Почему археологи стали колоть кремень, подобно неандертальцам? Как реконструируются древние технологии? Зачем рисовать орудия в эпоху 3D-сканеров? Что самое сложное в работе археолога и как бороться с чёрными копателями? Редактор АНТРОПОГЕНЕЗ.РУ, находящийся в археологической экспедиции, снова беседует с научным сотрудником Отдела палеолита ИИМК РАН, кандидатом исторических наук Александром Очередным.
А. Соколов. Хотел поговорить про экспериментальную археологию с вами, как с человеком, который этим занимается. На слуху термин flintknapping, можно найти видео на YouTube, где какие-то люди занимаются изготовлением ножей из разных материалов, чуть ли не из бутылочного стекла. Откуда это пошло, зачем и как реконструируются такие техники? Никто ведь не видел, как древние люди это делали.
А. Очередной. Это большой вопрос. Начнём с того, что экспериментальная археология — это уже особая специальность внутри археологии, и я не могу сказать, что занимаюсь этим постоянно. Я бы разбил вопрос на несколько частей. Откуда это пошло? На самом деле, как экспериментальная составляющая археологической науки, всё это зародилось не так давно. Безусловно, первые примеры относятся к XIX веку, к моделированию технологий изготовления каменных топоров эпохи бронзы. Примерно в 60-е годы XX века исследователи, археологи-палеолитчики, уже стали этим заниматься систематически. Многие стали этому обучаться специально, осознали необходимость умения обращаться с камнем. Что значит «обращаться»? Мы говорим только о способах изготовления каменных орудий путём удара и отжима, то есть то, что предполагает контролируемое расщепление.
На самом деле, свидетельства того, что археологи проявляли интерес к моделированию древних технологий, в частности технологий палеолита, относятся чуть ли не к началу XX века, может даже раньше. Существует известная записка Василия Алексеевича Городцова, выдающегося исследователя эпохи бронзы, теоретика, энциклопедиста, который, в частности, занимался исследованием палеолитических памятников. Городцов писал о том, что, обучаясь самостоятельно, научился довольно быстро изготавливать каменные орудия, аналогично тому как их делали в древности. И весьма в этом преуспел за краткое время. Между прочим, классификация особого вида орудий позднего палеолита — резцов, предложенная им, стройная именно потому, что она основана во многом на знании технологий изготовления этих орудий.
Основной всплеск изучения возможностей экспериментального моделирования древних технологий расщепления камня приходится на США. Это Дон Крэбтри (Don Crabtree), великий экспериментатор, создавший, уже в послевоенные годы, школу в США, которая, по-моему, процветает до сих пор. Нельзя не упомянуть и французскую школу. Во Франции палеолитчики активно занимались экспериментальным моделированием, по крайней мере, начиная с времён Франсуа Борда (François Bordes). Сам Борд — это икона не только зарубежного, но и отечественного палеолитоведения. Андре Леруа-Гуран (André Leroi-Gourhan) и Франсуа Борд на многие десятилетия предопределили развитие науки о палеолите. Борд был прекрасным экспериментатором, он много времени посвящал расщеплению камня, прекрасно колол, пытался реконструировать технологии, в частности, расщепления камня после его предварительного нагрева. Безусловно, в ряду французских экспериментаторов, начавших активно работать уже после Борда, нужно упомянуть и Жака Тиксье (Jacques Tixier), и Жака Пелегрена (Jacques Pelegrin), и Уго Плиссона (Hugues Plisson). Каждый из них внёс вклад в методологию экспериментального моделирования палеотехнологий обработки камня.
