Перед вами — перевод материала, опубликованного в журнале Wired. Он о необычном человеке — учёном, инженере и художнике, который умудряется сочетать в себе технологическое прогрессорство и архаично-романтические черты и напоминает иногда настоящего безумного учёного из классического фильма, вроде «Метрополиса» Фрица Ланга. Этого человека зовут Хироси Исигуро (Hiroshi Ishiguro). Автор текста — писательница и журналистка Алекс Мар (Alex Mar). Фотографии — Кейт Опперманн (Cait Oppermann).
Хироси Исигуро создаёт андроиды — красивые, реалистичные, поразительно точные копии людей. Если говорить на языке академической науки, с помощью андроидов он исследует механику межличностного взаимодействия. Однако его истинная цель — постичь невыразимую природу этих уз.
ЛЕТО 2002 ГОДА, Япония, утро в университетской лаборатории на окраине Осаки. Две девочки — обе в бледно-жёлтых платьицах, с пухлыми щёчками, чёрными волосами до плеч и чёлками — стоят друг против друга в свете флуоресцентных ламп. Вернее, одна из них — пятилетняя девочка, а другая — её копия, андроидная реплика. Обе одного роста, одна — модель другой, и это — их первая встреча. Девочка пристально смотрит в глаза своей копии, и та, глядя твёрдо и невозмутимо, кажется, отражает её пристальный взгляд. Мужчина с видеокамерой, — отец одной, создатель другой, — не прекращая снимать обеих девочек, спрашивает: «Может, хочешь что-то сказать?» Дочка, явно смущённая, глядит на отца. Затем снова впивается взглядом в андроид. «Поговори с ней!» — говорит отец. «Привет». Потом дочка тихо повторяет своё приветствие. В ответ девочка-робот кивает. Отец подсказывает дочке, как общаться дальше: «Давай поиграем».
Андроид качает головой. Отец, стоя за видеокамерой, фыркает от смеха. Но дочка не сходит с места. Она просто смотрит на своего двойника, сосредоточенно и озадаченно.
Обе фигурки рефлекторно или в соответствии с хитрой программой едва подают признаки жизни: обе моргают через определённые промежутки времени, обе покачивают головой. Одна по-детски неуклюже, излишне эмоционально пытается осмыслить ситуацию, другая, используя сервомоторы, установленные под искусственной кожей, внутри силиконового корпуса, всего лишь выполняет ряд простых движений.
«Трудно с ней играть?» — спрашивает отец. Его дочь смотрит на него, а затем снова на андроид. Рот девочки-робота приходит в движение, приоткрывается и закрывается, как у оказавшейся на берегу рыбы. Отец смеётся. «Она что-то ест?»
Дочка не отвечает. Она терпелива, покорна и внимательно слушает. Но что-то внутри говорит ей, что надо сопротивляться.
«Что-то не так?» — спрашивает её отец. Даже ему приходится признать, что девочка-робот ведёт себя не совсем естественно.
В конце концов, по прошествии нескольких долгих минут, дочка начинает дышать с трудом и объявляет, что сильно устала. Потом она заревела.
Вечером в пригородном доме её отец загрузил отснятый материал в свой ноутбук, чтобы сохранить для потомков. Его имя Хироси Исигуро, и, по его мнению, в тот день была сделана первая видеозапись современного андроида.
ЗА 15 ЛЕТ, прошедших с тех пор, Исигуро создал около 30 андроидов, большинство из которых женского пола. В их числе реплики женщины-диктора, актрисы и фотомодели. На счету этих андроидов множество публичных акций: появление в кафе и универмагах, исполнение песен в торговых центрах, участие в спектаклях. Однако преимущественно исигуровский выводок «красавиц» используется их создателем для научных исследований. В Японии всего два места, где Исигуро, как правило, проводит свои эксперименты: Международный научно-исследовательский институт передовых телекоммуникаций (Advanced Telecommunications Research Institute International, ATR) в Наре и Лаборатория интеллектуальной робототехники (Intelligent Robotics Laboratory) в кампусе Университета Осаки.
Лаборатория в Осаке, известная как IRL, встроена в лабиринт строгих, серых университетских зданий. В одной из этих коробок ряд почти бесшумных компьютерных ячеек и комнат для наблюдений, где работают около 30 студентов и доцентов. Группы молодых людей в толстовках шаркают по разлинованному линолеуму длинных коридоров, расхаживают в носках по исследовательским комнатам или, уткнувшись носами в ноутбуки, зависают в ячейках, питаясь, в основном, энергетиком Red Bull, крекерами и сладкими палочками. (Женщинам, похоже, здесь не место. Об этом, в частности, говорит одна из табличек: «Остерегайтесь незнакомых мужчин в женском туалете»).
Всей этой непричёсанной, вихрастой сценой руководит Исигуро-сенсей. Его легко узнать, ибо он абсолютно такой же, как на рекламных фотографиях последних лет: идеальный стиляга в чёрной изящно облегающей одежде с чёрным кожаным рюкзаком и поясным кошельком. Он носит тонированные гексагональные очки, а его чёрные вьющиеся волосы уложены в пышную причёску и спадают на лоб. Здесь его кафедра: 54-летний Исигуро — выдающийся профессор одного из лучших университетов страны. В его распоряжении две лаборатории, у него партнёрские отношения с дюжиной частных японских компаний, ему помогают семь секретарей и недавно правительство предоставило ему грант в размере 16 миллионов долларов (один из самых крупных в научно-технической сфере, отмечает он).
Сегодня создание робота, который выглядит, движется и говорит так же, как и мы, всё ещё далеко за пределами наших технических возможностей. Ещё труднее сделать робота человечным, вселить в него невыразимое присутствие личности, которое японцы называют сондзай-кан (sonzai-kan). Для воссоздания такой человечности нам не хватает знаний о самих себе: о том, как аккумулируются сигналы и микродвижения, которые вызывают у нас сочувствие, успокаивают и внушают нам доверие. Когда-нибудь мы сможем справиться с проблемой создания искусственного общего интеллекта — машинного мозга, способного интуитивно решать любую интеллектуальную задачу так, как это делают люди, но зачем нам интеллектуальное взаимодействие с машинами?
С точки зрения Исигуро, раз уж мы запрограммированы взаимодействовать с себе подобными и доверять им, то чем более человечными будут создаваемые нами роботы, тем более откровенно мы должны рассказывать им о своей жизни. С этой целью он и его сотрудники создали и развивают новую область исследований под названием «взаимодействие человека и робота» (ВЧР).
ВЧР — гибридная дисциплина: здесь присутствуют инженерия, разработка ИИ, социальная психология и когнитивная наука. Цель состоит в том, чтобы анализировать наши отношения с роботами и способствовать их развитию. ВЧР стремится выяснить, почему и когда нам хочется взаимодействовать с машинами и, может, даже чувствовать к ним привязанность. По мнению Исигуро, с каждым созданным им андроидом эта связь становится всё теснее.
В укромном уголке IRL хранится коллекция андроидов: самые строптивые исигуровские работники. Здесь, в комнате с плотными шторами, тонким ковровым покрытием и полками, загромождёнными кабелями, мониторами и множеством париков, имеется пара реплик взрослых женщин. Это модели серии Geminoid F. Название серии происходит от латинского слова geminus (в переводе — «близнец») и указывает на то, что где-то в мире у данных андроидов есть конкретные прототипы.
В любое время студенты и сотрудники могут тестировать, измерять и записывать ответы десятков желающих иметь эти андроиды в своём распоряжении. Как насчёт поведения или внешнего вида андроида, его мимики и движений тела, есть ли в них что-то отталкивающее? Что привлекает? Андроиды помогают находить ответы на постоянно растущий список исследовательских вопросов. Каково значение невербальной коммуникации для установления доверия между людьми (и, следовательно, между человеком и андроидом)? При каких обстоятельствах мы могли бы общаться с андроидом как с человеком? Таким образом, коллектив исигуровских лабораторий исследует проблемы интимных человеческих связей.
ВО ВРЕМЯ НАШЕГО ОБЩЕНИЯ, которое длилось несколько месяцев, меня поразило, что Исигуро не утаил от меня глубоко личную информацию: его дважды посещала мысль о самоубийстве; имея семью, он считает себя одиноким человеком. «Одинокий» — не раз и не два я слышала, как, говоря о себе, он использовал это слово.
Что касается меня, то, когда я впервые встретилась с Исигуро, в моей жизни сложилась следующая ситуация:
Прошло 23 месяца с тех пор, как начались отношения, которые казались серьёзными, но на деле таковыми не были. Прошло 15 месяцев с тех пор, как я, чтобы забыть о неудаче, переключилась на другие отношения, продолжавшиеся слишком долго. Уже 13 месяцев я живу в маленьком городке на севере штата Нью-Йорк ради плодотворного покоя. Я готовлю к печати книгу, что является для меня всепоглощающим и необходимым занятием. И в последнее время, стоит мне днём или вечером чуть-чуть отвлечься от рукописи, как меня охватывает чувство изоляции. Это не полная изоляция, ибо у меня есть близкие друзья, более широкий круг знакомых, моя семья, но это — отсутствие интимной близости. Никакой романтики, никакого секса.
Всегда есть мужчины, которые мной интересуются, поэтому, отчасти, отсутствие близости — мой собственный выбор. Но то, чего мне не хватает больше, чем секса, — это ощущение неразрывного единства с другой личностью, нечто такое, что казалось мне невообразимым. И хотя сенсорная депривация стала несколько досаждать, большую часть времени — наверное, не меньше 80 процентов — я забываю о ней. Я в значительной степени независима, в определённом смысле художник и во многих отношениях не скованная условностями и предрассудками женщина. Какими бы отчуждающими ни были эти 80 процентов времени, они дают мне творческое вдохновение. Но оставшиеся 20 процентов сводят меня с ума.
