если часть выплаченных денег была бы возвращена, как надеется сенатор Сегал, то из-за свёртывания программ получилось бы так, что беднякам стало бы ещё хуже, в зависимости от их принадлежности к той или иной группе».
Эту огромную сумму денег можно было бы потратить на присмотр за детьми, транспортную инфраструктуру, улучшение государственного образования или на то, чтобы сделать колледжи и университеты такими же свободными, как во многих странах Европы. Прежде всего, часть этих денег могла бы быть потрачена на развитие жилищного строительства, что привело бы к снижению арендной платы. «Самой большой долей наших расходов, независимо от доходов, является плата за жилище», — продолжает она. Нынешний рынок недвижимости столь деформирован, что даже щедрый основной доход сделает немного, чтобы исправить ситуацию. И она ухудшается, особенно в больших городах. «Если у вас нет жёсткого контроля арендной платы или значительного фонда дешёвого жилья, деньги будут входить в один карман и уходить из другого — владелец жилья получает плату от арендатора».
Что касается Кессельмана, то он допускает, что патерналистская бюрократия всеобщего благоденствия «приносит вред», когда делит людей на достойных и не достойных получать наличные деньги и льготы по программам социальной защиты. Но эти программы не должны оставаться такими, какие они есть, напоминает он, ведь раньше они были менее навязчивыми. Действительно, обычно именно консерваторы, которые ныне аплодируют основным доходам, при появлении программ социальной защиты требовали ввести в них как можно больше тягостной условности. Кессельман отмечает, что большинство этих разнообразных программ, не столь очевидны, как здравоохранение и образование, но и лечебные учреждения для хронических больных, фармацевтические субсидии, службы умственного здоровья, реабилитация наркоманов и алкоголиков, расселение иммигрантов, пренатальное консультирование, школьные завтраки, спортивные сооружения и юридическая помощь, — здесь только несколько примеров программ из сотен принятых, — непременно должно финансироваться и управляться раздельно. Они бы пострадали или исчезли, если бы их заменили единственной единовременно выплачиваемой суммой, выделяемой гражданину ежемесячно.
«Осуществлять даже скромные начальные шаги в сторону введения гарантированного дохода означает, по-видимому, всё больше морить голодом критически необходимые целевые выплаты наличных и разнообразные натуральные льготы», — заключает он.
А вот что сказал на эту тему Джон Шмитт (John Schmitt), старший экономист прогрессивного Центра экономических и политических исследований (Center for Economic and Policy Research, CEPR) в Вашингтоне, округ Колумбия, в своём интервью с Салоном (Salon): «Я боюсь, что коалиция исполненных благих намерений и идеалистически настроенных — говорю без всякой иронии — людей слева, может поддержать то, что было бы очень щедрым основным гарантированным доходом, в коалиции с влиятельными силами справа, включая правых либертарианцев, то есть с теми силами, основным мотивом которых является желание подорвать существующие учреждения социального обеспечения».
А как насчёт применения основного дохода наряду с существующими программами, а не вместо них? Щедрый БОД вместо скупого? Могло бы это быть следующим шагом в развитии государства всеобщего благоденствия или даже, как выразился ван Парийс, «кульминацией государства всеобщего благоденствия»?
Очень многое зависит от баланса сил между капиталом и трудом в момент введения основного дохода. Если труд слаб, то велика вероятность, что основной доход будет условным, скудным и выступит в роли заменителя уже деградирующих мер социальной защиты. Если труд силен, то основной доход будет безусловным, щедрым и дополнит существующие социальные программы.
Но самая привлекательная черта основного дохода для ван Парийса и ван дер Веена в 1986 году и всё ещё для многих левых сегодня — то, что он, кажется, предлагает альтернативу сильному рабочему движению. Именно всемирно-историческое поражение рабочего класса в 70-х — 80-х привело ван Парийса к его пессимистическому заключению, что лучше добиваться безусловного гранта, чем суетиться и хлопотать об осуществлении великой давней социалистической мечты о системе демократического экономического планирования, в которой рабочие владеют средствами производства, или даже о реализации более умеренной, но ничуть не менее дискредитированной кейнсианской мечты о полной занятости.
В то время как левые сторонники основного дохода полагают, что он усилит руку труда, правые сторонники поддерживают его по прямо противоположной причине.
Капитализм уже предлагает минимальный доход, чтобы люди могли жить; это называется заработной платой. С введением БОД предприниматели получили бы мощное оружие, которое заставляло бы заработную плату падать. Ведь, как резонно утверждают работодатели, они не должны будут платить много, поскольку работники уже будут иметь достаточно, чтобы поддерживать свойственный им уровень жизни. Переговоры между предпринимателями и профсоюзами об условиях труда превратились бы в переговоры о том, насколько заработная плата и жалование должны быть понижены.
