«Кто, глядя на радугу, способен указать точную границу, где кончаются синие тона и начинаются оранжевые? Мы ясно видим различие цветов, но где всё-таки один сменяет другой? Вот так же обстоит дело и с болезнями рассудка» (Герман Мелвилл, «Билли Бадд, фор-марсовый матрос»).
Японцы часто называют разрешающий сигнал светофора «синим». Это немного странно, учитывая тот факт, что нынешние японские светофоры не сильно отличаются от своих собратьев по всему миру. Первые уличные светофоры в Японии обладали сигналами красного, жёлтого и синего цвета. Позже выяснилось, что пучок зелёного цвета гораздо лучше виден на большом расстоянии, нежели синий. И синие линзы светофоров постепенно заменили зелёными. Но обычай называть разрешающий движение сигнал «синим» остался.
Но каким образом название цвета может быть утеряно при переводе? Своими корнями эта визуальная головоломка уходит глубоко в историю языка.
Дело в том, что у синего и зелёного цветов схожий оттенок. Они так близко соседствуют на радуге, что наши глаза практически не воспринимают разницу при незаметном переходе от синего оттенка к зелёному и наоборот.
Слово ао использовалось в японском языке для обозначения синего и зелёного цветов задолго до Нового времени — в ту эпоху, когда высокая стена, разделяющая эти цвета, ещё не была возведена. Постепенно язык эволюционировал, и во времена Периода Хэйан (около 1000 года н.э.) произошло нечто невероятное: возникло новое слово мидори, которое служило для описания зеленоватого участка в конце синей части спектра. Мидори стало одним из оттенков ао, но ещё не было самостоятельным цветом.
Одними из первых «маркеров», разделивших это единое цветовое пространство, неожиданно стали обычные восковые мелки. Цветные восковые мелки начали импортировать в Японию в 1917 году, а вместе с ними был привезён и обычай их укладки в соответствии с отдельными частями цветовой гаммы. Они сливались в красивую, насыщенную палитру, а зелёный (мидори) и синий (ао) участки гаммы были выложены разными мелками и японские дети стали постепенно привыкать к этим названиям. Но настоящие перемены в японской культуре произошли во время оккупации Японии союзными войсками, после Второй Мировой войны: именно в это время начали появляться новые учебные материалы. В 1951 году были введены методические рекомендации для учителей первых классов, содержащие указания о необходимости различать синий и зелёный цвета, и значение слова мидори было подогнано к этим инструкциям.
В современном японском языке слово мидори теперь означает зелёный цвет, и он отделён от синего, но драматический «развод» между двумя цветами не прошёл бесследно: в самой структуре языка сохранились различные свидетельства об этом нелепом происшествии. Во многих языках слово «овощи» является синонимичным зелёному цвету. Слово сабзи на языке урду буквально означает «зелень», по-английски и по-русски вполне принято говорить «поешь зелени». Но в японском языке про овощи говорят: ао-моно, что означает «синие вещи». Зелёные яблоки? Их тоже называют синими. Первая весенняя листва в японской традиции — синяя! В английской и русской языковой традиции термин «зелёный» обозначает новичка, неопытного человека. По-японски про таких людей принято говорить ао-кусай, что означает «пахнет синим». Складывается стойкое ощущение, что границы между цветами в Японии проложены несколько по-другому.
Но дело не только в японском языке.
Во многих языках мира границы между тем, что принято называть «синим» и «зелёным», весьма условны и размыты. В некоторых языках разница между этими цветами и вовсе отсутствует.
К примеру, слово кхай в тайском языке означает «зелёный», за исключением тех редких случаев, когда речь идёт о небе или о море — тогда его значением будет «синий».
Корейское слово пуру-эда может означать синий или зелёный цвет.
В современном китайском языке есть иероглифы, обозначающие синий и зелёный цвета: 蓝/ 藍 (лань) — синий, а 绿 / 綠 (лю) — зелёный. Однако китайцы используют и более древнее слово — 青 (цин). Этот иероглиф означает цветение молодого растения, и его можно перевести как «зеленеющий», но само слово используется для обозначения цветов в диапазоне от светло-зелёного и желтовато-зелёного до тёмно-синего и чёрного, как в иероглифах 玄青 (сюаньцин).
Почти на протяжении всей истории китайского языка слово 青 (цин) традиционно использовалось для обозначения синего и зелёного цветов, а слова 蓝 (лань) и 绿 (лю) появились относительно поздно, заменив собой классическое китайское обозначение.
Как правило, слово 青 (цин) означает «зелёный» и чаще всего используется для обозначения прозрачности или цвета листвы, гор, воды, леса, а также цвета глаз иностранцев. Слово цин сегодня уже не имеет широкого употребления, и для разграничивающего обозначения этих цветов возникли другие слова.
Данный феномен наблюдается не только в восточноазиатском языковом союзе, он затрагивает все языковые семьи.
Упоминание синего цвета ни разу не встречается в Еврейской Библии (Танахе), а также в «Илиаде» и «Одиссее» Гомера.