Вот в какой ситуации я нахожусь, отправившись в 17-часовой полёт, чтобы встретиться с Исигуро. И в результате, если не кривить душой, здесь, за границей я чувствую себя особенно скверно. Само понятие «человеческой связи» никогда не было для меня столь загадочным. Было бы здорово, если бы кто-то сумел её измерить, взвесить, рассчитать размеры. Обрести способность вызывать и поддерживать ощущение интимной близости с другим человеком значит взять под контроль то самое чувство, которое в наибольшей степени приводит нас в смятение и которое очень часто от нас ускользает.
ВОТ КАК Исигуро помнит своё детство:
Его семья живёт в городке Адогаве (Adogawa), на западном берегу озера Бивы (Biwa), откуда в бухту Осаки через Киото течёт река. В школе, сидя среди дисциплинированных одноклассников, Хироси не слушает учительницу. Он пропускает её слова мимо ушей, используя школьное время на то, чтобы рисовать картинки, никак не связанные с уроком. Его мать опасается, что с ним что-то не так.
Мать и отца Хироси видит редко: будучи школьными учителями, они целыми днями пропадают на работе, как потом будет пропадать и их сын. Вместо родителей за ребёнком присматривают бабушка и дедушка. Его дед по материнской линии — фермер, благочестивый буддист с окостеневшими, традиционными представлениями о том, «как должен вести себя японец». Он учит мальчика правильно использовать палочки для еды, молиться, готовить дом к празднованию Нового года. На этих уроках, в отличие от школьных, Хироси — прилежный ученик, ибо дедушка не говорит ему, как нужно думать, а учит его стремиться к совершенству.
Они живут у подножия Хиры (Hira) — горного хребта, на склонах которого Хироси любит искать змей и насекомых. Может попасться жук-олень — блестящий, чёрный, сегментированный, почти 3 дюйма в длину, с парой ветвистых рогов-мандибул впереди. Мальчик делает жука лучше, прикрепляя к его телу новые сегменты (лезвия бритвы, кусочки металла). Обретая новый облик, насекомые могут оставаться живыми, если не погибают от клея. Это самые ранние киборги Хироси.
Один из его лучших друзей живёт ниже, у самой воды. Это мальчик из более бедной общины. Его родители занимаются тем, что забирают умерших и готовят их к погребению. Хироси ещё не понимает, что статус этих людей ниже статуса его семьи, так как их работа считается грязной. По настоянию матери, мальчику пришлось отказаться от его «нечистой» дружбы, и он будет помнить об этом все последующие годы.
У Хироси слабое здоровье. С самого рождения мальчика одолевают экземы. Его спина, грудь и руки покрыты зудящей, отвратительной сыпью. Чтобы стало легче, кожу надо чесать. Каждую ночь его дедушка и бабушка по очереди чешут его спину, пока он не засыпает. Каждую неделю врач делает ему три мучительных инъекции, пытаясь вылечить его, но безрезультатно. Примерно в 12 лет ему, наконец, помогли стероиды. Он вынужден принимать их и ныне, и они всегда у него под рукой. Его собственное тело всегда чуждо ему.
Когда пришло время поступать в колледж, Исигуро выбрал учебное заведение, руководствуясь тремя критериями: во-первых, оно не должно быть против эксцентричных, иногда равнодушных студентов, вроде него; во-вторых, во время учебных занятий оно должно позволять рисовать карандашами и красками; в-третьих, оно не должно находиться поблизости от его дома. Осенью 1981 года он поступает в Университет Яманаси (яп. 山梨学院大学, англ. Yamanashi Gakuin University), недалеко от Фудзиямы.
Оказавшись там, Исигуро продолжает относиться к учёбе весьма беспечно, получая больше удовольствия от ряда эксцентричных занятий, позволяющих зарабатывать деньги: он работает поваром, воспитателем школьной продлёнки, торговым агентом по продаже учебников (всего лишь неделю) и, что наиболее выгодно, профессиональным игроком в патинко. Он очутился на обочине студенческой жизни, не желая даже формально проявлять свойственную японским студентам усидчивость.
В то же время Хироси превращает себя в наиболее романтичную противоположность студенту — в художника. Что ему учёба! Вечно в чёрной кожаной куртке, он, прихватив блокноты и карандаши, едет на своём чоппере «Ямаха» в ближайшую сельскую местность, чтобы сделать наброски пейзажа. Его привлекают странные формы деревьев, весенние персиковые цветки. Он создаёт рисунки и картины маслом, и кое-что из этого ему удаётся продать.
Но, когда шёл третий год учёбы, Исигуро резко порвал с живописью. Если он не может стать великим художником, который пользуется любовью публики, какой смысл в этом занятии? (В своих неудачах он винит, в частности, дальтонизм: Хироси тянет к пейзажам, но оттенки зелёного цвета недоступны для него). Он потерял ту цель, которая у него была. В те дни, когда на душе особенно мрачно, Исигуро, мчась на своём мотоцикле по крутой и извилистой дороге, представляет, что не сделает поворот: рвануть прямо, полететь с обрыва — каково это будет?
Затем появился свет. Университет Яманаси предложил изучать новую область информатики, и Исигуро начинает задаваться вопросом, какое отношение компьютерная графика и компьютерное зрение могут иметь к изобразительному искусству. Это начало эпохи персональных компьютеров, и программирование кажется дико творческим. Чувствуя, что ему нечего терять, он переключается на другую профессию.
В его мозгу кое-что почти сразу встало на своё место: Исигуро осознал, что в сфере программирования, не имеющей строгих ограничений, он может продолжать мыслить, как художник, но инструменты должны быть другими. Он влюбляется в новый словарь: «Ассемблер», «Паскаль». Для работы студентам выделили одну-единственную комнату, ужасно холодную, наполненную шумом огромных компьютеров. В таких условиях комфортно лишь машинам. Исигуро работает один, разрабатывает программное обеспечение, но при этом он учится общаться с системой — с системой, которая реагирует на его команды. Они вступили в диалог.
Вскоре Исигуро перестал ездить за город, предпочитая целыми днями сидеть в лаборатории. И, когда он освоил новый язык, втянулся в разговор с большими машинами, возникла мысль: нельзя ли сделать этот язык более человечным, чтобы однажды компьютеры обрели способность понимать нас интуитивно, чтобы диалог превратился в отношение между человеком и машиной?
Создание такой связи становится его единственной целью, его мечтой.
В 2000 ГОДУ ИСИГУРО, будучи доцентом в Киотском университете (яп. 京都大学, англ. Kyoto University), создаёт своего первого робота-гуманоида: механическое устройство, которое движется на колёсной платформе, махая своими шарнирными стальными руками. Но он начинает считать, что роботам необходим привлекательный, человекоподобный внешний вид, если люди хотят по-настоящему привязаться к ним.
Прошло почти десять лет с тех пор, как он женился (на пианистке, с которой его познакомил один из его университетских друзей), и он просит у жены разрешение снимать её на видеокамеру сидячей, дышащей, реагирующей на случайные раздражения. Он пытается определить нюансы человеческого поведения, изолировать те физические данные, которые читаются нами, сознательно или бессознательно, как «человеческие». Он делает маленькое открытие: люди никогда не сидят спокойно.
Исигуро знает, что у андроидов немало противников — по меньшей мере, на Западе, с которого многие японские исследователи берут пример. Кое-кого тревожит, что преодолевать отвращение потребителей к человекоподобным роботам (так называемый «эффект зловещей долины») будет слишком трудно и что неудачный проект андроида крайне отрицательно скажется на общественной поддержке развития робототехники. У Исигуро тоже есть повод для тревоги: его нетрадиционные взгляды могут стоить ему научной карьеры. Но иное видение дела не для него. И потому, когда компания, в партнёрстве с которой он создаёт новый робот, потребовала, по предложению известного дизайнера, придать этой машине «насекомоподобный» вид, терпение Исигуро лопнуло. Работая над следующим проектом, он решил действовать по-своему. Ему нужно «убедить их», что андроид лучше.
Его первый андроид, считает Исигуро, должен быть такой же высоты, как насекомое (около трёх с половиной футов), — для удобства сравнения. Другими словами, в качестве прототипа ему следует взять ребёнка. Чтобы создать реплику, он должен часами держать прототип в гипсе. Единственным ребёнком, который мог получить разрешение на участие в таком производственном процессе, был его собственный — дочь Риса.
Её отцом Исигуро стал несколько лет назад, и теперь он просит жену поддержать его план. Она соглашается. Без её помощи проводить эксперимент было бы трудно, ибо дочку воспитывает она. И вот, в начале 2002 года, вся семья вместе со специалистами по слепкам и спецэффектам собралась в лаборатории кампуса и приступила к двухдневному процессу создания реплики Рисы.
В лаборатории мать Рисы помогает ей раздеться. Она снимает с девочки одежду и ставит её на маленькую деревянную платформу. Её отец и специалист по изготовлению слепков размазывают по её туловищу и верхней части бёдер бледно-зелёную пасту, обматывают нанесённый на тело слой широкими полосками ткани, смоченными в гипсе, и просят Рису не шевелиться, пока гипс не высохнет. Затем пятилетнюю девочку, завёрнутую в розовое полотенце, в резиновой шапочке и с хлопчатобумажными затычками в ушах, укладывают на столе. Вокруг её головы — ограждение из пенопласта и упаковочной ленты. И вот, подняв ведро, специалист по слепкам льёт за это ограждение пасту. Риса пытается встать, чтобы закрыть уши, и родители спешат успокоить свою дочурку: «Не волнуйся! Всё в порядке!» Наконец, пришло время готовить девочку к заключительной фазе процесса: к изготовлению слепка лица.