В России многие стали заниматься экспериментальным моделированием палеотехнологий расщепления камня в последние 10—15 лет. Однако всё началось ещё в 1960-е годы со школы Сергея Аристарховича Семёнова, который является основоположником трасологического метода изучения функций каменных орудий (изучение функций орудий по следам, оставшимся на них), и во многом связано с именем его ученика, Вячеслава Евгеньевича Щелинского. Вячеслав Евгеньевич тот человек, который серийно изготавливал Семёнову изделия для его экспериментов. Кроме него сотрудниками лаборатории Семёнова (сейчас это Экспериментально-трасологическая лаборатория ИИМК РАН) Анатолием Кузьмичом Филипповым и Александром Ефимовичем Матюхиным ставились первые серийные эксперименты по обработке камня ударом и обработке кости. Если говорить только об экспериментальной археологии, а не о трасологии, то вторым поколением представителей школы Семёнова являются ученики уже Вячеслава Евгеньевича Щелинского. С этой ветвью и связано начало активного увлечения экспериментальным моделированием процесса расщепления. Учениками Щелинского стали Павел Евгеньевич Нехорошев и Евгений Юрьевич Гиря, эти люди в профессиональной среде в представлении не нуждаются. Они являются авторами монографий, в которых были представлены основные принципы анализа древних технологий. В Новосибирске работает Павел Владимирович Волков, автор единственной отечественной монографии, полностью посвящённой эксперименту в археологии, набирают популярность видеоролики Игоря Владиславовича Горащука. Кроме того, есть ещё специалисты в Новосибирске, в Иркутске. Сейчас археологи-палеолитчики колют практически в каждой экспедиции, занимающейся изучением того или иного памятника каменного века. Великолепных результатов добились такие экспериментаторы, как Александр Прут и Антон Родионов. В последние годы процесс только набирает обороты, больше и больше археологов-палеолитчиков начинают понимать, что им необходимо иметь представление о процессе расщепления, уметь это делать самим.
А. Соколов. А зачем специалистам самим колоть камни?
А. Очередной. В принципе, конечно, можно и не колоть. Зачем специалисту дополнительные навыки? Если вы, например, занимаетесь раскопками и комплексным изучением памятника — вы должны быть немножко геологом, немножко палеозоологом, но в основном ваша задача разбираться в типологии и проводить раскопки грамотно. Но если вы не представляете себе, как происходит процесс расщепления, как изготавливаются эти изделия, какова цепочка закономерностей, приводящих к образованию определённой формы, какова доля человеческого участия, какова доля естественных процессов, то вы очень быстро попадаете в целый ряд ловушек. В культурном слое попадаются какие-то формы, которые вы, не зная как они образованы, можете ошибочно зачислить в орудия. Таким образом, облик коллекции может быть искажён, а за этим могут последовать какие-то выводы исторического или культурологического характера. Например, археологу может показаться, что в коллекции есть типичные для верхнего палеолита резцы, а в действительности это будут обломки с псевдорезцовой кромкой. Это элементарные вещи. Если понимать процессы формообразования орудий в каких-то длительных хронологических пределах, это значительно расширяет кругозор. Появляется масса дополнительных полезных навыков. Кроме того, это ещё и довольно увлекательное занятие. Вы намного лучше понимаете каждое конкретное изделие, если представляете себе, как оно было изготовлено. То же самое можно сказать и о рисовании изделий из камня. В последние годы модно говорить, что эта специальность, наверное, скоро уйдёт в небытие, потому что появилось 3D-моделирование. Ведь примените 3D-сканер и вы получаете точную модель изделия, с которой можете делать все, что придумаете. Но пока вы его не нарисовали сами — вы его не поняли. Потому что рисунок — это интерпретация. Элементарный факт на уровне 1 курса кафедры археологии любого истфака. То же самое и с изучением основ расщепления. Основы экспериментального моделирования необходимо изучать специально. Не обязательно стремиться к достижению каких-то высот — нужно пропустить это через себя.
А. Соколов. Как воссоздаётся эта технология? Используются этнографические аналогии, или специалист исходит из свойств самого материала? Методом проб и ошибок?
