Секрет врача-репродуктолога

Специалист по фертильности Дональд Клайн, должно быть, думал, что его тайна никогда не будет раскрыта. Но появилось ДНК-тестирование.

Первое сообщение в мессенджер пришло в августе 2017 года, когда Хизер Вук (Heather Woock), получив отпуск, собирала вещи, чтобы отправиться на море. Сообщение было от незнакомца, утверждавшего, что он её брат по отцу. Вук предположила, что автор — аферист: её родители никогда не говорили ей, что у неё могут быть братья и сёстры. Однако в сообщении содержалась насторожившая её деталь. Отправитель упомянул врача Дональда Клайна (Donald Cline). Это имя было знакомо Вук; ещё до её рождения её мать проходила в клинике Клайна курс лечения от бесплодия. Неужели автор сообщения каким-то образом узнал историю болезни её матери?

Её мама сказала, чтобы она не волновалась. И тридцатитрёхлетняя Вук, живущая в пригороде Индианаполиса, полетела отдыхать на западное побережье. Во время отдыха на море она получила ещё пару посланий от других лиц, тоже претендовавших на близкое родство. Их настойчивость была странной. Но потом её телефон сломался, и следующие полторы недели она провела на свежем воздухе в Сиэтле и Ванкувере в блаженном оффлайне.

Только вернувшись домой и починив телефон, она увидела кучу сообщений от ещё большего числа братьев и сестёр по отцу. Вук поняла, что они нашли её в соцсети по имени пользователя, привязанному к аккаунту на Ancestry.com. Её муж, зная, что её интересует генеалогия, подарил ей на Рождество ДНК-тест. Её происхождение оказалось именно таким, как она и предполагала, — шотландским, с примесью английского, ирландского и скандинавского, — а перейти по ссылке на страницу, где можно узнать, нет ли на сайте Ancestry.com ещё кого-то с такой же, как у неё, ДНК, она не удосужилась.

Между тем родственники на Ancestry.com у неё явно были — и не только дальние. На этот раз авторы посланий заявили, что они тайные биологические дети Клайна. Они утверждали, что их матери тоже проходили лечение у Клайна и что десятки лет назад Клайн использовал свою собственную сперму для искусственного оплодотворения пациенток, даже не извещая их об этом.

Вук, согласно её ДНК, тоже была его дочерью.

За время, в течение которого братья и сёстры Вук по отцу выходили на неё по телефону, она получила шокирующую новость о своих неожиданных родственниках ещё десятки раз. Детей, которых Клайн зачал от своих пациенток, сейчас насчитывают не менее пятидесяти, что подтверждается ДНК-тестами от 23andMe и Ancestry.com. (У некоторых есть близнецы или иные братья и сёстры, которые тоже, возможно, дети Клайна, но не проходили тестирование). Они поддерживают связь через группу в соцсети. Новые братья и сёстры появляются волнами, как правило, в связи с такими праздниками, как Рождество, День матери и День отца: возникла странная традиция дарить в эти дни ДНК-тесты — разумеется, с самыми благими намерениями.

Подобно Вук, многие из её новых братьев и сестёр узнали о своём зачатии от донора благодаря ДНК-тесту. (Родители Вук в конце концов открыли ей, что посещали клинику Клайна для донорского оплодотворения, но о том, что донором будет сам Клайн, они ничего не знали). И многие, ошеломлённые, тоже поначалу приняли сообщения с объяснением возникшей щекотливой ситуации за часть какой-то мошеннической схемы. Однако позднее они нашли новостные ролики, в которых говорилось, что да, этот врач обманывал пациентов, и да, он использовал собственную сперму, и да, это всё на самом деле.

По крайней мере, те, кто сейчас находит эту информацию, получают в награду ясность. Им не нужно блуждать в дебрях путаницы, полуправды и лжи. Им не нужно, как было с некоторыми другими, сидеть напротив Клайна и слушать, как он цитирует стихи из Библии. Их не обвинят в клевете.

Джейкоба Баллард (Jacoba Ballard) была одной из первых, кто собрал всё воедино, а это заняло много времени. Она с 10 лет знала, что зачата от донора, а в 2014 году, когда ей было 33 года, стала искать зачатых от того же донора родственников. «Я думала, что их окажется немного: один-два, не больше», — говорит она.

