В 2003 в The American Journal of Medicine вышла статья, которая может изменить ваш взгляд на медицинские новости. Авторы проанализировали 101 исследование, опубликованное в ведущих научных журналах в 1979—1983 годах. Все эти работы были посвящены новым перспективным методам лечения и медицинским технологиям. Оказалось, что только пять из них в течение десяти лет вышли на рынок. И только одну новинку (ингибиторы АПФ, класс лекарственных препаратов) активно использовали на момент выхода публикации.
Одну.
Но вы никогда не прочтёте об этом в прессе. Возьмём, к примеру, недавнюю чудесную операцию для лечения рассеянного склероза. Рассеянный склероз — неизлечимое дегенеративное заболевание. Иммунная система больных атакует защитную оболочку вокруг нервных волокон, нарушая обмен информацией между телом и мозгом и вызывая лавину ужасных симптомов: расстройство движений, потерю зрения, утрату контроля над мочевым пузырём и кишечником и, в конце концов, преждевременную смерть.
В 2009 году — прорыв: обаятельный итальянский учёный, доктор Паоло Дзамбони (итал. Paolo Zamboni) заявил, что вылечил жену от РС, «освободив» её шейные вены. Он предположил, что РС — не аутоиммунное, а сосудистое заболевание. Парадоксальное исследование давало больным надежду, а кроме того, за ним стояла трогательная история о мужчине, который пытался спасти жену. Это была отличная наживка для журналистов, и они провозгласили «терапию освобождения» («liberation therapy») окрылённым любовью медицинским триумфом (Дзамбони назвал это состояние хронической цереброспинальной венозной недостаточностью, сокр. ХЦВН или англ. Chronic cerebrospinal venous insufficiency, CCSVI, — прим. XX2 ВЕК).
К сожалению, в работе Дзамбони было больше пиара, чем прорыва. За романтическим приключением никто не заметил плохого дизайна эксперимента и маленькой выборки. Попытки других учёных воспроизвести его результаты провалились. Вскоре появились истории об осложнениях и рецидивах.
Это повторяется снова и снова. Предварительное исследование обещает чудо. СМИ раздувают сенсацию. Учёные разоблачают чудо.
«Существует большая, огромная разница между тем, как СМИ и учёные воспринимают новости, — недавно сказала мне в интервью Наоми Орескес (Naomi Oreskes), профессор истории науки Гарвардского университета. — Для вас новости на то и новости, чтобы рассказывать о новом, поэтому медиа склонны гоняться за принципиально новыми результатами. На мой взгляд, выводы из новейших, самых свежих результатов, скорее всего, будут неверны».
Результаты большинства медицинских исследований недостоверны
Каждое исследование по-своему необъективно и небезупречно — это факт. Обычно истину приходится вылавливать в потоке научных работ, посвящённых одному вопросу. Это значит, что настоящие открытия не приходят в виде чудесных единичных результатов или предопределённых свыше моментов озарения. Они рождаются из дискуссий и упорного повторения экспериментов. Нужно убедиться, что выводы верны, что они — не результат случайности или «крестового похода» предвзятого учёного-одиночки.
Пока наука разбирается, мы, репортёры и читатели, хватаемся за «перспективные результаты». Это так захватывающе — слышать о принципиально новых идеях, которые, возможно, — возможно! — изменят медицину и положат конец страданиям людей. Часто нас подталкивают к этому разрекламированные учёные — такие, как Дзамбони — которым нужно получить финансирование на проведение исследований и публиковаться в научных журналах.
Мы не ждём научного консенсуса; мы сообщаем о результатах чуть раньше, чем следует, и ведём больных и врачей разорительными и вредными путями, которые кончаются неэффективными лекарствами и разбитыми надеждами.
Эту тенденцию можно свести к минимуму, если только вспомнить, что подавляющее большинство медицинских исследований не оправдывают ожиданий.