Вот как экономисты Чарльз Кларк (Charles M. Clark) и Кэтрин Кавана (Catherine Kavanagh) описали в 1996 году «консервативные доводы в пользу основного дохода»:
«Частичное отделение дохода от работы значительно снижает стимул рабочего бороться против сокращений заработной платы, что делает рынки труда более гибкими. Это делает возможным, чтобы заработная плата и, следовательно, стоимость рабочей силы с большей готовностью подстраивались под меняющуюся экономическую ситуацию».
В конце XVIII века была законодательно введена «система Спинхемленд» (Speenhamland system) как метод помощи сельской бедноте и предотвращения революционных восстаний. Нищенская заработная плата батраков была поднята мировыми судьями в зависимости от числа детей, имевшихся в семье, и от цены на хлеб по скользящей шкале, полученной в ходе проверки нуждаемости. Система действительно несколько уменьшала недоедание и бедность, но, далёкая от того, чтобы декоммодифицировать труд, она поощряла фермеров оставлять зарплату батраков низкой.
А вот как гораздо позже поклонник либертарианской скандинавской модели гибких гарантий* и экономический комментатор Стив Ранди Уолдман (Steve Randy Waldman) попробовал продать эту идею своим друзьям, расписывая, как основной доход устраняет потребность в профсоюзах: «Дополнительные доходы — более эффективный способ повысить роль переговоров об условиях труда, чем создание профсоюза. Последнее толкает к переговорам о заключении коллективного договора, что в дополнение к более высокой заработной плате ведёт к уравниловке и негибкому найму, увольнениям и политике поощрения».
БОД не только субсидия работодателям; это — убийца профсоюзов.
С чего бы это какое-то современное правительство, столь же обязанное капиталу, как и сегодня, вводит законодательство, которое может усилить руку труда?
Если бы труд имел силу принуждать к введению «хорошего БОДа», он имел бы и силу оживить проект полной занятости. А в то время как даже лучший БОД всего лишь устанавливает уровень, ниже которого не может упасть бедность, полная занятость на деле, усиливает руку труда, чтобы он мог требовать максимально большую заработную плату. Дело в том, что в ситуации сжатого рынка труда, когда работа есть для любого, кто хочет работать, если оплата и условия труда паршивы на одном рабочем месте, всегда есть другое, с лучшей зарплатой, причём совсем рядом, вниз по дороге, и там дадут работу в этот же день. Полная занятость постоянно увеличивает долю труда в богатстве, которое создаёт он лишь один.
При идеально выполняющем свою функцию основном доходе те, кто занят нудной работой, платят налоги, которые обеспечивают то, что, будем честными, с точки зрения занятых нудной работой, представляет собой праздную жизнь живописи, вязания или учёбы. При полной занятости рост производительности может быть распределён в труде в форме более короткой рабочей недели или более длительного отпуска без потери в оплате — но для каждого. Вместо увеличенного досуга для немногих, досуг увеличивается для всех.
И здесь мы возвращаемся к проблеме производительности и автоматизации, предполагаемого назревающего апокалипсиса в виде господства роботов.
Этого апокалипсиса просто-напросто не будет.
Прежде всего, в то время как технология всегда перемещает ту или иную группу рабочих, — и, когда вы принадлежите к их числу, конечно, паршиво, если нет приличного страхования занятости или программ переобучения — в целом, для всей рабочей силы, технология никогда не уменьшает объем работы. На деле, она всегда создаёт больше рабочих мест, чем разрушила.
В конце XVIII века 90 процентов американской рабочей силы использовалось в сельском хозяйстве. Что касается 2009 года (последний год, для которого есть цифры), фермеров меньше, чем 0,7 процента. Дело не в том, что ныне 90 процентов американцев не работают; они заняты теперь другим, часто менее тяжким трудом. Доля людей, занятых тяжёлой, опасной и нудной работой резко снизилось. Исследователи, разбирая данные английских и валлийских переписей вплоть до 1871 года, обнаружили, что в то время как в 1901 году примерно 200 000 человек из общего числа 32,5 миллиона зарабатывали на жизнь стиркой одежды, к 2011 году при численности населения, приближающейся к 60 миллионам, только 35 000 работали теперь в этом секторе. За последние два десятилетия число машинисток упало на 57 процентов, секретарей — на 50 процентов, ткачей и вязальщиц — на 79 процентов. Тем временем, занятость в медицине, образовании и профессиональных услугах резко выросла. Даже когда в США число банкоматов взлетело с 1980 до 2010, число банковских служащих увеличилось, поскольку они стали решать другие финансовые задачи. Просто мы склонны больше обращать внимание на те рабочие места, которые технология перемещает, а не на те, которые создаёт.