Мать Рисы и специалист по слепкам медленно покрывают лицо девочки густой пастой, и через видоискатель камеры Исигуро видит, как напряглась его малышка. «Как только мы закончим, — говорит ей отец, — ты можешь съесть всё, что захочешь!» Толстый слой пасты кладут ей на лоб, на подбородок и ниже, до верхней части шеи, кладут на щёки и нос, а затем закрывают весь рот. Её мать смеётся, чтобы ободрить её. «Закрой глазки. Как будто ты легла спать … Спокойной ночи!» Всё это время, непростое для ребёнка её возраста, Риса не шевелится и терпеливо молчит. Теперь, когда дело дошло до век, всё её личико оказалось под слоем пасты. На этот слой быстро кладут крем, который сразу же начинает твердеть. Чтобы можно было дышать, в маске оставлена дырочка — для левой ноздри.
«Всё в порядке, — говорит специалист по слепкам. — Ещё чуть-чуть…»
«Риса, ты молодец, — говорит, стоя за камерой, Исигуро. — Если хочется спать, если тяжёлая голова, можешь просто откинуться назад. Совсем как ночью, в постели…»
К лицу девочки прижимают пропитанную гипсом ткань (дырочка для дыхания, конечно, остаётся), и этот кусок ткани становится жёстким. Похоже, что теперь профессор встревожен: лицо Рисы ушло из кадра, камера смотрит в стену. «Риса, если тебе легко дышать, пожалуйста, сожми мою руку…»
«Риса, — говорит её мать, — постарайся не плакать, иначе будет забит твой носик. И вообще: плакать ни к чему! Потерпи… Хорошо бы тебе поспать. Подремли…»
Когда спустя несколько месяцев в лабораторию доставили посылку, Исигуро и его команда открыли ящик и достали оттуда Рису в виде оболочки из силикона: лысую, голую, эластичную. Натянув присланную оболочку на покрытый пенопластом механизм, его установили в лаборатории. Исигуро назвал этот андроид Repliee R1 (R — в честь Рисы), а жена, чтобы одеть его, пожертвовала для него один из сарафанчиков дочери.
Результат эксперимента оказался неоднозначным. Исигуро вынужден был признать, что созданный им малобюджетный андроид с его ограниченными, конвульсивными движениями больше похож на зомби, чем на человека. И хотя он демонстрирует его только узкому кругу лиц, дочка-андроид превратилась в фантастический персонаж и пошла гулять по свету. (В разговоре со мной один робототехник назвал этот проект «сумасшедшим», другой — «странным» и «немного пугающим».) Однако Repliee R1 убедил Исигуро в том, что он на правильном пути.
Что касается дочери, то Исигуро подарил ей несколько кукол «Hello Kitty». «И всё же, — сказал он, — она плакала». С тех пор они ни разу не говорили об этой истории.
Три года спустя, в 2005 году, Исигуро представляет публике Repliee Q1 Expo. Это копия взрослой женщины (популярной токийской тележурналистки). Данный андроид, профинансированный лучше, чем первый, обладает весьма подвижной верхней частью тела. Движения его губ синхронизированы с тем, что он говорит. Лаборатория Исигуро проводит с Repliee Q1 Expo ряд исследований. Их результаты публикует крупный японский журнал, посвящённый робототехнике. В Южной Корее появляется андроид-подражатель. О работе лаборатории снимают телефильм. Всё больше людей интересуется копиями людей, которые создаёт Исигуро, и это подтверждает правильность избранного им пути.
Но теперь ему хочется большего. Дважды он был свидетелем того, как другие люди имели возможность, пусть и приводящую в замешательство, встретиться со своим двойником-роботом, и он жаждет испытать это сам. Кроме того, его дочь была малышкой, а тележурналистка — хотя и взрослой, но, по его словам, «заурядной» личностью: ни та ни другая не могла подвергнуть свою встречу с андроидом научному анализу. Истинному исследователю нужен его двойник. «Это будет что-то вроде автопортрета», — думает Исигуро, вспомнив себя — художника. Проект получает его инициалы: Geminoid HI. Это его механический близнец.
У Исигуро есть сотни фотографий сборки его двойника. Вот ассистент надевает «факсимиле» его тогдашнего 43-летнего лица на голову машины и застёгивает сзади «молнию», голая макушка усеяна датчиками. Вот геминоид сидит: видны торс (его роль играет жилет) и руки с механическими бицепсами («плоть», как элегантные перчатки, лишь ниже локтей). На руках есть вены, веснушки и слабые морщины возле запястий; у ногтей — бледные и точные кутикулы. А вот геминоид в приталенной чёрной сорочке — такой же, как у Исигуро. Ассистент поднимает андроиду руки, одну за другой, чтобы вдеть рукава, — словно одевает капризного ребёнка.
Geminoid HI, как и Исигуро, носит облегающие чёрные брюки, его ноги-протезы в чёрных носках обуты в чёрные кроссовки. К верхней части его головы кнопками прикреплён чёрный парик с причёской его создателя. Вот первая речь геминоида. За ним внимательно наблюдают исследователи, а компрессор нагнетает в его грудь воздух: пучок кабелей идёт от копчика в металлический ящик.
Этот андроид — шаг вперёд, но, по сравнению с человеком, он по-прежнему не очень правдоподобен. Его руки, лежащие на коленях, эластичны на ощупь; его взгляд, в отличие от взгляда создателя, поражает своей интенсивностью, но его глаза явно сделаны из жёсткой, яркой пластмассы. Поднеся ухо к его телу, вы услышите тихий шум, идущий от скрытого внутри двигателя; всякий раз, когда он моргает, слышится лёгкий щелчок. Временами он, как и его сёстры, — не более чем ростовая марионетка, подобная шедеврам аниматроники, развлекающим публику в Диснейленде. Но есть в нём и то, что вызывает беспокойство. Ибо, так или иначе, все его элементы весьма слаженно имитируют благожелательное взаимодействие с человеком. Нельзя не признать тот факт, что его лицо способно выражать весь спектр человеческих эмоций: меланхолию (уголки рта опущены), огорчение (глаза прищурены и почти закрыты), скепсис (косой взгляд), задумчивость (голова наклонена влево). Когда его глаза встречаются с вашими, датчики движения фиксируют ваше положение, и на мгновение у вас возникает чувство, что он — этот «мужчина», этот «Исигуро» — ваш знакомый.
Geminoid HI принёс Исигуро ту известность, к которой он стремился. Используя этот проект, профессор и его команда публикуют десятки исследований, анализируя, какие реакции вызывают сам Исигуро и его двойник. (В этих исследованиях осуществлялось телеуправление: оператор управлял андроидом удалённо и беспроводно). Профессор и его геминоид бок о бок участвуют в азиатских и европейских телешоу. Кроме того, Исигуро становится лектором, который выступает в разных уголках мира, не покидая своей лаборатории в Осаке: он всего лишь осуществляет телеуправление, а путешествует его двойник, под бдительным присмотром ассистента. (Ноги и туловище геминоида сдаются в багаж, а голова отправляется в путь как ручная кладь.) Исигуро-сенсей становится предметом увлечения; из исследователя он превратился в человека, сотворившего копию самого себя. К нему рекой потекли приглашения на конференции и фестивали.
Отчасти успех данного конкретного андроида, по-видимому, объясняется тем, что он работает на нескольких уровнях. Как и его предшественники, он — цирковой трюк: «Взгляните на человека, а теперь — на его копию! Попытайтесь найти различия!» Но, помимо этого, он — исигуровский ответ на экзистенциальную дилемму: впечатляющая попытка творца овладеть собой, сделать себя более прочным.
При этом возникла новая проблема. Исигуро обнаружил неожиданные последствия жизни бок о бок со своей собственной репликой. С времён аспирантуры он привык одеваться в чёрное, и теперь такая одежда стала официальной униформой не только его самого, но и HI. Он смог яснее увидеть себя, и это протрясло его. Однако отныне ему необходимо, чтобы его тело — естественно меняющееся, стареющее — оставалось в жёстких рамках, задаваемых двойником. Он вынужден приспосабливаться к своему андроиду, мерить себя его мерками, оценивать себя с оглядкой на него. Таким образом, его андроид заставил его мучительно сознавать своё физическое старение и в то же время быть более уверенным в своих физических силах, чем когда-либо прежде.
Исигуро — это несколько мифов одновременно. Создавая женские андроиды, он — Пигмалион, оживляющий свою Галатею. А со своим двойником он — Нарцисс, который часами глядит в своё отражение. В отличие от Нарцисса Исигуро, конечно, сознаёт, какую ситуацию он создал, но, сотворив свой образ, он неожиданно для себя загнал себя в ловушку. Позируя рядом с геминоидом HI для прессы и телевидения, он старается походить на своего андроида, и его лицо превращается в зеркало лица его двойника. (Однажды в научно-исследовательском институте профессор Исигуро, заметив, что я фотографирую его вместе с его андроидом, сразу же, рефлекторно перестал улыбаться, чтобы выражение его лица стало таким же безмятежным, как у робота.)