Эти языковые нюансы весьма любопытны, поскольку содержат ключ к пониманию того, как именно мы воспринимаем окружающий мир.
Итак, что же такое цвет? Подобно цветным мелкам, частоты видимого света не имеют естественных границ. Мы можем лишь разделить их на удобные для нашего восприятия «пакеты» и попробовать дать им названия.
Представьте себе лист бумаги, заполненный всеми цветами радуги, которые плавно переходят от одного оттенка к другому. Это и будет нашей картой цветового пространства. Теперь нам необходимо начертить границы материков и островов, как на обычной карте. Вот этот участок — розовый, вон там — оранжевый, а этот будет жёлтым. Для коренного жителя Великобритании карта с проведёнными между цветами границами будет выглядеть примерно так:
Стоит заметить, что женское восприятие цвета сильно отличается от мужского. Цвета, которые женщины с лёгкостью делят на персиковый, нежно-розовый или апельсиновый, мужчины чаще называют просто — оранжевый. Благодаря врождённому чувству прекрасного или же в силу особенностей воспитания, женщины лучше различают цвета и знают названия сотен оттенков и цветов:
Но почему каждая культура проводит цветовые границы по-своему?
С одной стороны, у всех у нас одинаковый биологический механизм зрения. С другой же, если мы говорим на разных языках, а у каждой страны неповторимая история, разве не должны были наши предки составить атлас цветов всяк на свой лад?
Одними из первых этим вопросом задались американские учёные, лингвист Пол Кей (Paul Kay) и антрополог Брент Берлин (Brent Berlin). Им стало любопытно: существует ли некая универсальная иерархическая закономерность, которая смогла бы повлиять на процесс составления атласа цветов различными культурами?
И вот что им открылось.
Каждый язык имеет различное количество слов для обозначения базовых цветов: от двух до одиннадцати. В ходе исследований учёные обнаружили определённую зависимость, которую можно наблюдать в 98 языках мира.
Для того времени (конец 1960-х годов) идея о том, что названия цветов возникали в определённом порядке, была довольно радикальной. Исследователи не сомневались, что языки развивались и шли по одной дороге — в сторону увеличения разнообразия цветов и оттенков.
Вот как выглядит этот маршрут:
Он действительно может о многом рассказать. Если в языке всего два базовых цвета, то этими цветами будут чёрный и белый. Когда базовых цвета три, ими будут чёрный, белый и красный цвета. В языках с четырьмя базовыми цветами возникает либо жёлтый (от белого), либо зелёный (от чёрного), а в языках с пятью цветами присутствуют названия и для жёлтого, и для зелёного цветов. В том случае, когда в языке присутствует шесть базовых цветов, то зелёный превращается в два цвета и появляется синий.
Итак, перед нами изображён глубоко проторённый путь, по которому следовало большинство языков — в сторону визуального цветового разнообразия. Как выяснили американские учёные, 92 из 98 исследуемых языков двигались именно по этому маршруту.
Критика не заставила себя долго ждать: учёных сразу же обвинили в сложных выводах, основанных на незначительном объёме полученных данных. Кое-кто утверждал, что исследование было слишком поверхностным, а количество опрошенных носителей каждого языка — незначительным. Учёных упрекали в том, что их исследование чересчур однобокое, поскольку большинство исследованных языков принадлежит промышленно развитым народам с продвинутой письменностью.
Чтобы ответить на эту критику, в конце 1970-х годов авторы приступили к международному исследованию — World Color Survey. Оно представляло собой опрос на 110 языках, на которых говорили доиндустриальные общества, многие из этих народов не обладали письменностью.
Исследователи поставили перед собой цель: определить границы цвета для каждой культуры. В ходе эксперимента они показывали людям цветные плитки 10 различных тонов и 40 цветовых оттенков. Каждому испытуемому было показано 400 плиток, окрашенных в цвета, из которых построено визуальное разнообразие нашего мира.
Большинство англоговорящих людей способно назвать около 11 цветов, включая белый и чёрный. Данное число является окном в языковую историю исследуемой культуры.
Была проведена огромная работа, в ходе неё опрошены коренные носители 110 различных языков, многие из которых принадлежали к удалённым племенным культурам. Название цвета каждой плитки было тщательно зафиксировано. Обобщив результаты опроса, учёные смогли разделить плитки, объединив их в своеобразные «острова», и получили на выходе своего рода цветовую карту.
Вот что они узнали.
Во-первых, каждая культура по-своему использует слова для того, чтобы раскрасить окружающий нас мир.
Взгляните на эту интерактивную карту: http://wals.info/feature/132A?tg_format=map.
Она отображает количество базовых слов для описания цвета в каждой из этих 110 культур. Например, для народа дани, проживающего на высокогорьях Новой Гвинеи, существует всего два цветовых оттенка для обозначения любого объекта. Дани используют слово мили для обозначения холодных оттенков — от голубых и зелёных до чёрного — и слово мола — для описания тёплых и светлых оттенков — красного, жёлтого и белого. В некоторых языках существует всего три базовых цвета, другие обладают четырьмя—шестью и более.