Сейчас ей кажется, что отыскать первых братьев и сестёр по отцу удалось невероятно легко. Она подписалась на онлайн-форум для усыновлённых/удочерённых и детей, зачатых от доноров, и быстро познакомилась с женщиной, мать которой тоже лечилась у Клайна. Она нашла эту женщину в соцсети и увидела её фотографии. «Она была похожа на меня. „О боже, — подумала я, — это моя сестра“», — вспоминает Баллард. Найденная женщина знала другую женщину, мать которой тоже лечил Клайн и у которой была сестра. Все они решили пройти тесты 23andMe. ДНК-тестирование подтвердило, что они родные по отцу, при этом нашлось ещё четыре человека с такими же результатами, так число братьев и сестёр по отцу достигло восьми.

История, которая стала складываться благодаря ДНК-тестам, противоречила той, которую рассказывал своим пациентам Клайн. Он говорил, что донорами были работавшие в его клинике ординаторы. Он говорил, что использовал каждого донора только для трёх успешных беременностей. Но тестирование 23andMe показало, что один и тот же донор использовался, по меньшей мере, восемь раз, а зачатие от этого донора осуществлялось с 1979 по 1986 год. Ординатура столько не длится. Какой ординатор мог в течение семи лет предоставлять Клайну свою сперму?

Баллард и её братья и сёстры по отцу предположили, что ответ кроется в их ДНК. Судя по ДНК, в базе данных 23andMe их отца не было, но они нашли десятки более отдалённых генетических совпадений. Просматривая в социальных сетях публичные записи и профили, а иногда просто отыскивая генетические совпадения для своих семей, они могли бы построить гигантское генеалогическое древо, которое, как они надеялись, в конечном счёте выведет их на отца. Тысячи усыновлённых (удочерённых) и зачатых от доноров детей использовали этот метод, чтобы найти своих биологических родителей, а нынешние судебные эксперты-генеалоги применяют его для расследования нераскрытых дел, подобных делу калифорнийского серийного убийцы (Golden State Killer).

Когда Баллард и её братья и сёстры по отцу изучали своё генеалогическое древо, то и дело всплывало одно подозрительно знакомое имя: Клайн. Наконец, женщина с частично общей с ними ДНК рассказала им, что у неё есть двоюродный брат по имени Дональд Клайн, который был врачом в Индианаполисе.

Даже тогда, говорит Баллард, они сомневались, что их отец — Клайн. Донором мог быть его брат или другой родственник мужского пола. Четверо из восьми братьев и сестёр решили подать жалобы генеральному прокурору Индианы. Они заявили ему, что подозревают Клайна в использовании его собственной спермы при лечении пациенток, и попросили провести расследование. Баллард связалась с репортёром местной телестанции Fox59, и та поместила в эфире сюжет о необычно большом количестве детей от одного донора спермы, но имя Клайна в этом сюжете не прозвучало.

В течение нескольких месяцев не было никаких существенных сдвигов. Затем одна из сестёр Баллард по отцу решила ускорить дело. Найдя в соцсетях аккаунты детей Дональда Клайна — тех, кого он воспитывал вместе со своей женой, — и его взрослых внуков, она отправила им групповое послание. Откликнулась одна из внучек, которая сказала, что ничего не знает и ничем не может помочь.

Однако потом, говорит Баллард, она получила сообщение от сына Клайна. Тот просматривал фотографии в её профиле и узнал её священника — он сказал, что тоже католик. Он помог организовать встречу шестерых братьев и сестёр с его отцом в ресторане. Клайн, которому тогда было под семьдесят, пришёл, опираясь на трость.

Баллард вспоминает эту первую весьма своеобразную семейную встречу как странно обыденную. Клайн допустил, что использовал свою собственную сперму, но при этом заявил, что все записи давно уничтожены. Он поинтересовался у каждого из братьев и сестёр, чем они занимаются и где живут. Достав блокнот, он читал им библейские стихи. Баллард увидела в этом негодную попытку утешить её и оборвала его: «Не приплетайте сюда мою религию».

Её биологический отец был рядом, но он не излучал отцовского тепла. Баллард беспокоил экзистенциальный смысл наследования ДНК человека, лгавшего своим пациентам. Не поселилось ли и в ней то, что толкало его на ложь? Она понимала, что эта мысль не очень-то рациональна, но она не могла избавиться от ощущения, что в глубине её души, возможно, скрывается некая тёмная сила.

Так что же толкнуло его на то, что он сделал? — такой вопрос без конца крутился в уме братьев и сестёр по отцу. Это было что-то религиозное? А может, сексуальное?

«Потребность размножать расу господ или что-то в этом роде?» — предположил один из них.

«Мы для него просто научный эксперимент», — предположил другой.

«Он хотел взять под контроль, я не знаю, Индиану?»

«Он стремился поддерживать свой бизнес».