Сегодняшнюю безработицу вызвал не технологический прогресс. Она — преднамеренный продукт финансовой и валютной политики, введённой в 1970-х и 1980-х и направленной на то, чтобы дисциплинировать труд после отказа от стратегий полной занятости предыдущих трёх десятилетий, которые породили стагфляцию, сокращение доли национального дохода, идущего в руки владельцев капитала, и худшее из всего, с точки зрения последних, — строптивые профсоюзы.
На деле, мы должны желать, чтобы машины, программное обеспечение и роботы решали всё больше задач, которые решают люди. Если технологический прогресс не перемещает рабочие места, он действительно позволяет нам в совокупности работать меньше, а зарабатывать больше. Это — то, что представляет собой рост производительности: больше продукции, производимой за час. Рабочие, конечно, извлекают выгоду только тогда, когда сильные профсоюзы на их стороне, чтобы предприниматели были под неусыпным контролем. В 1950 году средний американский рабочий затратил на работу 1909 часов, но к 1973 году количество затраченного времени сократилось до 1797 часов — как отмечает американский либеральный экономист, это эквивалентно трём дополнительным неделям отпуска в год. Все эти годы наблюдался неуклонный рост реальной заработной платы. За тот же самый период заработная плата устойчиво росла на 2,23 процента быстрее среднегодового уровня инфляции.
Главный драйвер внедрения новых технологий — фирмы, которые стремятся уменьшить стоимость рабочей силы за счёт ускорения производства продукции. Если новая машина позволяет вашим рабочим изготавливать десять изделий в час вместо двух, то, говоря на старом марксистском языке, вы в состоянии извлечь больше прибавочной стоимости, больше прибыли. Но, если труд настолько дёшев, что намного дешевле экономящих труд устройств, зачем идти на дополнительные расходы?
И при всей болтовне о том, что технология меняется быстрее, чем когда-либо прежде, в действительности, фирмы отнюдь не спешат вкладывать капитал в новое более производительное оборудование. За 15 лет инвестиции американских компаний в компьютеры и программное обеспечение уменьшились. В 2014 году во всём мире было примерно 200 000 индустриальных роботов — меньше, чем среднее число рабочих мест, ежемесячно создававшихся в одних США.
Слабость труда препятствует освоению новых технологий и требованию их внедрения. Только активный труд является двигателем внедрения инноваций. И вот, в то время как с 1948 года по 1973 год рост производительности труда в США составлял в среднем 2,8 процента в год, с середины 70-х он резко упал, в 90-е снова поднялся, но ненадолго, и затем снова упал. Производительность труда растёт, но с гораздо более низкой скоростью, чем в течение послевоенного Золотого Века. Экономика продолжает расти, но вяло, за счёт привлечения большего числа рабочих, в то время как общее количество отработанных часов замерло. Согласно экономическому докладу президента США 2015 года, если бы производительность труда продолжала расти по траектории Золотого Века вплоть до нынешних дней, средний доход американской семьи был бы на 30 000 долларов выше.
В других странах другие данные о производительности труда, особенно, конечно, в Китае, но США очень хорошо иллюстрируют основные тенденции экономической жизни всех западных стран.
Дело в том, что БОД как средство получить больше досуга, меньше бедности и сильные профсоюзы, — средство, преподнесённое на блюдечке государством, которое зависит от корпораций и которое за 40 лет ясно показало, что стремится к совершенно противоположным целям, — не более чем фантазия. Если мы хотим больше досуга, мы должны снова получить значительный рост производительности труда. А для этого труд должен стать более дорогим. А для того, чтобы стать более дорогим, труд должен быть поистине всемирным и воинственным рабочим движением, движением такой силы, которая после войны так напугала элиты, что они согласились устроить нам государство всеобщего благоденствия.
Что вызвало появление идеи БОДа в 1980-х и 1990-х годах из позабытых закоулков левой мысли и дало ей нынешнюю широкую известность? Сдача левыми их последнего оплота, которая последовала за мрачным, исполненным ужаса осознанием того, что не только социализм, но и «кейнсианизм» были побеждены, по меньшей мере, на уровне национального государства. Марксистский социолог Йоран Терборн (Göran Therborn) справедливо бичует идею БОДа как «странную утопию отставки».
Всё же радуга предложений о введении различных типов основного дохода не выходит за рамки сосредоточенного на национальном государстве капиталистического реализма; она подчинена этому реализму.
Нет никакой капиталистической дороги к коммунизму. Есть только, как всегда, масштаб смелости труда.
*Стив связался со мной, чтобы разъяснить, что он не любит ярлыки, но раз уж зашла речь о его политической принадлежности, то называть его либертарианцем, пожалуй, неправильно. Он, скорее, поклонник скандинавской модели гибких гарантий, или, как он выразился, «левый неолиберал».
