Василий Купрейчик — терапевт из «Коммунарки», который с самого начала пандемии работает с ковидными пациентами. Кого сегодня госпитализируют с коронавирусом чаще всего? Сможем ли мы победить эпидемию, если темпы вакцинации останутся такими же низкими, как сейчас? Чем опасны антипрививочники? Почему россияне перестали беспокоиться по поводу неутешительной статистики смертей от ковида? Ищите ответы в нашем интервью с Василием.
XX2 ВЕК. За вчерашний день, 15 октября, по официальным данным, в нашей стране от ковида умерло больше тысячи человек. Ситуацию с коронавирусом можно назвать катастрофичной?
Василий Купрейчик. Это очень непростой вопрос, и мне сложно на него ответить. С одной стороны, мы видим рост заболеваемости, который приближается к рекордным цифрам, и ему логичным образом соответствует рост летальных исходов. С другой стороны, постановка вопроса такова, что он требует ответа именно в разрезе «катастрофа или не катастрофа».
В моём личном представлении катастрофа — это полный паралич системы здравоохранения, тела на улице, забитые крематории и кладбища. У меня не складывается впечатления, что мы где-то на этом уровне проблемы. Но то, что рост заболеваемости действительно очень серьёзный, и то, что он действительно привёл к росту госпитализаций в ковидные стационары — это факт.
XX2 ВЕК. Вы консультируете в «Коммунарке» тяжёлых больных с ковидом. Можете рассказать, в чём именно заключается ваша работа и как проходит ваш обычный день?
В. К. «Коммунарка» — это очень крупный госпиталь, который развёрнут на довольно большой территории. Госпиталь с очень большим коечным фондом. По моему впечатлению, у нас один из самых крупных (если не самый крупный) в России фонд реанимационных коек. Учитывая, что вся концепция и философия работы в «Коммунарке» складывается из командной работы, по мере роста загруженности и разворачивания новых коек, работать в команде становилось всё сложнее. Люди разбросаны по большой территории, перед ними стоит множество ежедневных вопросов и задач, которые необходимо решать. Поэтому найти время на «собраться вместе и подумать командно» становилось всё сложнее.
Естественным решением, к которому мы пришли, было создание некоего общего пространства на территории основного госпиталя, которое было бы зарезервировано за службой анестезиологии и реанимации (АиР) и стало бы местом встречи всех реаниматологов службы, где можно и отдохнуть, и обсудить больных, и решить административные вопросы.
Соответственно, в таком пространстве непременно должен был находиться заместитель главного врача по АиР. И чтобы в помощь ему были люди разных медицинских направлений, которые бы сочетали в себе умение быстро принимать решения или находить информацию, обладали хорошим клиническим мышлением, при этом были бы достаточно эмоционально и психологически гибкими.
То, что у нас получилось, мы назвали «Штаб АиР». И я один из организаторов этого штаба.
Моя работа сводится к прямому взаимодействию с врачами и заведующими реанимационных отделений, где на ежедневной основе мы обсуждаем сложных больных, формируем клинические или терапевтические гипотезы, обсуждаем тактику. Я работаю вместе с Татьяной Алексеевной Павленко, врачом-кардиологом. Я работаю как терапевт, она — как терапевт и кардиолог. Часть нашей работы можно выполнять дистанционно. Часть работы — очная, когда нужно посещать «красную зону».
Плюс «штабом» мы организовали лекторий в Telegram, где стали читать друг для друга лекции. Пытаться подтягивать знания, делиться мыслями, идеями, опытом. Это удобно, потому что Telegram пользуются все, к тому же он позволяет без дополнительных усилий записывать лекционный материал, и все лекции можно смотреть после окончания рабочего дня.