«Честно говоря, я не знаю. Не имею никакого понятия».

«Комплекс Бога».

«Может, он действительно думал, что помогает людям. Может, он помешался на этом».

Когда Дональд Клайн в 1979 году открыл свою клинику, лечение от бесплодия было относительно новой медицинской специальностью. Ещё не было больших банков спермы, не было каталогов доноров, позволяющих выбирать их по цвету глаз или хобби. Врачи обычно сами находили доноров, часто среди стажёров, имевших то преимущество, что их легко было привлечь к донорской деятельности и у них была репутация успешных парней. (В те дни почти все студенты-медики были мужского пола).

Донорство спермы с самого начала было окутано тайной. В 1884 году врач по имени Уильям Панкост (William Pancoast) обнаружил, что не может помочь богачу из Филадельфии зачать ребёнка. Будучи не из тех, кто сдаётся, Панкост опробовал новинку. Усыпив жену этого человека хлороформом, он ввёл в неё сперму своего самого красивого студента-медика. Это первый задокументированный случай успешного донорского оплодотворения. Потом Панкост рассказал богачу о донорской сперме, и тот согласился оставить жену в неведении. Цель оправдывала средства. Здоровый ребёнок оправдывал обман.

В 70-е годы ХХ века уже сотни врачей в разных городах США использовали донорское оплодотворение, но делали это по-прежнему тайно. Врачи советовали родителям не говорить детям о донорах. Согласно опросу, проведённому в 1977 году, более половины врачей даже не вели записей, чтобы не оставлять никаких бумажных свидетельств о связи донора и ребёнка. Секретность отчасти объясняется неопределённостью в отношении того, кого следует считать законным отцом зачатого от донора ребёнка, — во многих штатах этот вопрос ещё не был решён в законодательном порядке. Кроме того, секретности способствовал страх причинить психологический вред. «Ребёнок мог почувствовать себя отвергнутым, муж-импотент мог почувствовать себя униженным, а жена могла быть осуждена как блудница», — рассказывает в своей книге «Banking on the Body» Кейра Свонсон (Kara Swanson), профессор юридической школы Северо-Восточного университета (Northeastern University),

В 1981 году, когда Лиз Уайт (Liz White) в сопровождении мужа вошла в офис Дональда Клайна, на её сердце лежал тяжкий груз. Она почти ни с кем не говорила об угнетавшей её проблеме бесплодия. Только 35 лет спустя, когда Клайн попал в выпуски новостей, она и её лучшая подруга поняли, что они обе были у него. Именно был тогда тем самым репродуктологом в Индианаполисе. Его пациенты видели в нём доброго, мягкого человека. Его кабинет был украшен фотографиями детей, которых он помог зачать, — обычная для такого места деталь, которая сейчас вызывает раздражение.

Прежде чем прибегнуть к помощи Клайна, Уайт и её муж пытались зачать ребёнка в течение двух с половиной лет. Они успели обратиться к другому врачу, который пробовал осуществить оплодотворение замороженной донорской спермой. Когда это не сработало, врач порекомендовал Клайна, ибо тот использовал свежую сперму, а её эффективность в то время была выше замороженной. Клайн заявил, что может подыскать медика-ординатора, чьи внешность и группа крови будет совпадать с внешностью и группой крови мужа Уайт. Он также сказал, что участие в оплодотворении донора должно остаться тайной даже для зачатого ребёнка.

Сейчас Уайт 66 лет, и когда я встретилась с ней прошлой осенью, она приветствовала меня в дверях своего дома босая и с седыми волосами, аккуратно собранными кверху. Её дом в Зионсвилле, городке недалеко от Индианаполиса, был тщательно прибран, а её слова — тщательно подобраны. Она сказала мне, что Клайн оплодотворил её 15 раз за пять месяцев. «Я посещала его клинику в октябре, ноябре и декабре 1981 года, в январе и феврале 1982 года», — сказала она, отмечая каждый месяц кивком головы. В эти месяцы она приходила в офис Клайна в те трёхдневные периоды, когда у неё была овуляция. Циклы овуляции не изменишь так, чтобы было удобней, поэтому она ходила в клинику даже по выходным. Ей запомнилось, как она лежала там одна в халате, кроме неё и доктора в клинике не было ни души, и теперь ей интересно, что делал Клайн, когда выходил за образцом спермы.