И вот уже его ученики невольно сравнивают его с геминоидом-двойником. «О, профессор, вы становитесь старше», — подкалывают они, но Исигуро не смешно. Несколько лет спустя, в возрасте 46 лет, он сделал другую копию своего лица, чтобы вторая версия HI отразила его старение. Однако делать так через каждые несколько лет было бы слишком дорого и слишком болезненно для его тщеславия. Взамен Исигуро решил воспользоваться логической альтернативой: изменить свой физический облик в соответствии с обликом своего двойника. Он идёт на косметические процедуры с применением лазера и инъекций в лицо его собственных кровяных клеток. Вдобавок он садится на диету и берётся поднимать тяжести, в результате чего теряет около 20 фунтов. «Я решил больше не стареть, — говорит Исигуро на превосходном, но синтаксически несовершенном английском. — Неизменно я становлюсь моложе».
Оставаться таким же, как его двойник, стало для Исигуро идеей фикс. «Андроид выражает мою идентичность, — говорит он. — Мне нужно быть идентичным с моим андроидом, иначе я потеряю свою идентичность». Я вспомнила ещё одну фотографию его первого двойника. На ней — череп робота, бледно-жёлтая пластиковая оболочка с отверстиями для блестящих зубов и глазных яблок. Когда я спросила, о чём он думал, наблюдая за сборкой этой копии его собственной головы, Исигуро ответил: «Я думал, что за моим лицом похожий череп». Возможно, его ответ был шутливым лишь отчасти.
Затем он перевёл разговор на меня: «Почему вы приходите сюда? Потому что я создал свою копию. Работа важна, андроид важен. Но сам я вам не интересен».
ЗИМНИМ ДНЁМ 2012 года вокруг большой стеклянной витрины токийского универмага Такасимая толпится народ. За стеклом — Geminoid F в элегантном шёлковом платье, длинная коричневая чёлка, разделённая надвое, обрамляет лицо. Приближается День святого Валентина, и «она» сидит, как будто бы ожидая кого-то, на фоне подарочных коробок, завёрнутых в бумагу с розовыми узорами и перевязанных красными лентами с большими бантами.
Дни напролёт она глядит на свой смартфон, почти не обращая внимания на тысячи посетителей универмага, которые, глазея на неё, прижимаются к витрине. То и дело её лицо слегка меняется, выражая ряд еле уловимых эмоций, словно она реагирует на какой-то только что полученный текст. Придумано умно, ибо, не усложняя дело постоянным взаимодействием со зрителями, она успешно играет роль человека. И правда: вовсе не редкость, когда люди часами умышленно игнорируют своё окружение. Но иногда она поднимает глаза на того, кто к ней приблизился, и улыбается, что на мгновение создаёт впечатление встречи с весьма приятной незнакомкой.
Несколько дней Исигуро, стоя у главного входа, через проход от витрины с женщиной-андроидом, наблюдает за людьми, толпящимися перед ней. Ему нравится представлять себе, какие мысли они приписывают его творению.
Мы считаем, что наши связи друг с другом чрезвычайно сложны, но очень часто они строятся на мелочах. Поскольку ныне всё, что мы делаем, опосредовано техническими устройствами, мало кто из нас заметит, по меньшей мере в первые дни, если друга, с которым мы обмениваемся сообщениями, заменит бот. И очень легко вызвать у нас сочувствие по отношению к какому-то человеку, животному и даже неодушевлённому предмету. В 2011 году исследование, проведённое в Университете Калгари (University of Calgary), показало, что испытуемые охотно наделяли эмоциями и намерениями кусок бальзы, управляемый джойстиком. Другими словами, мы так настроены на эмпатию, что готовы, не имея на то каких-либо серьёзных оснований, очеловечивать кусок древесины. Это уморительно смешно, ибо похоже на животный инстинкт, и одновременно ужасно, ибо говорит о высокой степени уязвимости человечества.
Но, чем больше внешнее сходство неодушевлённого предмета с человеком, тем сложнее становится наше отношение к этому предмету. Как только мы начинаем чувствовать, что имеем дело с чем-то очень знакомым и в то же время не совсем правильным, эффект зловещей долины резко снижает уровень нашей эмпатии. В том же году, в каком проводился эксперимент Университета Калгари, Исигуро, недавно создавший Geminoid F первого поколения, и Калифорнийский университет в Сан-Диего (University of California, San Diego) опубликовали результаты исследования нейронов, связанных с эмпатией. Команда использовала функциональную МРТ для сканирования головного мозга 20 человек в возрасте от двадцати до сорока лет во время просмотра ими трёх видеороликов: сначала с исигуровским андроидом, искусно изображающим женщину, потом — с тем же андроидом, когда его механизм раскрыт, и, наконец, с живой женщиной — прототипом данного андроида.
В каждом из трёх роликов женщина (искусственная или натуральная) машет рукой, кивает, поднимает лист бумаги, протирает тряпкой стол. Наибольшее возбуждение теменной коры головного мозга и, в частности, тех её областей, в которых осуществляется связь обнаружения телесного движения с так называемыми нейронами эмпатии, отмечено тогда, когда испытуемые наблюдали за андроидом. По мнению исследователей, это говорит о том, что даже мелкие жесты могут создавать в мозгу перцептивные противоречия, вызывающие эффект зловещей долины. Вернувшись в свою лабораторию, Исигуро удвоил внимание к мелким движениям андроида — таким, как кивок, поворот головы, сдержанная улыбка.
Почти в то же время, когда Geminoid F был выставлен в универмаге, Исигуро удалось использовать этот андроид для создания связи между двумя людьми. В 2012 году с Исигуро познакомился обосновавшийся в Токио разработчик игр Тэттян (Tettchan). Он недавно развёлся и в разговоре с профессором упомянул о том, что хотел бы вступить в интимные отношения со своей давней подругой по имени Мики (Miki). Исигуро пригласил обоих в свой научно-исследовательский институт в Наре, предварительно попросив студентов подключить к женщине-андроиду телеуправление. Профессор поставил Тэттяна за пульт оператора и закрыл дверь, после чего вместе с Мики зашёл в другую комнату. Здесь их ждала женщина-андроид, и Исигуро предложил Тэттяну (слушавшему, стоя в операторской) поговорить через неё с ним и Мики. Тэттян стал говорить. Его изменённый компьютером голос звучал, как женский. При этом андроид синхронно открывал и закрывал рот, его голова и длинные волосы двигались в ритме движений оператора. «Точь-в-точь настоящая женщина, — сказал, довольный собой Исигуро, указывая Мики на робота. — Это не Тэттян, это новая женщина, очень милая и красивая».
Они разыграли маленькую беседу, в ходе которой Тэттян опробовал свою новую, женскую инкарнацию. И так удачно, что Мики и Исигуро рассмеялись. Наблюдая за подругой через монитор, Тэттян заметил произошедшую с нею перемену. Именно тогда Исигуро, зная о сложных чувствах Тэттяна, предложил Мики поцеловать её собеседницу. И смущённая Мики, наклонившись к андроиду — андроиду, одушевлённому Тэттяном, — поцеловала его в щёку. Это было, по словам Тэттяна, «как удар молнии». Все препятствия, которые их разделяли, внезапно исчезли.
Вскоре после этого Тэттян и Мики решили жить вместе. Тэттяну всё ещё не очень понятно, как сработала машина Исигуро, но он убеждён, что именно она сделала его и Мики семейной парой.
ЗА ОБЕДОМ с Хироси.
Он потратил массу времени, говоря самому себе через своих андроидов, тестируя их, представляя себе, какое влияние они оказывают на других людей. Хироси (недавно он попросил меня называть его по имени) заявил, что хочет записать себя, говорящего «Я тебя люблю», чтобы потом андроид повторил ему эти слова женским голосом. Это шутка. Однако опять похоже на то, что лишь отчасти. Во всяком случае, такой обмен с андроидом Хироси считает полезным. Это, по его словам, «настоящая беседа». Беседа с самим собой.
«Беседа — это своего рода иллюзия, — говорит Исигуро. — Я не знаю, что происходит в твоём мозгу. Всё, что я могу знать, — это лишь то, о чём я думаю. Беседуя, я всегда задаю вопросы самому себе». За годы, в течение которых Хироси управлял андроидами, общался через них или с ними, он пришёл к выводу, что мысли других людей его нисколько не интересуют. «Я всегда думаю лишь о себе. Мне важно понимать, чего ты хочешь, но это не приоритет. Прежде всего, мне нужно разобраться с тем, что творится в моей голове. А иначе, зачем говорить?»
Другими словами, беседа с другими людьми, с его точки зрения, имеет смысл только как средство лучше понять самого себя — и нет ничего более насущного, чем это. Далее Хироси берёт для примера нашу с ним беседу: «Мы не знаем, в какой мере мы делимся друг с другом информацией. Я всегда что-то предполагаю, ты тоже, и, благодаря паттернам нашей беседы, мы можем считать, что обмениваемся информацией. Но я не могу напрямую обращаться к твоему мозгу».
«Что такое «связь»? — спрашивает он. — Другой человек — всего лишь зеркало».