Поэтому мой рабочий день — это ежедневный анализ историй болезни, ежедневные обходы в реанимациях, помощь в написании лекционного материала, участие в адаптации и оптимизации тех процессов, которые нацелены на сохранение командного стиля работы в таких непростых условиях. Мы как штаб напрямую общаемся со всей командой общих и узких специалистов. Привлекаем людей к помощи в сложных моментах. Иногда нас просят помочь с консультациями коллеги из других стационаров, зная, что в «Штабе АиР Коммунарки» всегда есть люди, которые готовы включиться в клинический случай.
XX2 ВЕК. По вашим личным наблюдениям, кто сейчас попадает в больницу с ковидом чаще всего? Мужчины, женщины, дети, пенсионеры? У большей части больных имеются в анамнезе тяжёлые заболевания, или не всегда?
В. К. Эти вопросы хорошо изучены и, как мне кажется, по поводу них уже очень много говорили. Портрет пациента остается неизменным. Госпитализированный пациент (пол не важен) — это обычно человек старше 50 лет, непривитый, не болевший ранее, с как минимум одной хронической болезнью — чаще всего ожирением, диабетом, гипертонией.
Больше ли стало в больницах молодых? Больше. Это правда. Но не стоит понимать мои слова так, словно у нас весь стационар — это 20-летние парни и девушки. Просто вирус лучше адаптируется к нам, появились новые штаммы. Поэтому логично, что и молодых стало больше. Летальные исходы для них всё ещё редкость. Слава богу, что молодой организм лучше справляется с болезнью. Плюс статистически у парней и девушек меньше тяжёлых хронических заболеваний. И ещё молодые сегодня лучше занимаются своим здоровьем, чем люди 30—40 лет назад (те самые, которым сегодня за 50—60).
Про детей я ничего не могу сказать — не отслеживаю ситуацию в педиатрии. Могу лишь предположить, что частота госпитализаций в детские стационары также увеличилось. И это логичное следствие очередной волны коронавируса.
XX2 ВЕК. По соцсетям давно уже ходят байки, будто вакцинированных от ковида в больницах больше, чем невакцинированных. Можете развенчать этот миф?
В. К. Конечно, не могу. На то они и социальные сети с их неверящими пользователями. Безусловно, я не могу развенчать этот миф. Как я должен это сделать? Сказать? Не поверят. Показать графики? Скажут, что всё подтасовано, куплено. Поклясться? Скажут, что ничего святого во мне нет, «а ещё врач». Поэтому, к моему великому сожалению, я не смогу развенчать такое заблуждение.
XX2 ВЕК. Как часто пациенты, переболевшие вирусом, сталкиваются с постковидным синдромом? В чём этот синдром может выражаться?
В. К. Это хороший, очень модный, актуальный вопрос. Еще прошлым летом начались сообщения о том, что после формального «выздоровления» от вируса, которым обычно принято считать отрицательные мазки ПЦР, рост иммуноглобулинов G, положительную КТ-картину, пациенты не чувствуют возвращения на прежний уровень качества жизни. Итальянские врачи даже опубликовали статью на эту тему: они взяли 143 человека, которые перенесли коронавирусную инфекцию в период с 21 апреля по 29 мая 2020 года, и наблюдали за ними 60 дней после появления первого симптома болезни.
Люди в выборке были разные, в том числе те, кто выжил после тяжёлой респираторной поддержки (ИВЛ). Вывод наблюдения такой: спустя 60 дней после первых симптомов или 36 дней после выписки 87,4% людей испытывали хотя бы один симптом болезни — обычно слабость или одышку.
Врачи сначала не замечали этой проблемы. У вас отрицательный мазок, всё хорошо в анализах — не придумывайте. Или в анализах есть отклонения — дайте организму время, всё восстановится, пейте витамины. Но пациенты стали объединяться в сообщества, где начали обсуждать симптомы, искать врачей, которые им поверят. В эпоху социальных сетей это было несложно.
Данные между тем продолжали накапливаться, и сегодня мы понимаем, что да, после перенесённой болезни может сохраняться снижение уровня качества жизни за счёт тех или иных симптомов. Чёткого объяснения этому нет. Точнее, так: для тех, кто прошёл через реанимацию, ИВЛ — объяснение понятное. Называется постреанимационная болезнь, которая хорошо изучена. Но вот как объяснить эти проблемы у тех, кто болел легко и даже не попадал на стационарное лечение? И с этим пулом больных всё намного сложнее.
