Вера, что позитивный настрой может продлить жизнь или улучшить здоровье, кажется вездесущей. Это — точка зрения, которую то и дело воспроизводят популярные СМИ и которой пропитаны бесчисленные страницы книг, призывающих самосовершенствоваться, чтобы прийти к счастью, процветанию, оптимизму и так далее. Но есть ли доказательства прямой зависимости здоровья и продолжительности жизни от оптимизма и правильного поведения? Действительно ли личная вера способна влиять на то, как протекает хроническая болезнь?
Популярные обобщения
Рассмотрим заявление доктора Оза (Mehmet Cengiz Oz) и доктора Ройзена (Michael Fredric Roizen) в разделе «Здоровая жизнь» издания The Huffington Post:
«Правильное отношение к жизни важнее для вашего тела, чем ежедневный солнцезащитный крем и отдых в спа каждые две недели, — это, несомненно, важно. Юмор улучшает функционирование иммунных клеток, помогает вам отражать болезни, уменьшает вероятность раковой опухоли и, очевидно, повышает ваши шансы выжить после обострения сердечно-сосудистых болезней. Очень даже неплохо!»
Это вывод, сделанный на основе проведённого в Дании исследования 607 сердечных больных. Согласно доктору Озу и доктору Ройзену, исследователи «установили, что для пациентов, настроение которых всегда более или менее бодрое, вероятность прожить ещё по меньшей мере пять лет на 58 процентов выше, чем для остальных». «Учёные, — продолжают Оз и Ройзен, — не могут сказать наверняка, помог ли позитивный настрой эффективно заниматься физическими упражнениями или, напротив, физическая активность улучшила настроение, но мы утверждаем, что в обоих случаях главный вывод один и тот же: позитивное мышление и регулярная физическая активность действительно важны для жизни (а также для красоты)».
Мой отец медленно умирал из-за кардиомиопатии и блокады левой ножки пучка Гиса в течение последних шести лет. Замечательные врачи поддержали его, и я всегда буду чувствовать себя в долгу перед ними. Заявления, подобные тому, которое сделали Оз и Ройзен, не могли не вызвать у меня интерес.
Авторы исследования, послужившего основой для риторики знаменитых докторов, анализируя полученные результаты, заключают, что «пациенты с повышенным уровнем позитивного настроя лучше выполняли упражнения и меньше подвергались риску умереть в течение следующих пяти лет, выполняя упражнения, опосредующие отношение между позитивным настроем и риском умереть». Исследователи ясно заявляют, что «для пациентов, выполнявших физические упражнения, в дальнейшем смерть была менее вероятной» и что «пациенты с повышенным уровнем позитивного настроя с большей вероятностью занимаются физическими упражнениями». При этом исследование вовсе не говорит о том, что позитивное отношение или юмор «повышают ваши шансы выжить после обострения сердечно-сосудистых болезней». Акцент на улучшение настроения может помочь больше заниматься физическими упражнениями, а это, в свою очередь, может улучшить настроение, но важнейшим фактором, повышающим шансы моего отца на выживание, согласно данному исследованию, являются физические упражнения.
Многие люди, которые, как и я, живут с хронической болезнью и умирающим членом семьи, находят, что только тогда, когда удалось сосредоточиться на светлой стороне жизни, можно противостоять её тёмной стороне. Однако, по моему мнению, важно быть осмотрительным, делая обобщения относительно позитивного настроя. А то получится, как в приведённом выше примере: заявление, что «для пациентов, настроение которых всегда более или менее бодрое, вероятность прожить ещё по меньшей мере пять лет на 58 процентов выше, чем для остальных» есть неверная интерпретация фактов. Попадая в виде медицинских рекомендаций на популярные медиа-площадки, такие обобщения не могут не иметь серьёзных социальных и культурных последствий.
Немного сатиры, чтобы ослабить боль
Приблизительно год назад мой родственник сказал мне: всё, что мне нужно, чтобы избавиться от ревматоидного артрита, — это правильно настроиться. Когда гнев, вызванный завуалированным упрёком, спал, я не мог не нарисовать в своём воображении карикатуру на то, каким мог бы быть мой оптимистический визит к моему доктору. Подъехав к тротуару, я выпрыгиваю из автомобиля, приветствуя дружеским хлопком доброго швейцара, и подлетаю к вращающимся дверям университетской больницы. В вестибюле я приветствую каждого встречного улыбкой, останавливаюсь, чтобы со слезами радости на глазах послушать фортепьяно, и у буфетной стойки освобождаю свой бумажник от денег в банку для чаевых. Когда регистратор приветствует меня в Клинике №2 «Медицина внутренних органов и ревматология», я, будто Мария из мюзикла «Звуки музыки», начинаю петь песню, танцуя по комнате для ожидания с руками, широко вскинутыми к небу, и с головой, откинутой назад в радостном экстазе:
«Инструкции на шприцах и биопрепараты на кухне,
Яркая медная «Хумира» и разгибание горячего опухшего сустава,
Коричневые бутылки преднизона со словами предостережения —
Вот кое-что из моих любимых вещей».
Едва я заканчиваю первый куплет, женщина в инвалидном кресле подпрыгивает и, грациозно перемещаясь, как юла, от одного конца комнаты к другому, поёт следующий куплет:
«Кремовые шины и хрустящая боль по утрам,
Дверные колокольчики и доставка инъекций для этой недели,
Дикие брошюры о побочных эффектах метотрексата —
Вот кое-что из моих любимых вещей».