То, что на каком-то фундаментальном уровне понимания мы способны определять непосредственные намерения и желания друг друга, не вызывает сомнений, иначе мы не смогли бы функционировать. Но жёсткий взгляд Хироси на общение людей, увы, кажется мне верным: в самых укромных уголках нашего сознания существуют целые планеты интимной информации, поделиться которой невозможно. Наше страстное стремление обрести связь, преодолеть разрыв в понимании является ведущим человеческим желанием, и, по мнению Хироси, когда-нибудь оно будет удовлетворено благодаря человекоподобным машинам. Профессор убеждён, что любые человеческие эмоции, включая эмпатию и романтическую любовь, суть не что иное, как реакции на стимулы — реакции, которыми можно манипулировать. Андроид, благодаря изменчивому взаимодействию его пневматических суставов, своду его механического лба, изгибам его пластмассового черепа, множеству еле уловимых движений, освоенных им за годы научного исследования матрицы человеческого поведения, становится всё более способным преодолеть любую пропасть непонимания, наладить с человеком безукоризненно работающую связь. Возможно, это — изощрённый метафизический трюк, но что за беда? Важно, чтобы была удовлетворена насущная потребность, и было ощущение реальности.
Я думаю о нежном выражении лица женщины-андроида, когда она глядит на дисплей смартфона, не умея читать. Хироси хочет, чтобы мы вообразили, будто она всё же читает посланные нами сообщения, представили её одиночество, влюбились в неё. Всякий раз, когда мы проецируем на неё свои собственные чувства — воображаем разделённое с нами переживание, налаженную с нами связь, — мы даём Исигуро основание считать, что он на правильном пути, что его работа продвигается вперёд.
Хироси мало говорит о своей личной жизни, но, зная про его постоянные разъезды и то, что его рабочий день по его собственной воле длится 16 часов, я понимаю, что он и его жена живут довольно независимо друг от друга. «У нас есть простые правила. Она никогда не спрашивает, чем занимаюсь я, а я никогда не спрашиваю, что занимает её».
И вдруг он оживился: ему пришла в голову идея о том, над чем стоит поработать. «Я хочу узнать смысл любви. Знаешь ли ты её истинный смысл? Что это такое — любовь?»
Слегка поразмыслив, я ответила так: «Когда я думаю о ней, она всё время меняется».
«Прекрасно! — удивился он. — Ты прямо-таки учёный. Я тоже постоянно меняю свои представления. Каждый год у меня новые гипотезы. Прежде чем уйду, хочу лучше понять, что такое любовь».
И тут Хироси рассказал мне о двух случаях, когда он всерьёз думал о самоубийстве. В первый раз это случилось в 36 лет: тогда один из его лучших студентов превзошёл его в компьютерном программировании (в то время оно было главным занятием Исигуро). Второй случай произошёл 10 лет спустя: Хироси очень гордился тем, что умеет грамотно составлять технические документы, но ещё один студент показал себя более искусным и плодовитым автором таких бумаг. Оба раза Исигуро удалось выйти из депрессии, взглянув на свою работу под новым углом. Но эти два случая заставили его острее переживать возможность постепенного естественного ухудшения ума. По мнению Хироси, его способность концентрироваться на решении проблем уже сейчас хуже, чем была. То, что с годами у него будет развиваться слабоумие, страшит его больше смерти. О перспективе потерять возможность генерировать новые идеи он высказался так: «Наверное, стремление выжить в этом мире станет для меня бессмысленным. Я не люблю думать об этом».
Мы немного помолчали, а затем он снова приблизил своё лицо к моему.
«Ты знаешь, что такое душа? — спросил он. — Душа не такая уж личная. В Японии, когда ты уходишь, твоя душа возвращается на прежнее место, назад в горы. Ну, а пока мы живём вот так — индивидуально», — он обвёл рукой себя и меня, сидящих на матах. «У нас есть собственные души. Но, уходя, мы кое-чем поделимся. Душа возвратится туда, где души собираются вместе».
«Душа не одинока, — говорит он. — Душа не одна».
В СУББОТУ вечером я встретилась с Хироси и Розарио Сорбелло (Rosario Sorbello), профессором робототехники из Университета Палермо (итал. Università degli Studi di Palermo), который дважды в год совершает паломничество в лабораторию Хироси. Он часто посылает сюда учиться своих студентов, организовал в Сицилии представление с участием исигуровского андроида. Этот высокий мужчина в превосходно сшитом костюме и дорогой обуви из тонкой кожи ведёт себя по-мальчишески. Сорбелло явно упивается своей возможностью общаться с Исигуро: он дважды напомнил мне о том, что Хироси «очень важная персона».
Мы встретились в Минами (Minami), одном из бурлящих торговых районов Осаки, чтобы отведать вечерней уличной еды: нам подали в огромных чашах рамен и обжаренные в жидком тесте шарики с осьминогом. (Хироси часто наведывался сюда, будучи бедным студентом-старшекурсником.) После десертного супа из красной фасоли, принесённого официанткой в фартуке с воланами, Хироси решил, что вместо бара мы должны отправиться в его лабораторию: в «бар моего кабинета», как он выразился. По пути мы заглянули в залитый флуоресцентным светом круглосуточный магазин, чтобы, перед тем как вернуться на поезде в университет, купить закуску для выпивки: стручки васаби, вяленого осьминога, сладкие палочки.
Пока Хироси просматривает информацию на своём телефоне, Сорбелло говорит о стремлении к интимной близости с андроидами, о чём он, по всей видимости, много размышлял. «Можете ли вы представить, каково это — хотеть поцеловать робота? — спрашивает он. — Хотеть поцеловать резину, искусственную, а не человеческую плоть? У некоторых людей такое желание есть. Представьте себе, что вы придумали, как согревать кожу робота, чтобы она была не холодной, а тёплой на ощупь. Есть люди, которые хотят попробовать сделать что-то в этом роде». Человеческие половые и романтические отношения, говорит он, неизбежно беспорядочны, и, поскольку многие люди стремятся к тому, чтобы их жизнь оставалась простой, связь с андроидом может здорово помочь им. «Я думаю, что за этим будущее», — заявляет он.
Секс, вероятно, следует определять как акт предельной физической близости, однако он может быть и простым половым актом, симуляцией близости. Секс можно мыслить как нечто возвышенное, далеко выходящее за чисто физические рамки, но реальный секс — это, как правило, преимущественно физический, а не глубоко интимный контакт, каким он, согласно нашим представлениям, может или должен быть. С точки зрения этой реальности, весь спектр сексуального опыта можно, по крайней мере, теоретически, воспроизвести с помощью андроида.
Позже я по рекомендации Сорбелло прочитала изданную в 2007 году книгу эксперта в области ИИ Дэвида Леви (David Levy) «Любовь и секс с роботами» (Love and Sex With Robots). По мнению автора, недалеко то время (примерно середина XXI века), когда люди захотят, чтобы роботы стали их друзьями, половыми партнёрами, даже супругами. Эта перспектива, с которой Леви, похоже, смирился, станет реальностью, как только мы поверим в наличие у роботов эмоций и желаний. Андроид, разработанный для конкретного человека, будет иметь физические пропорции, тембр голоса, цвет глаз и тип личности, которые в наибольшей степени нравятся его владельцу, и если вдобавок ко всему перечисленному робот окажется способным вспоминать истории из жизни хозяина и хозяйские шутки, а также импровизировать на темы этих историй и шуток, он покорит человека.
Как известно, Алан Тьюринг считал, что доказательством разумности ИИ является убедительная демонстрация им интеллекта. Леви, принимая эту точку зрения, распространил её на сферу эмоций: «Если робот ведёт себя так, будто у него есть чувства, логично ли отрицать их наличие? Если искусственные эмоции робота побуждают его говорить «Я люблю тебя» и тому подобное, нам непременно следует принять его слова за чистую монету… Почему, если робот, который, как мы знаем, обладает эмоциональной интеллектуальностью, говорит «Я люблю тебя» или «Я хочу заняться с тобой любовью», мы должны усомниться в этом?» Человеческие эмоции, по мнению Леви, не менее «запрограммированы», чем эмоции интеллектуальной машины: «У нас есть гормоны, у нас есть нейроны, и мы так «смонтированы», что генерируем эмоции».
Другими словами, Леви утверждает, что наша внутренняя жизнь, как и работа ИИ, по существу является алгоритмической. Через несколько десятилетий, пишет он, разница между человеком и андроидом может стать «не больше, чем разница в культуре между людьми из разных стран или даже из разных частей одной и той же страны». Что касается полового акта человека с андроидом, то, по мнению Леви, такой секс станет не только спасительным средством для того, кто изолирован от общества, но и морально приемлемой отдушиной для любителя сексуальных авантюр или для того, чей половой партнёр болен или путешествует.
Эти идеи о человеческой природе и об интимных отношениях весьма радикальны, и всё же я признаю, что кое-кому может понадобиться интимная близость или дружеское общение с андроидом — чтобы преодолеть дискомфорт, вызванный пребыванием далеко от дома, возможно, на другом конце Земли, в длительной командировке. И если кто-то предлагает вам бальзам, почему бы его не использовать? Большинство из нас уже разрешает техническим системам опосредовать то, что когда-то было простым, прямым человеческим взаимодействием, — так в чём же разница? И, если есть разница, так ли уж необходимо её сохранять во имя сохранения своей человечности?
Вернувшись в кампус поздним вечером, мы прошли мимо нескольких студентов, всё ещё работавших в лаборатории, и скрылись в кабинете Хироси. Там он сдвинул в сторону интерактивную доску и, достав из скрывавшегося за нею бара превосходное местное виски, разлил его по бокалам. Потом мы сидели и слушали его коллекцию музыки — от японских поп-баллад до фолк-рока Саймона и Гарфанкела (Simon & Garfunkel). Мы все изрядно выпили. Хироси поведал нам о том, что с того самого момента, как он начал исследовать влияние создаваемых им андроидов на людей, в поведении испытуемых произошёл сдвиг: контактируя с андроидами, они стали проявлять желание, которое ранее тщательно скрывали, — желание сблизиться, прикоснуться. В общем-то, Хироси и его помощники предвидели, что во время рекламных шоу найдутся мужчины, которые будут глазеть на андроидов женского пола с вожделением, что за этими мужчинами нужно будет внимательно следить, чтобы пресечь их попытки поцеловать и пощупать роботов. Но проявилось и кое-что более сложное.