Кто-то считает это посттравматическим расстройством, следствием тревоги, депрессии, астении. Кто-то говорит, что вирус переходит в «скрытую стадию». Вроде бы и не убивает, но и жить нормально не даёт. Кто-то думает, что это просто микротромбозы, микровоспаление. Кто-то предполагает, что вирус немного повреждает мозг, и то, что мы видим — это последствия перенесённого вируса. Мозг никак не придёт в себя.
Но чёткого ответа на ваш вопрос у нас нет. Есть лишь фантазии. Все данные, что я читал, также не позволяют найти однозначный ответ. Плодить домыслы или же оскорблять чьи-то гипотезы своим видением проблемы я не хочу и не буду. Я думаю, чёткий ответ на ваш вопрос мы узнаем позже.
XX2 ВЕК. В одном из интервью вы рассказывали, что в России был период, когда мы вроде выкарабкались из ковидного кризиса. Почему ситуация опять ухудшилась?
В. К. Так текут пандемии. Волнами. То вверх, то вниз. Почему так происходит? По многим причинам. Недостаточное количество людей получили иммунитет от вируса, что всё ещё позволяет ему перепрыгивать с одного пациента на другого, попутно мутируя и развиваясь. Мы устали от масочного режима и дистанционного образа жизни и поведения. Человек — существо социальное. Лицо и мимика — маркер социального настроения. Жить с маской, работать с маской — очень тяжело. Поэтому тут послабление к себе, там послабление… И начинается новая волна. За ней ещё. И так, пока достаточное количество людей в популяции не получит свой иммунитет от болезни. Вопрос лишь в цене, которую придется за этот иммунитет заплатить.
XX2 ВЕК. Что бы вы сказали тем людям, кто не хочет прививаться и видит в массовой вакцинации заговор? Сможем ли мы победить ковид, если темпы вакцинации останутся такими же низкими, как сейчас?
В. К. В отношении того, сможем ли мы победить ковид, если темпы вакцинации останутся такими, как сейчас, я бы сказал так: да, безусловно, сможем. Вопрос в цене победы. Так или иначе общество получит свой иммунитет. Просто заплатит оно за этот коллективный иммунитет ценой своего здоровья, жизнями людей, в основном пожилых (это основная группа риска).
Каждый должен осмыслить эту идею. И, да, я не понимаю людей, которые отказываются прививаться. Но я должен принять эту реальность. Новую реальность. Без самоотверженности, без чувства долга. Новую реальность, которая культивирует эго. Реальность, которая заточена на покупательной способности, новостях с негативной окраской и жизненном принципе «моя хата с краю».
Я вспоминаю вспышку оспы в Москве в 1959—1960 годах. Почитайте про неё в «Википедии»! Тогда, в кратчайшие сроки, были вакцинированы 5 559 670 москвичей и более 4 000 000 жителей Подмосковья. Это стало беспрецедентной акцией по вакцинированию населения как по масштабам, так и по срокам. С момента заноса инфекции в Москву до устранения вспышки прошло 44 дня, причём с начала организованной борьбы со вспышкой инфекции до её полной остановки — прошло 19 дней. По итогам вспышки заболели оспой 45 человек, из которых скончались трое.
И сегодня, вместо того чтобы отдать долг этим людям, нашим бабушкам, мамам, отцам и дедам, вместо защиты их здоровья, антивакцинаторы берут и из абсолютно эгоистических соображений ставят под удар их жизни. «Я» в трудную для всех минуту ставится выше стратегии, которая абсолютно социально и популяционно обоснована.
Вместо того, чтобы защищать нашу историю в лице наших пожилых людей, антипрививочники сознательно стирают её с лица Земли. Напомню, что 8 из 10 смертей, по статистическим данным Америки, приходятся на людей старше 80 лет. Какой будет расклад в России — считайте сами. Доезжают ли пожилые до больниц? Учитываются ли они в какой-то статистике?