Недавно научный журналист Forbes Мэтью Харпер (Matthew Harper) рецензировал новый документальный фильм журнала Vice о «чудесных» лекарствах от рака. Экспериментальные методы лечения, о которых рассказывает кино, в тот момент представлялись священным Граалем противоопухолевой терапии, но оказались очередными «революционными» пустышками. Источник Харпера утверждает, что за последние годы провалились больше 200 исследований, от которых ждали прорыва в онкологии.
Авторитетная служба, которая проверяет новые научные работы для клиницистов, утверждает, что — в среднем — только 3000 из 50 000 ежегодно публикуемых статей продуманы и актуальны настолько, что ими можно руководствоваться при лечении больных. Это 6%.
Зачастую единичные исследования противоречат друг другу — возьмите, к примеру, научные работы о продуктах, которые вызывают или предотвращают развитие рака. Истина кроется в совокупности исследований, но мы пишем о каждом в отдельности, а заголовки сегодня кричат одно, а завтра — другое. (Красное вино продлевает жизнь на этой неделе и убивает на следующей).
Для исследования под названием «Всё, что мы едим, вызывает рак?» учёные случайным образом выбрали 50 ингредиентов из Учебника Бостонской кулинарной школы. Они нашли статьи, подтверждающие как пользу, так и вред большинства продуктов.
Одним учёным не всегда удаётся повторить результаты других, и по разным причинам многие даже не пытаются. Около 85% ежегодных затрат на научные разработки — 200 миллиардов долларов — уходит на плохо продуманные и ненужные исследования.
А значит, большинство ранних исследований будут ошибаться до тех пор, пока однажды, если повезёт, выводы не окажутся достоверными. И что ещё важнее, только ничтожная доля новых экспериментов в итоге принесёт человечеству пользу.
Зависимость от медицинских сенсаций неизлечима
Мы живём в эпоху беспрецедентных научных исследований. Благодаря интернету, мы можем получить доступ к целому миру знаний — всё у нас под рукой. Но чем больше информации, тем больше неверных сведений, и тем сильнее потребность в скептицизме.
Я часто задаюсь вопросом: есть ли смысл в том, чтобы писать о самых ранних исследованиях? Сегодня журналы публикуют свои данные, и на них тут же набрасывается общественность, но так было не всегда: журналы были предназначены для обсуждения в среде профессионалов, а не для массового потребления.
В нынешней системе, в которой мы, репортёры, кормимся пресс-релизами научных журналов, нам сложно устоять перед сладкоголосым пением эффектных результатов. Мы заинтересованы в том, чтобы писать о новом ничуть не меньше, чем исследователи и научные учреждения, которым нужно привлечь внимание к своей работе. А больным, разумеется, нужны лучшие лекарства, лучшие операции — и надежда.
Но этот цикл вредит нам, он затмевает действительно важные и достоверные научные работы. (Несмотря на то, что, что за «терапией освобождения» стояли слабые ранние исследования, больные рассеянным склерозом ехали на операции в другие страны, организовывали политические движения и требовали финансировать клинические испытания.)
Что до меня — я стремилась писать о новых исследованиях в контексте и пользовалась систематическими обзорами — мета-анализами лучших научных работ — всегда, когда было возможно. Пока учёные и представители СМИ спешили раздуть сенсацию о новом прорыве, я объясняла, что, вероятно, никакого прорыва нет. Чем больше я этим занимаюсь, тем больше понимаю Орескес из Гарварда, Джона Иоаннидиса (John P. A. Ioannidis) из Стэндфордского университета и многих других уважаемых учёных, которые на протяжении многих лет повторяли: мы должны обращаться не к новым исследованиям, а к накопленным знаниям. Именно там ждут открытия, которые помогут нам жить здоровой жизнью в здоровом обществе.
Перестав гоняться за волшебными пилюлями и чудодейственными лечебными процедурами, мы сосредоточимся на том, что действительно важно для здоровья — на образовании, равенстве и окружающей среде.
Сопротивляться мощным силам, которые подталкивают нас «на передний край», нелегко. Но я стараюсь быть осторожной. Я напоминаю себе, что большая часть того, что я вижу сегодня, никуда не годится и что иногда полезно обратиться к прошлому.