А. Очередной. Во-первых, технология базируется на фактическом материале. Если вы изучаете какой-то конкретный памятник, какую-то индустрию, и вы хотите экспериментально моделировать облик этой индустрии — естественно, вы постараетесь изготавливать не только такие же предметы по форме, но и изготавливать их так же, как и в древности, то есть соблюдать древние технологии изготовления этих изделий. Во-вторых, всё это базируется на знании и учёте особенностей расщепления изотропных пород. Если вы хотите заниматься экспериментальным моделированием, но не знаете и не понимаете, как колется камень — вы обречены на неудачу. Нужно обязательно совмещать эти вещи. Можно колоть камень просто так, без всякой археологической, исследовательской необходимости. В Соединённых Штатах есть общества любителей расщепления камня, Интернет полон соответствующими роликами. Они расщепляют камень всем чем угодно, они работают не только с разными видами обсидиана или кремня, но могут использовать, например, и бутылочное стекло, экраны от старых телевизоров или изоляторы от линий электропередач. Все, что колется, что имеет изотропные характеристики и, следовательно, даёт раковистый излом. Если вы археолог и занимаетесь экспериментом, то, как правило, вы это делаете через призму археологии. Если вам это не интересно — вы можете этим заниматься как хобби, и делать вещи потрясающего качества, но с археологией, то есть с технологиями древности, они не будут никак связаны. Общим местом будут только те физические принципы, которые работали, начиная с олдована, с наиболее древней эпохи в истории человечества, и продолжают работать до сих пор.
А. Соколов. А есть всё-таки этнографические аналогии?
А. Очередной. Конечно, есть… Первая аналогия, которая до сих пор актуальна и на которой специализируются некоторые наши коллеги из Института — это ружейные кремни. Недавно, в недалёком прошлом были закончены несколько работ, посвящённых ружейным кремням из Новгорода…
А. Соколов. А они делаются до сих пор?!
А. Очередной. Ну, разве что, для реконструкторов вооружения, например, наполеоновских войн. Серийно, конечно, нет. Это XVII или XVIII век, мастерские. Недавно Евгений Гиря завершил работу о ружейной мастерской по изготовлению кремня в Дагестане, там в одном из ущелий был известен кремень прекрасного качества, и в ауле поколения мастеров специализировались на изготовлении ружейных кремней. Кавказская война, XIX век. Это зафиксированный археологический памятник, сформировавшийся в XIX веке со слоями, забитыми дебитажем (дебитаж — это обобщённое название для различных сколов, получаемых при расщеплении камня). Технологию расщепления, которую использовали эти мастера, нужно изучать специально, но с палеолитом она связана именно физическими принципами процессов расщепления. Больше — ничем. Не получив заготовку определённой формы, ты не получишь результат. И в палеолите, и в XIX веке человек был вынужден соблюдать одни и те же законы при обработке камня ударом.
Второе — конечно, австралийские аборигены. Огромное количество работ австралийских коллег, французов, американцев посвящены этому. Конечно, аборигены являются носителями традиций, но перенос этих современных свидетельств на археологические материалы должен проводиться крайне осторожно, потому что, естественно, палеотехнологии напрямую из этнографии не восстановимы.
Ещё один пример — индейцы, которые изготавливали эти вещи и в историческое время. Уже после Колумба. Индейские племена Северной Америки, между прочим, хорошо классифицируются по форме каменных наконечников. Это разнообразные формы черешковых и бесчерешковых наконечников (в основном наконечников стрел и дротиков), закат традиций изготовления которых приходится на XVII или XVIII века, когда среди индейцев начинает распространяться металл.
А. Соколов. Возвращаясь к нашим неандертальцам. В чем было главное усовершенствование техник изготовления орудий в среднем палеолите по сравнению с более ранними эпохами? Мы представляем, что питекантропы делали рубила. Теперь появляются неандертальцы, и?