Чем антипрививочники лучше тех, кто массово сжигал книги, уничтожая наследие и память? Зато в Instagram и Facebook, в группах антивакцинаторов, под своими комментариями они получают много лайков, прилепляя ложки на место вакцин. Они размышляют о чипировании людей, дистанционном управлении сознанием и мутации генома. Вероятно, лайки сегодня — это новая валюта.
XX2 ВЕК. Почему у нас до сих пор нет лекарства от коронавируса?
В. К. Не знаю. Вероятно, сделать лекарство в кратчайшие сроки — это сложно. Но я понимаю, как это раздражает простых людей… Ведь мы привыкли жить в мире, где всё, что мы хотим, доступно нам в течение 24 часов и доставляется курьером OZON. Даже с дивана вставать не надо.
И вот появляется новая болезнь, но сознание-то не меняется. «В смысле нет лекарства? Вот мои деньги, вот мои связи. Решите мой вопрос! Что значит — не можете? Что значит — надо искать, анализировать, исследовать? Я живу здесь и сейчас. У меня нет времени на завтра».
Завтра — это слишком тревожно, это слишком нестабильно.
XX2 ВЕК. Если бы вы управляли страной, обязали бы вы граждан сейчас снова сидеть по домам? Или какие меры по борьбе с коронавирусом вы бы приняли?
В. К. Это сложный вопрос. Поймите правильно. Стратегии предлагают медики, решения принимают политики. И не всегда у принятых решений есть понятные мне основания. Но я не считаю себя хорошо образованным человеком, чтобы судить, как лучше для страны. Или для экономики страны. Я не уверен, что даже на вопрос, почему за доллар теперь дают 70 рублей, а не 30, я смогу найти правильный ответ. Настолько я плохо образован в этих темах.
Учитывайте вышесказанное, когда будете читать текст далее. Так вот. Я не уверен, что жёсткие ограничения являются обоснованной стратегией торможения волн. Я могу поверить в их эффективность на начальных порах пандемии. Но в долгосрочной перспективе — локдауны, по моим ощущениям, не работают. Для меня это выглядит тушением пожара на морозе своей курткой и свитером. Огонь сбить можно — но дальше можно умереть от холода.
Поэтому я за стратегии недопущения пожаров.
Исходя из этого, у меня и меры соответствующие. Мне кажется, если бы я был правительством, то начал бы с того, что попытался бы построить открытые взаимоотношения с народом моей страны. Открытость с населением, которое бы точно мне доверяло. Я опущу, почему у нас так плохо с доверием к руководству (в общем-то черта, которую можно отметить у нашего человека на всех уровнях). Но я бы вкладывал усилия в пропаганду вакцинации. Через личный пример, опыт звёзд, через примеры первых лиц, замов. Безусловно, через телевидение и радио. Я бы давал ежедневную статистику по стационарам. Чтобы люди видели, что происходит. Уверен, что это бы тоже не сработало. Но я бы делал так…
XX2 ВЕК. На сегодняшний день ковид — главная причина смертей в стране. Как вы думаете, почему тогда подавляющее большинство россиян не особо беспокоится по этому поводу и живёт, как ни в чём не бывало?
В. К. Человек остаётся человеком. Жить в ограничениях и страхе — это невыносимая стратегия жизни. Поэтому так плохо работают диеты в долгосрочной перспективе. Тяжело жить в ограничениях. А борьба с ковидом предполагает множество ограничений. И ещё нужно иметь в виду отношение нашего человека к своему здоровью. Сколько об этом написано — как страшного, так и смешного. В этом весь русский человек. Он хватается за голову только когда начинает болеть лоб от третьего, пятого удара вилами по голове. Это менталитет. Это то, что записано у нас в крови. Поэтому живём сегодня. А завтра… Будь что будет. Там посмотрим…