Существует исследование о том, что амазонское племя индейцев пираха вообще не имеет базовых слов для обозначения цвета. Если вы попросите члена племени пираха назвать цвет любого красного предмета, то он ответит вам, что он похож на кровь.
Следует отметить, что из лингвистических исследований могут выпадать целые языковые пласты. Так, у эскимосов существует около 20 понятий, обозначающих различные состояния снега — но не белого цвета. Просто «белый» им без надобности. При необходимости для всех оттенков белого и жёлтого эскимосы используют одно слово — qualluqtuq.
В языковом многообразии прослеживается закономерность. Необходимо понять: идут ли все языки по одному проторённому пути? Или остались неизведанные маршруты, вдали от дороги из жёлтого кирпича? На оба вопроса можно ответить утвердительно.
Картинка производит впечатление полного беспорядка, однако необходимо помнить, что пять из шести языков проследовали по основному маршруту.
И вот ключ к её пониманию.
Вначале существовал лишь чёрно-белый мир с тёмными и светлыми тонами. Существовали только бело-тёплый и чёрно-холодный цвет. Затем от белого отделились жёлтые и красные оттенки. Появилось слово для описания цвета пламени или огненно-красного цвета заката. Некоторые племена остановились на этом этапе.
Другие пошли дальше, и из чёрного цвета возникли оттенки синего и зелёного.
Леса, небеса и океаны обрели привычные очертания, заняв свои места в нашем визуальном словаре. Со временем произошло дальнейшее разделение этих цветов. Поначалу красный отделился от жёлтого цвета. А зелёный цвет — от синего. И лес перестал смешиваться с небом. Этот переход произошёл в Японии практически в современной истории.
Здесь явно присутствует внутренняя логика. Каждая культура в значительной степени обладает своей неповторимой историей, однако все культуры примерно одинаково нарезают этот визуальный пирог.
Возникает вопрос: а есть ли что-то особенное в цветах, которые выбирают эти культуры?
Американским исследователям удалось поставить окончательную точку в этом вопросе с помощью карт, полученных в ходе международного исследования World Color Survey. Дальнейшая исследовательская работа была продолжена по инициативе Терри Регира (Terry Regier) в сотрудничестве с Полом Кеем (Paul Kay) и Навином Кетарпалом (Naveen Khetarpal).
Представьте себе такой эксперимент. Перед вами разложены плитки, представляющие цветовую гамму всего окружающего нас зрительного пространства. Вам необходимо разделить их на четыре неравные части.
Какой способ выбрать для такого разделения?
Скорее всего, вы пожелаете, чтобы люди смогли легко отличить их друг от друга. Наверняка вам захочется, чтобы каждый цвет был легко узнаваемым и содержал множество схожих оттенков. Исследователям удалось запрограммировать компьютер для решения этих взаимоисключающих задач. Учёные позволили алгоритму заниматься проблемой вплоть до того момента, пока не было достигнуто компромиссное решение. Они рассчитывали получить на выходе оптимальную цветовую карту.
Компьютерная модель создала следующую карту. Она раскрасила цветные плитки в четыре различных оттенка широкими мазками. Рядом с ней приложены несколько реальных цветовых карт для тех языков, в которых есть названия только четырёх базовых цветов.
Практически полное сходство! Исследователи предположили, что острова цвета, из которых мы складываем зрительную картину окружающего мира, являются, в некотором смысле, наилучшим выбором.
Ниже приведены примеры культур, которые обладают четырьмя, пятью и шестью названиями базовых цветов. Расчётные компьютерные модели приведены рядом с данными, которые были получены в ходе исследования.
Обратите внимание, как точно совпадают компьютерные модели с полученными данными! Не во всех языках эта связь прослеживается так хорошо. Тем не менее, исследователи утверждают, что в цветах, которые мы выбираем, существует нечто особенное. Если мы попытаемся сдвинуть цветовые границы окружающего мира, получившиеся цвета будут менее точными.
Итак, вырисовывается следующая картина: цветные куски на зрительном пироге нарезаны неслучайным образом. Представители разных культур тяготеют к определённым базовым цветовым категориям, и это имеет прямое отношение к тому, как мы воспринимаем мир. Другими словами, у каждой радуги есть швы. Радугу можно разложить на составляющие зрительные компоненты и получить множество цветов на выходе.
Конечно, здесь многое зависит от биологии и эволюции строения воспринимающего зрительного аппарата. Например, собакам «творения богини Ириды» предстают менее радужной картиной, и грандиозный спектакль красок, который мы наблюдаем в небе, для них попросту не существует.
Но людям не следует зазнаваться.
Для рака-богомола радуга предстаёт в виде невероятно богатого цветового полотна, сотканного из тысяч, возможно, из десятков тысяч цветов и оттенков и простирающегося из глубин красного до ультрафиолета. Так что для ротоногих наш зрительный мир выглядел бы весьма унылой картиной.
В следующей части мы поговорим о невероятно интересных исследованиях, которые наглядно показывают нам, каким образом названия цветов влияют на работу нашего мозга.