А. Очередной. Неандертальцы продолжили делать рубила. Напрямую связывать вид человека с археологической индустрией можно только тогда, когда вы находите скелетные останки человека в контексте какой-то индустрии, например, в одном и том же культурном слое. Всё остальное — сила стереотипов. Нельзя как-либо жёстко связывать определённый вид человека и какую-то отдельную категорию изделий из всего многообразия каменного инвентаря нижнего и среднего палеолита — тем более на фоне современных высоких темпов развития палеоантропологии. Поэтому чёткое определение видовой принадлежности изготовителей ручных рубил — во многом спекулятивный вопрос. Я бы о неандертальцах пока не говорил. Корректнее говорить о нижнем, среднем и верхнем палеолите и оставить за скобками видовую принадлежность изготовителей каждой конкретной индустрии, оставаться в рамках археологии. Какие наиболее прорывные технологические решения возникают в среднем палеолите? В самом конце нижнего палеолита возникает так называемая леваллуазская технология расщепления камня. Этот подход предполагает тщательное предварительное изготовление преформы, которая в свою очередь предназначена для получения серий сколов с более или менее одинаковыми метрическими параметрами… Такая преформа называется нуклеус от латинского nuclea — ядро. Все, что связано с нуклеусами и их расщеплением — то, как вы получаете из нуклеуса серию заготовок, какой они формы и насколько длительная это серия, как меняется форма нуклеуса в процессе получения заготовок — все это напрямую говорит об используемой технологии. В среднем палеолите расцвела такая форма подготовки нуклеуса, которая позволяла получить несколько сколов высокого качества — крупных отщепов или пластин… То есть уже в конце нижнего палеолита человек получил возможность из одного нуклеуса делать серию качественных заготовок заранее определённой формы. Это, в свою очередь, непосредственно связано с развитием абстрактного мышления. Безусловно, эти «прорывы» являются результатами обработки значительного опыта, уже накопленного к тому времени.
А. Соколов. А сколько можно с одного нуклеуса сколов получить?
А. Очередной. Как раз это и зависит от используемой технологии, а также от степени мастерства и от качества сырья. От двух-трёх, до нескольких десятков.
Кроме технологических отличий, возникает большее разнообразие категорий и отдельных типов орудий. Возникают специализированные орудия, изделия, которые используются в качестве проколок, провёрток, например, угловатые скрёбла. В большом количестве появляются обушковые ножи. Разнообразные острия и остроконечники, множество видов скрёбел, скребки. Возникают изделия, которые используются в качестве полифункциональных орудий. Которые могли быть использованы и как остроконечники, и как ножи. Возникает серийность орудий. Есть индустрии, где можно выкладывать на длинном столе целые серии фактически одинаковых по размеру и облику вещей. Это уже стандартизация.
А. Соколов. Конвейерное производство?
А. Очередной. Ещё нет, но человек очень хорошо знал, что он хотел получить — это не просто вещи с режущим краем, это серии изделий с практически одинаковыми параметрами. Вот и всё. Дальше, в позднем среднем палеолите возникают отдельные типы орудий, которые потом расцветают в верхнем палеолите — это скребки и резцы. На стоянке Рош Эйн Мор в Израиле, хотя и относящейся к раннему среднему палеолиту, известны серии резцов.
Кроме того, нельзя забывать, что в среднем палеолите начинается серийная обработка кости. И конечно, то, что до нас, как правило, не доходит в палеолитических коллекциях — это дерево. Результаты трасологического изучения каменных орудий из коллекций различных стоянок свидетельствуют о том, что обработка дерева играла значительную роль в хозяйстве среднепалеолитических сообществ. При раскопках торфяниковых стоянок Шёнинген и Леринген в Германии были обнаружены деревянные рогатины. Но это единичные вещи, не серийные.
А. Соколов. По поводу кости — есть находки?
А. Очередной. Находки есть. Во-первых, это серийные костяные орудия для изготовления каменных орудий. Это ретушёры или наковаленки. Они редки, но они есть.
А. Соколов. Я даже читал, что где-то в Гойе был найден ретушёр из человеческой кости.
А. Очередной. Не исключено. Почему бы и нет? Если это толстостенный фрагмент крупной трубчатой кости…
А. Соколов. Что самое сложное в работе археолога?