В 2002 году, завершив создание реплики дочери, Хироси привлёк своих студентов из Университета Киото к исследованию разницы в восприятии обычного, машинообразного робота и робота, похожего на человека. Когда андроид не использовали для экспериментов, он оставался посреди лаборатории, и вскоре некоторые студенты пожаловались, что стоящий перед ними андроид мешает им работать. Они чувствовали его взгляд. (С этого момента андроид стали ставить лицом к стене.)
Дело стало ещё сложнее, когда Хироси проинформировали о том, что один из его студентов привязался к реплике его дочери. Днём этот студент участвовал в экспериментах, а ночью, думая, что в лаборатории никого, кроме него, нет, он приходил к андроиду, играл ему на флейте серенаду, а после беседовал с ним, интересуясь его мнением о сыгранной серенаде. По-видимому, ему казалось, что он может установить дружеские отношения с роботом только так, втайне от всех.
Данный инцидент продемонстрировал Хироси, что андроиды могут оказывать на людей неожиданное эмоциональное воздействие. «Это был первый андроид, — сказал он. — Мы не знали, что может случиться такое». Он переместил андроид в Университет Осаки и назначил студента (естественно, другого) следить за ним. Кроме того, Хироси ввёл установки, в соответствии с которыми отныне использовать андроид надлежало, во-первых, не ночью и, во-вторых, не в одиночку.
Создав первую реплику взрослой женщины, он побаивался того, какое применение могут придумать для неё его студенты. Не захотят ли они спать с ней, держа её в своих объятиях? Хироси заметил, как один из его сотрудников, активно участвовавших в создании женщины-андроида, стал сильно возбуждаться в её присутствии. Согласно теории, разработанной Хироси, приветливая женщина всегда остаётся просто «реальной личностью», не способной достичь той «элегантности», какую имеет её реплика. «Мы хотим иметь идеального партнёра, и андроид может быть тем превосходным зеркалом, в котором отражаются наши идеалы». Таким образом, андроид способен стать для человека, в буквальном смысле, продолжением его самого.
Хироси в унынии от того, как многие мужчины реагируют на созданные им андроиды женского пола. Однако именно он и провоцирует такую реакцию. В 2014 году Хироси взялся за новый проект, в котором слились воедино его перфекционизм и его представления о женской красоте: во время моего визита он и его команда робототехников трудились над созданием того, что он называет «самой красивой женщиной». К решению этой задачи Хироси подошёл не совсем эмпирически: он проконсультировался с популярным в Осаке хирургом-косметологом (его собственным), провёл анализ фотографий финалисток конкурса «Мисс Вселенная» и в довершение всего прислушался к своему внутреннему голосу. (Он несколько раз напоминал мне о том, что по своему мышлению он, скорее, «художник», чем робототехник.) На создание 3D-рендеринга андроида Хироси и его помощник потратили две 12-часовые сессии. Профессор был взволнован, обнаружив, что малейшее изменение глаз или носа андроида даёт в процессе компьютерной визуализации образ совершенно другого человека. «Я чувствую, что эта женщина-андроид — как бы получше выразиться? — не моя дочь, а особый человек, существующий для меня», — сказал он.
Теперь, когда я спрашиваю Хироси, почему он делает акцент на создание красивых механических женщин, он напоминает мне, что основная цель его научной деятельности — сделать так, чтобы роботы были приняты в мир людей. «А кого, как правило, предпочитают люди, — спрашивает он, — прекрасную или уродливую женщину?» И вот фрагмент из его корпоративной лекции, которую я прослушала позже: «Воображая красивую женщину, вы не рисуете её идущей в туалет или усталой. Поэтому я считаю, что андроид лучше воплощает красоту».
Тут Хироси, будто в порыве вдохновения, покидает своё эргономичное кресло и, повернувшись спиной ко мне и Сорбелло, роется в выдвижных ящиках. Наконец в его руках оказался чёрный мешок с застёжкой-молнией. Вытащив из мешка две фигуры гуманоидов, обе размером с руку, Хироси дарит одну из них мне. Потом он поднимает другую и подносит ко мне.
«Давай проведём эксперимент, — говорит он. — Мы сделаем так, чтобы они прижались друг к другу и поцеловались».
Я с трудом понимаю, что происходит. «Ok».
Лицо моего крошечного гуманоида сближается с лицом его гуманоида, и их неподвижные губы соединяются в кукольном поцелуе.
«Забавно, не правда ли?» — спрашивает он. Так оно и есть. Это лишь чуть-чуть напоминает выход за рамки того, что считается приличным.
НА НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ я возвращаюсь в Токио, чтобы встретиться с коллегами Хироси. И посреди этого короткого дневного пребывания вне Осаки с возвращениями на ночь кое-что пошло по-новому: я влюбляюсь в одного из тех, с кем встретилась на исходе второго дня своих челночных поездок.
Я познакомилась с Этаном (Ethan) по электронной почте благодаря моему литературному агенту, который знал, что я ищу полезные контакты в Японии. Под псевдонимом Этан оказался американец (ему, как и мне, тридцать с лишним), который десять лет назад переехал в Токио работать в сфере графического дизайна и теперь свободно говорит по-японски. Этан прислал на мой электронный ящик имена посредников, переводчиков, адреса бутик-отелей и согласился отужинать со мной, прежде чем я отправлюсь на синкансэне (высокоскоростном поезде) на запад, в Осаку. Когда в тот вечер я нашла его в условленном месте, перед станцией метро Сибуя-ку, его глаза отразили мою мысль, и лишь тогда я осознала её: эта ночь будет очень хорошей.
Меня никогда не привлекали мужчины-красавцы, но внешность Этана настолько прекрасна, что кажется сказкой видеть перед собой мужчину с таким лицом, таким волевым подбородком и такой красивой формой головы. (Прежде я никогда не думала о форме мужской головы!) Кроме того, у него маленькая ложбинка на затылке, широкие плечи (в их пропорциях есть что-то такое, от чего захватывает дух), изумительный запах кожи и приятный тембр голоса (глубокий и музыкальный).
Он стал моим гидом в незнакомом городе. Я всюду в роли ведомой, и эта роль мне чертовски нравится. Мы пьём в белом джаз-баре, где никому нельзя смеяться: восьмиместное пространство с раздвижными бумажными перегородками, плакаты, посвящённые фильму Вима Вендерса (Wim Wenders), гостиничный холл с видом на город с 52-го этажа и певицей, поющей под аккомпанемент фортепиано. Мы говорим о книгах, о наших семьях, о людях, которых мы, как нам казалось, любили. Мы гуляем по ночным улицам, слегка соприкасаясь руками. Мы сидим, слегка соприкасаясь коленями, и я прижимаю ладонь к той ложбинке, которая на его затылке. И вот мы совсем одни: мы лежим в его спальне на тонком матрасе, брошенном на пол, и избавляемся от одежды. Прошло несчётное количество времени с тех пор, как я и он испытывали подобное влечение к другому человеку — притяжение, похожее на гравитацию, которое, кажется, абсолютно не поддаётся рассудочному объяснению и абсолютно непредсказуемо, притяжение, которое мы так часто и настойчиво пытаемся вызвать в воображении, но которое нам абсолютно неподвластно.
Это захватывающе. И для меня, углубившейся в мир андроид-дизайна — крайне опосредованный мир, в котором мягкие силиконовые оболочки заменяют человеческую кожу, в котором признаки человеческой доброты, грусти или жалости мы ищем на механическом лице, — это, вдобавок, облегчение: мне легче оттого, что в нашей жизни всё ещё есть такая простота; что мы живые существа, а не идеи; что наша химия не такая крутая, как программа с готовыми ответами, и оставляет место для магической непосредственности. Знание о том, что мой инстинкт притяжения не утерян мною и продолжает действовать, позволяет мне снова чувствовать себя человеком.
ЗАДУМАВ СОЗДАТЬ свой первый андроид, Хироси начал поиск подходящего силикона. Он обратился к Orient Industry — компании, которая специализируется на элитных «куклах любви». Её секс-куклы могут стоить тысячи долларов. Совместно с Orient Industry Хироси разрабатывал пробную модель, но вскоре отказался от этого сотрудничества, ибо опасался, что оно может повредить его растущей репутации. Правительство не заинтересовано в том, чтобы деньги, которые оно выделяет, вызывали ассоциацию с куклами любви.
А вот развитию секс-индустрии отсутствие поддержки со стороны правительства нисколько не помешало. Во время недолгого сотрудничества с Хироси компания Orient Industry ютилась в небольшом помещении; теперь, почти два десятилетия спустя, в её распоряжении целое здание, и при этом она не продаёт ничего более продвинутого, чем куклы, способные принимать сексуальные позы. По мнению Хироси, секс между человеком и роботом непременно станет частью нашего будущего, это всего лишь вопрос времени. Он знает, что в данной сфере будущей жизни его исследования очень пригодятся, но, будучи уважаемым учёным, он мог бы продолжить работу в данном направлении только в том случае, когда она приобретёт некоммерческий, необходимый для развития общества характер. Возможно, предполагает он, раньше всего это произойдёт в ходе развития социальной помощи людям с ограниченными возможностями он. «Как только мы создадим прекрасную секс-куклу, не сомневайся: обязательно найдутся те, кто захочет испытать её в деле, — уверяет Хироси. — Это естественное желание».