В приоткрытой двери врачебного кабинета возникает голова моей докторши, привлечённой необычным шумом. Её брови в удивлении взлетают вверх, но вот и она пустилась в пляс, прыгая по стульям, чтобы орать соло со свойственным ей польским акцентом:
«Ревматоидный фактор стал меньше и исчез,
Клиническая оценка: это сделал позитивный настрой,
Будущее заполнено ремиссией всех болезней —
Вот кое-что из моих любимых вещей».
Хорошие новости для ворчунов
В сторону сатиру! В июльском выпуске 2016 года «Скептический опросник» (Skeptical Inquirer) опубликовал интересную статью психолога Стюарта Вайза (Stuart Vyse), озаглавленную «Хорошие новости для ворчунов: счастье может оказаться переоценённым». В центре обсуждения схожая, хотя и немного другая тема: отношение между счастьем и долгожительством. Вайз цитирует недавний анализ «Исследования миллиона женщин», опубликованный Бетт Лю (Bette Liu) из Университета Нового Южного Уэльса (The University of New South Wales) и её коллегами из Оксфорда в декабре 2015 года в «Ланцете» (The Lancet). Из 719 761 женщины, не страдавшей в начале исследования от каких-либо опасных для жизни болезней, за десять лет наблюдения 4% (31 531) умерли. Выясняя, действительно ли счастье само по себе связано с долгожительством, исследователи обнаружили, что «женщины, которые, как они заявили, счастливы всегда или большую часть времени, с большей вероятностью продолжали жить десять лет спустя». Однако, и это ключевой пункт, когда экспериментаторы добавляют другую переменную, а именно оценку женщинами своего здоровья, влияние счастья на долгожительство исчезает. Авторы анализа делают вывод:
«Женщины средних лет могут расценивать плохое здоровье как несчастье. После учёта этой ассоциации и внесения поправок для устранения возможных возмущений, счастье и связанные с ним показатели благосостояния не проявили себя как способные оказывать прямое влияние на смертность».
Утверждение, что плохое здоровье делает менее счастливым и уменьшает продолжительность жизни, гораздо логичнее, чем обратное утверждение, согласно которому счастье улучшает здоровье и повышает продолжительность жизни. Позитивную психологию преследуют проблемы неверного определения направленности связей и нехватка строгой научности. Такие слова, как «счастье», «оптимизм» и «благосостояние» — ненадёжны, если высказаны теми, кого исследуют, и, кроме того, для соответствующих понятий нелегко найти психологическую меру. Бесчисленная совокупность факторов мгновенно влияет на настроение, и потому не приходится говорить о наличии здесь устойчивости или постоянства. Человеческие эмоции просто-напросто не терпят какой бы то ни было обобщённой и согласованной объективной количественной оценки. Даже если бы эмоциональные состояния можно было точно измерить, как при этом непосредственно определить их влияние на долгожительство или здоровье? Было бы в высшей степени неэтично, нелепо и невозможно проводить экспериментальное исследование, в рамках которого субъекты с хронической болезнью оказались бы произвольно разделёнными на две группы, на счастливых и несчастных, чтобы затем наблюдать, кто дольше проживёт.
Заключение: позитивный настрой хорош, да не всем
То, что отношение между настроением и здоровьем преподносится наивно, бросается в глаза. К несчастью для нас, живущих с хроническими болезнями, такие поспешные обобщения могут сформировать культуру позитивного настроя, у которой есть тёмная сторона. Культура позитивного настроя подразумевает, что те из нас, у кого плохое здоровье, могли бы либо исправить эту ситуацию, изменив своё настроение, либо вообще не попадать в неё, будь мы всего-навсего счастливыми.
Одному из моих любимых популяризаторов науки, Стивену Джею Гулду (Stephen Jay Gould), в 1982 году был поставлен диагноз «мезотелиома брюшной полости». Это смертельно опасный рак. Чуть позже Гулд написал для журнала «Дискавери» (Discover Magazine) эссе о статистике прогноза болезней, которое впоследствии стало частью его книги Full House, The Spread of Excellence from Plato to Darwin. Гулд ценил спокойствие ума и упорство в борьбе со смертельными болезнями. Наука, надеялся он, раскроет биохимические секреты мышления, эмоций и иммунитета. Он также видел, что у идеи позитивного настроения, если не учитывать присущие ей границы, есть тёмная изнанка: «… Мы должны решительно выступить против непреднамеренной жестокости движения за «позитивный настрой», то есть против коварного сползания в прокурорскую риторику по отношению к тем, кто не может преодолеть отчаяние и вызвать из глубин духа позитивное отношение к жизни».
Множество людей, яростно сражающихся и отдающих всех себя, страдают от болезней — таких, как ревматоидный артрит и порок сердца. Большинство преждевременно умирает. Подразумевать, что человек может избавить себя от боли и долгосрочных эффектов болезни или убедить себя, будто нет ни боли, ни болезни, — серьёзное оскорбление для многих из нас, изо всех сил стремящихся справиться с разрушительным влиянием недуга. Врачи, медикаменты и хирургическое вмешательство многократно спасали жизнь моего отца, а мою сделали более терпимой. Я не отрицаю потенциальную ценность умственного спокойствия и упорства в эмоциональном контакте с болезнью. Будучи больным, стремлюсь развить в себе больше стойкости. Я испытал, как ослабление стресса может уменьшить в определённой мере тяжесть некоторых симптомов болезни, и верю в важность сохранения желания жить и надежды, несмотря на все трудности. Однако переоценка позитивного настроя и способностей ума может привести к «коварному сползанию в прокурорскую риторику», что создаёт проблемы, а не полезные решения. Говоря словами философа Дэвида Юма, позвольте нам быть мудрыми и соизмерять наши верования с очевидностью.