А. Очередной. Работу любого исследователя значительно облегчает наличие чётко поставленной цели. А археология такая же специальность, как и все остальные, по моему мнению, она мало отличается от работы учёного в другой области науки. Длительные экспедиции, безусловно, требуют особой организации. Однако археологи в этом не одиноки. Аналогичный, а иногда и более значительный, набор трудностей сопровождает и геологию, и любую другую науку, связанную с необходимостью сбора фактического материала в полевых условиях. Что касается сложностей, связанных с полевой работой палеолитчика, то основные проблемы, как правило, касаются не организации работ, а особенностей изучения различных стоянок. Есть памятники, которые достаточно легки для понимания. Что такое понимание памятника? Это то, насколько адекватно вы производите исследование этого памятника, адекватно степени его сложности. Какую методику вы используете. Если вы неправильно поняли памятник, то возможны значительные ошибки в будущей интерпретации полученных вами материалов. Особенно сложно копать крупные стоянки с большим количеством культурных слоёв. Существуют стоянки, полевое изучение которых было начато больше ста лет назад и продолжается до сих пор без длительных перерывов. Первые раскопки одной из самых известных стоянок в отечественном палеолитоведении Костёнки 1 были начаты в 1879 году Иваном Поляковым. Они продолжаются до сих пор. С перерывами, конечно, но продолжаются. И далеко не все вопросы на этом памятнике разрешены. Поверьте, их становится всё больше и больше. Классическим примером в данном случае может служить памятник Костёнки 14 (Маркина Гора), который был открыт шурфами Петра Петровича Ефименко. Потом эти шурфы были потеряны, Рогачёв открыл её второй раз, уже в 50-е годы. Собственно, оттуда происходит знаменитое погребение «австралоида». Всё это время там было четыре культурных слоя. Последние 20 лет этот памятник изучается Андреем Александровичем Синицыным. Теперь там 9 культурных слоёв, причём в основном очень сложных и относящихся к самым ранним этапам верхнего палеолита в Европе.
А. Соколов. Какие существуют наиболее частые стереотипы у людей насчёт деятельности археологов?
А. Очередной. Есть люди, которые, не являясь сами специалистами в археологии, тем не менее понимают, что мы делаем и для чего мы этим занимаемся.
А. Соколов. Вероятно, они с этим сталкивались?
А. Очередной. Не обязательно. Все это очень индивидуально. Можно подойти к раскопу и задать пару-тройку сакраментальных вопросов типа классического «динозавров копаете? золото нашли?». Ни одна экспедиция на территории Российской Федерации не обходится без таких визитёров. Приходится объяснять. Обязательно нужно рассказывать о том, что мы делаем, тем более, когда речь идёт о работе экспедиции. В противном случае вы рискуете столкнуться с непониманием, которое зачастую грозит тем, что ваша работа может оказаться просто под угрозой срыва. И таких примеров, к сожалению, много. Если местное население не понимает, что вы тут делаете, кто вы такие, возникает, как правило, негативное отношение и к вам, и к вашей работе. Ответственность за такое развитие ситуации, как правило, лежит на исследователях, у которых не хватает времени на общение со случайными посетителями
А. Соколов. Болезненная тема для археологии, хотя может не столько для палеолита — деятельность чёрных копателей. Я так понимаю, палеолит — это вещи, которые находятся вне сферы интересов нумизматов, коллекционеров и прочих… Тем не менее, приходится ли сталкиваться с этими господами? Ваше отношение?
А. Очередной. Моё отношение крайне негативное. Я считаю, что тут вопрос стоит ребром. И должен решаться соответствующими органами. Просвещать этих людей, как правило, бесполезно, потому что они, что называется, сделали свой выбор. Они прекрасно знают, что они делают. Это не заблудшие овечки. Поэтому их просвещать бесполезно, их нужно наказывать. Я категорический противник сотрудничества с чёрными археологами. Я вообще против этого термина. Чёрных археологов не бывает. Это несопоставимые вещи. Если ты исследователь — то ты не можешь быть незаконным исследователем. Это как-то странно: получается, ты работаешь во вред своей стране. «Чёрный археолог» — это странная конструкция: либо ты — археолог, либо ты — джентльмен удачи. Есть, конечно, люди, которые занимаются этим не от хорошей жизни. Может быть, в каждом конкретном случае необходима специальная проверка и разбирательство. Но бороться с этим явлением, безусловно, нужно, потому что это разграбление культурного наследия страны, и оно идёт потрясающе быстрыми темпами. Страдают и палеолитические памятники. И мы с этим сталкиваемся иногда. Палеолит страдает не в первую очередь, конечно, но, например, существует чёрный рынок археологических находок и там попадаются изделия из памятников каменного века. Это значит, что люди, которые это выкладывают, в курсе, что это за изделия, и что их «реализация» может принести вполне ощутимую прибыль.