Он говорит мне об этом по дороге из Нары в Осаку, сидя за рулём своей изящной чёрной «Мазды». Машина мчится по шоссе так же, как ходит её владелец: иррационально быстро, и тут мы вспомнили фильм «Бегущий по лезвию» (Blade Runner) 1982 года. В этой картине Хироси очень нравится женщина-репликант, имя которой он не помнит. «Она похожа на тебя!»
Сделав короткую паузу, Хироси продолжил говорить, но теперь его тон стал задумчивым: «Я хочу, чтобы у меня когда-нибудь появился мой собственный репликант. Наверное, все хотят, чтобы у них был такой партнёр, ведь верно? Или ты не согласна?»
«Свой собственный привлекательный робот?»
«Ну, да. Я так думаю, — похоже, Хироси соглашается сам с собой, сделав наш разговор односторонним. — Это не просто робот — это почти человек. Причём идеальный».
«Идеальная женщина?»
«Возможно. Не знаю, — смеётся он. — Это один из проектов». Хироси имеет в виду проект создания «самого красивого» андроида.
Мы едем молча, и вдруг он ошарашил меня вопросом: что подумают люди, если он сделает мою копию?
По какой-то причине то, что может появиться моя реплика, никогда, даже в абстрактных размышлениях, не приходило мне в голову, но идея Хироси неожиданно захватила моё воображение.
Я пытаюсь представить, как всё это будет происходить. Меня покроют гипсом, а затем по полученному слепку изготовят искусственные части моего тела и соединят их болтами. Силиконовая копия моей головы, лысая, с полуулыбкой на лице, будет натянута на механический череп. Потом части моей реплики доставят в одну из лабораторий Хироси, распакуют, соберут, оденут в юбку и блузку, обуют в лакированные туфли на высоком каблуке, снятые с более старой модели, а на голову напялят парик с длинными чёрными волосами. Глаза — не мои, но с похожими блеском и цветом — будут смотреть на собравшихся исследователей.
Предположим, что сначала эту модель будут использовать не в лаборатории, а в шоу. Чтобы демонстрировать мою реплику по всему миру, специально для неё напишут пьесу или оперу. Какой-нибудь доцент и я-копия будем вместе путешествовать по разным странам; всякий раз, дожидаясь в номере отеля, когда наступит время покинуть заграничный город, этот доцент, возможно, будет, раскрыв чемодан с моей головой, рассказывать мне о своих несбывшихся надеждах. В конце концов, когда андроидный театр закончит представления, я окажусь в комнате для наблюдений, где буду стоять без одежды и парика, лицом к стене, с наклонённой головой. И иногда по ночам студенты, чтобы развлечься, будут, попивая пиво, заставлять мою реплику петь караоке. Так, до конца дней — или пока есть смысл менять мой силикон на новый — это факсимиле моей личности заставят делать вещи, так сказать вещи, которые мне неподконтрольны, постоянно заимствуя мою внешность, моё лицо, мою манеру говорить, память о живой женщине, послужившей прототипом.
Нет, я не готова пожертвовать для этого свой образ.
Я СРАВНИЛА ХИРОСИ с Пигмалионом, но это сравнение является правильным лишь отчасти. Его тяга творить, одержимость творчеством, не столько романтична, сколько эгоистична. За всё время, которое я провела с Хироси, у меня никогда не возникало чувство, что он — в отличие от страстных поклонников его роботов и, возможно, некоторых его коллег — фетишизирует своих женщин-андроидов. Хироси возбуждает его мощь в роли Творца, сознание того, что однажды он может взломать код наших эмоциональных уз. И ему не важно, в какой форме это произойдёт. Если бы он мог уменьшить форму человека до простейшей, минимальной структуры, он сделал бы это. Что если многие анатомические детали — точно отлитая силиконовая форма, идеально изготовленные ресницы и кутикулы — уводят в сторону от истинной природы сондзай-кан? Один из способов получить ответ на данный вопрос — свести андроид к чему-то более существенному.
И Хироси поступил именно так. Форма пришла к нему во сне. Проснувшись, он вылепил из глины модель. Теленоид — это призрачно белая фигурка высотой около 1½ фута, малыш с гладким лицом пришельца. У него чахлые ручки, а вместо ног — бульбообразный отросток: как будто место гениталий заняли ягодичные половинки, разросшиеся так, что получились две сферы. Полоска шелковистого белого спандекса служит в качестве нижней части шеи, соединяющей голову и тело, но в остальном фигурка представляет собой сплошной кусок гибкой пластмассы, такой же гладкой, как кожа ребёнка.
В состоянии покоя лицо теленоида такое безмятежное, что его трудно представить тревожным, — наверное, из-за глубоко сидящих чёрных глаз; у теленоида тонкие, поджатые губы с чуть-чуть приподнятыми уголками, кроткий, едва заметный лоб. Его лёгкие, тонкие черты иногда кажутся женственными, иногда вызывают ассоциацию с маленьким мальчиком, но для юного существа его взгляд слишком проницателен, слишком невозмутим.
В исследовательской комнате института, в котором работает Хироси, его команда показывает группе гостей из Дании последнюю модель. Закреплённый на штативе, близко к полу, теленоид шевелится, когда его активируют. Посмотрев на нас, он старается привлечь наше внимание, вертя головой и помахивая своими короткими ручками. Его короткие движения изумительно текучи и легки, что придаёт им очарование. И вот теленоид заговорил по-японски, женским голосом, втягивая студентку по имени Мириам в оживлённый разговор. Пока теленоид общается благодаря оператору, который осуществляет телеуправление, но в течение ближайших лет Хироси надеется сделать его автономным. Лицо теленоида излучает спокойное достоинство, не свойственное реальным малышам, но его тельце и короткие жесты создают ощущение детской беззащитности и беспомощности.
Мириам снимает малыша со штатива, берёт его на руки, и сладкая парочка продолжает эмоционально ворковать. С этого момента, после нескольких минут наблюдения, образы, которые всплывают в моём сознании, не отвратительны и кошмарны, а крохотны, милы, дружелюбны. И хочется защищать маленького пришельца.
Как оказалось, датчане, присутствовавшие вместе со мной в лаборатории, были представителями венчурной фирмы, в сотрудничестве с которой Хироси рассчитывал организовать крупномасштабную поставку теленоидов в датские дома престарелых. Пару лет он гостил там по нескольку месяцев. Команда Хироси и её датские партнёры были близки к завершению испытаний модели в рабочих условиях и надеялись, что в скором времени разработают жизнеспособный бизнес-план. Все пребывали в оптимистическом настроении: испытуемые быстро вступали в контакт со странным гуманоидом. В датских СМИ была организована посвящённая теленоиду рекламная кампания, в которой приняли участие представители японского посольства и датский наследный принц. В одном из видеороликов принц, взяв гуманоида на руки и заключив его в объятия, заявил, что чувствует себя так, будто прижал к сердцу своего ребёнка.
Но есть и более впечатляющие кадры: два видеоролика, снятые в домах престарелых. В этих роликах показаны пожилые женщины, которые, по-видимому, в той или иной степени страдают слабоумием. Вот пожилая женщина в красочной водолазке сидит на диване в киотском доме престарелых с теленоидом на коленях. Хотя, по словам сиделок, разговаривать она не любит, мы видим её в ходе оживлённого диалога с гуманоидом (впрочем, неясно, знает ли она или нет, что куклой управляет волонтёр, находящийся в Осаке). В другом ролике высохшая старушка старше 100 лет сидит, сгорбившись, за столом, обхватив себя руками. «Она подавлена и ни с кем не разговаривает», — говорит один из сотрудников Хироси. Тем не менее, когда сиделка, сев рядом с ней, вручает ей теленоид, она оживляется. Осклабившись и смеясь, старушка с явным удовольствием начинает, подражая ребёнку, издавать короткие, отрывистые звуки: «А-а-а-а-а!» С выражением блаженства на лице она, прижав механического малыша к груди, старается его убаюкать, осторожно покачивая в своих объятиях.
Этот ролик является убедительным доказательством того, что машина способна вызывать эмоциональную связь, но какого рода? Не осветило ли лицо столетней женщины воспоминание, возродившее давно ушедшее счастье? «Мы пока не можем дать точный ответ, — говорит сотрудник Хироси. — Но те, кому нравится теленоид, как правило, имели ребёнка». Это заявление мгновенно повергло меня в ужас: одинокая старость, вынужденная вновь испытывать радость общения с малышом, качая на руках роботизированную куклу с чахлыми конечностями.
За более чем дюжину лет плодотворной работы в области робототехники Хироси совершил полный круг: от андроида своей дочери до абстрактного робота-малыша, который может быть ребёнком любого человека. Теленоид — весьма своеобразный человекоподобный робот: на низшем, инстинктивном уровне восприятия его внешность ужасает, но в то же время она, несомненно, эффективна: как только теленоид активирован, вы тянетесь к нему, вы попадаете на его волну и не можете не испытывать к нему эмпатии. Бесчисленные способы оценивать человека по его внешним данным вмиг испаряются — все до единого — при виде этой «нейтральной наружности», как Хироси называет абстрактное тело теленоида, а то, что остаётся, — это невыразимая вещь, которую он пытается определить: несомненное присутствие человека, свободное от каких-либо жутких черт. Это — чужак, как и его создатель, но такой чужак, кто умеет вызывать у нас привязанность. Держа на руках теленоид, забываешь о том, что человечность излучает то, что мало чем напоминает человека.
СЕГОДНЯ ДОЧЬ-АНДРОИД ХИРОСИ стоит на белой платформе, за стеклом выставки, размещённой в одной из его лабораторий. Зрелище не из приятных, даже несмотря на бледно-жёлтый сарафанчик. Руки слишком длинные, почти обезьяньи, одна из них неловко свисает напротив промежности, словно защищая её. На лице с угрюмо изогнутым ртом застыло напряжение — похоже, то самое, какое 15 лет назад испытывала маленькая девочка, послужившая прототипом.
Сейчас Риса учится в университете, на кафедре своего отца. Здесь она одна из немногих представителей женского пола. Семья довольна. Правда, Хироси пребывает в некотором смущении: они с дочерью никогда не говорили о его работе. «Но это же здорово, верно?» — спрашивает он у меня, будто пытаясь оправдаться. «Не думаю, что создание её андроида как-то повлияло на неё — положительно или отрицательно. И вот она сама пришла в мою лабораторию, — говорит Хироси. — Теперь человечество может меня извинить». И он смеётся над своей шуткой.
Похоже, что, по мнению Хироси, Риса представляет собой противоположность архетипу «самой прекрасной» женщины: она умная и нетерпеливая, никаких девичьих штучек, свободный мыслитель. Кажется, она удивляет его. Он видит в ней смесь «типичных женских качеств и сильного характера, похожего на мой». Она отлично справляется с математикой и физикой, и у него складывается впечатление, что она конкурентоспособна, не уступает даже парням. «Она бывает очень жёсткой», — говорит Хироси.
В первый раз я встретила Рису, пройдя коридором от кабинета её отца в маленький конференц-зал. Меня сразу поразил её спокойный ум. С таким же округлым лицом и пронзительным взглядом, как у Хироси, Риса, безусловно, девушка из видеоклипов: она в приталенной блузке, очках и с хрустальным кулоном на шее, её волосы убраны в длинный хвост. Это девушка, которая, будучи малышкой, недавно научившейся ходить, уже играла с ранними роботами своего отца и была на верху блаженства, пытаясь заставить их гоняться за ней по лаборатории. (Хироси всё ещё использует соответствующую видеозапись в своих презентациях, созданных в PowerPoint). Риса никогда не была на лекциях отца и только недавно впервые взялась за чтение его книг. О своей реплике она говорит так же прагматично, как и её отец: «Для создания андроида ему нужен был ребёнок-прототип, и я оказалась под рукой. Не думаю, что здесь есть какая-то другая, более глубокая причина». (Мы с Рисой говорили с помощью переводчика).
Иногда студенты спрашивают Рису, какая у неё фамилия. «Видимо, потому, что мой отец знаменит», — объясняет она. Глядя на Хироси и его изготовленную из резины и стали реплику, нельзя не увидеть явную разницу. Точно так же Риса не может не различать «профессора Исигуро» и своего отца как две очень разные (хоть и похожие друг на друга) сущности. В университете, в окружении студентов и преподавателей, он харизматичный лидер, «образец для подражания», побуждающий активно участвовать в его научной работе; дома он снова становится самим собой — исследователем, для которого нет ничего важнее удовлетворения своего собственного любопытства. Истинный исследователь, говорит Риса, «это тот, кто стремится узнать то, что интересно именно ему».
Хотя Риса ещё не решила, какая профессиональная деятельность станет главной в её жизни, она твёрдо знает, что это не будет проектирование и создание андроидов. Однако уровень её амбиций явно отцовский. «Что бы ни появилось после интернета, любая столь же важная инновация, какой бы она ни была, — вот чем мне хотелось бы заниматься», — заявляет она. Риса считает, что опыт участия в работе отца в пятилетнем возрасте — опыт, который она не берётся оценивать как положительный или отрицательный, — сделал её более смелой, чем она могла бы быть. «По воле случая я стала частью проекта моего отца, и вместе с опытом, какого раньше ни у кого не было, я обрела чувство, что можно сделать всё, что угодно. И с тех пор, когда кто-то говорит: «Нет, это невозможно, это нельзя сделать», я думаю: а я, может быть, сделаю это. Мой отец может делать то, чего не могут другие, а я его дочь».
Насколько я могу судить, для Хироси эти её слова прозвучали бы как откровение.
Рисе было 9 лет, когда появился Geminoid HI. Чтобы пообщаться с этой репликой, дистанционно управляемой её прототипом, то есть самим Хироси, девочка посетила университет. «Я сосредоточилась не столько на андроиде, сколько на голосе моего отца», — говорит Риса. Из того общения с геминоидом ей лучше всего остального запомнилось присутствие отца — не рядом с ней, а за стеной, в другой комнате, всего лишь вне поля зрения.
ОДНАЖДЫ ВЕЧЕРОМ, после долгого ужина в традиционном осакском ресторане, Хироси взял меня в караоке-бар. Возможно, это был какой-то особенный день, а может, всё дело в том, что было довольно поздно, но, так или иначе, когда мы прибыли на место, бар оказался пустым. Хироси заплатил слуге, скучающему молодому парню, и тот, отведя нас в последнюю из длинной вереницы комнат, ушёл, закрыв за собой дверь.
Интерьер комнаты выполнен из чёрной пластмассы и искусственной кожи. В синем свете плоского экрана Хироси ставит в очередь на воспроизведение баллады на японском языке, одну за другой. Сидя на банкетке, я наблюдаю за тем, как он берёт микрофон и поёт. От песни к песне исполнение становится всё более слащавым. Играя роль певца очень серьёзно, Хироси даёт представление мне, пустынной комнате с таким же выражением лица, какое я видела в его лаборатории.
С началом очередной баллады он протягивает мне руку, и я встаю, чтобы взять её. Тихо, безыскусно напевая, Хироси ведёт меня в медленном танце, одной рукой держа микрофон, а другой приобняв меня за талию. Мы танцуем неловко, как школьники-подростки, — едва касаясь друг друга, оглядываясь, следя за своими шагами. Время, проведённое мной с Хироси, — месяцы переписки и звонков по «Скайпу», недели непрерывного и тщательного наблюдения за его научной работой в надежде выяснить, что им движет, — ещё один источник напряжения, мешающий сблизиться в танце: я — журналист, а он — герой будущего очерка. И себя, и друг друга мы видим по-разному. В глазах Хироси я — совершенно очарованная им женщина, зеркало, в котором отражается его образ, эхокамера для его идей, его диалог с самим собой; в моих же глазах Хироси — эксцентричный мужчина в чёрном, создатель своего двойника, ценный персонаж для моей рукописи. И вот теперь эти созданные нами модели кружатся в медленном танце посреди маленькой чёрной комнаты. То, что их связывает, — это узкий интерес, который служит узкой цели.
Какая же связь нужна нам больше всего? Сколько её нужно, чтобы удовлетворить нас, унять чувство одиночества? Обменяли бы вы четыре месяца провальных попыток наладить близкие отношения на сеанс караоке и медленный танец с осакским робототехником? А несколько недель бесцельного секса на комфортное общение с теленоидом? А пару неудачных дней на нежный телефонный разговор с женщиной-ботом, которую не отличить от реальной? Равно ли одно другому: чувствовать свои руки на чьей-то талии во время медленного танца и прикасаться пальцами к самой совершенной силиконовой «коже» будущего? Имеет ли танец со мной ту же самую цену, что и танец с геминоидом?
Список баллад закончился, и значит, пришло время уходить. Снаружи, где днём бурлила жизнь торговых кварталов, мрак и гробовой покой. Хироси и я расстались.
МОЁ ОБЩЕНИЕ с Хироси закончилось. Я покидаю Японию.
Моё общение с Этаном тоже может закончиться. Никто из нас не знает, что будет дальше. Мы точно знаем только то, что сейчас между нами 7 000 миль.
И поэтому мы действуем, повинуясь инстинктам. Наши голоса заменяют нам физическую близость. Мы стремимся поддерживать друг с другом языковую связь: телефонные звонки согласно тщательно составленному расписанию, всплески текстовых сообщений. Я внимательно слушаю его голос (глубокий и музыкальный), представляя его сидящим в углу комнаты, в окружении высоких окон. Я рассказываю ему истории, припасённые мной для самых близких людей, а он рассказывает мне свои. Мы отправляем друг другу названия музыкальных произведений и фильмов, а также фотографии, чтобы лучше представлять друг друга. Я рисую в своём воображении, как он, наклонив голову, говорит по телефону, и вспоминаю маленькую ложбинку на его затылке.
Мы почти не знаем друг друга, но в наших действиях проглядывает какая-то согласованность. В каждом из нас частично присутствует другой, созданный прикосновением, а затем воспоминанием о прикосновении. Небольшая коллекция сенсорных воспоминаний. Через неделю после того, как я покинула Японию, он рассказал мне, что дважды полусонный вставал посреди ночи, чтобы мне стало более комфортно: возился с обогревателем, доставал из шкафа дополнительную подушку. Что-то в нём говорило ему, что я всё ещё в его постели. Я незримо присутствую в его доме, хотя на самом деле меня там нет.
В течение короткого периода времени это похоже на влюблённость.
После того, как данный рассказ был подготовлен для публикации, Хироси Исигуро провёл презентацию своей «самой красивой женщины» — андроида, названного Эрикой, — в Мираикане, токийском музее науки. Эрика работает автономно, анализируя человеческую речь и используя технологию нейронной сети, чтобы отвечать на вопросы. Такие модели в настоящее время используются для исследования взаимодействия человека и робота в трёх университетах Японии.