До самого недавнего времени в истории человечества размножение всегда требовало акта половой близости. Ныне мы игнорируем этот факт, используя формы согласия, мудрёные медицинские термины и гинекологические инструменты, которые выглядят грубо утилитарными. Но искусственное оплодотворение, как и естественное, требует обмена биологическими жидкостями, которые можно получить только с помощью половой стимуляции. (Поразмышляйте о стереотипном ящике с порножурналами в кабинете врача-репродуктолога). Когда ваш врач мастурбирует в своём кабинете, а затем этот же врач сидит у вас между ног и впрыскивает в вас свою сперму, граница между клиническим и сексуальным полностью исчезает.

О том, что происходило тогда в голове Клайна, остаётся только догадываться. (Я приходила к нему домой, чтобы взять у него интервью, но он заявил, что его адвокаты посоветовали ему молчать. На просьбу дать комментарии они не ответили). Некоторые из детей Клайна, родившиеся в результате его донорства, сказали мне, что их матери, узнав правду, не посчитали действия врача сексуальными. Некоторые матери вообще не захотели размышлять на эту тему.

Однако Уайт не поленилась воспроизвести в уме всю последовательность событий. Она представила Клайна, мастурбировавшего в своём кабинете. Она — медицинский социальный работник, поэтому изложила свои мысли на медицинском языке: «Вследствие эякуляции в мужском мозгу много дофамина, серотонина и норадреналина. Всё это улучшает настроение и вызывает у мужчин сильные положительные эмоции». Потом она добавила: «Мы шли на медицинскую процедуру».

«Я чувствую себя так, словно меня 15 раз изнасиловали», — считает она сейчас, когда прошло больше трёх десятков лет.

За эти же три десятилетия изменились и нравственные нормы в сфере половых отношений, искусственного оплодотворения и пределов допустимого в деятельности работников здравоохранения. Когда о Клайне заговорили СМИ, медицинское сообщество осудило его действия. «Это было преступление, разрушившее доверительные отношения между врачами и их пациентами. Его можно назвать аморальным, — считает знавший Клайна Роберт Колвер (Robert Colver), репродуктолог из Индианы. — Все мы были шокированы».

Было бы это столь же шокирующим 30 лет назад? В 1987 году национальный опрос врачей-репродуктологов показал, что два процента из них использовали собственную сперму. С одной стороны, это явно не было нормой. С другой — это было не очень-то неприемлемым, раз было представлено в анкете как один из вариантов ответа. Однако проводившие опрос не спрашивали о том, знали ли пациентки, согласившиеся на оплодотворение с помощью донора, что этим донором будет их врач.

Я спросила Колвера, который практикует с 1980-х годов, как вообще доктору мог прийти в голову такой обман. Колвер замялся, но отметил, что в то время работать со спермой — заготавливать её и обеспечивать её сохранность — было гораздо труднее, чем сейчас. Клайн говорил, что осуществлял искусственное оплодотворение в течение часа, чтобы максимизировать жизнеспособность образца. Это означало, что ежемесячно несколько дней в течение месяца он должен был согласовывать график донорской сдачи спермы с графиком пациентки с овуляцией. А Клайн был одним из лучших врачей-репродуктологов Индианаполиса; у него было много пациентов.

Судя по датам рождения самых младших из известных детей, родившихся благодаря донорству Клайна, он прекратил использовать собственную сперму в конце 1980-х годов, когда получили более широкое распространение банки спермы. (Тогда вся индустрия искусственного оплодотворения перешла на замороженную сперму, так как оказалось, что свежая сперма может переносить ВИЧ). Когда позже у Клайна возникли проблемы с законом, его друзья и члены семьи написали судье письма о том, как Клайну, должно быть, было трудно расстраивать пациентов тем, что не удалось найти донора. Друг, жена которого была пациенткой Клайна, — но не имела детей, родившихся при помощи донорского оплодотворения, — написал:

«Для доктора Клайна на первом месте всегда были пациенты. Чуткий и исполненный сострадания, он искал способы помочь семьям пережить тот наиболее болезненный период, когда и муж, и жена чувствуют себя беспомощными … Мы тоже не можем не сопереживать паре, ожидающей с надеждой, потому что пришло подходящее время, и можем понять опустошение, которое хлынуло бы в их души, если бы в этот критический момент не нашлось донора эффективной спермы».

В отличие от друзей Клайна его противники считают это объяснение не оправдывающим, а уродливым. Клайн, считают они, — не альтруист, а эгоист, врач, которого его собственный профессиональный успех заботил больше, чем благополучие его пациентов, человек, который упивался своей властью. Если он действительно верил, что не делает ничего плохого, почему он обманывал своих пациентов?

Колвер менее категоричен. Он сказал, что понимает нежелание врача расстраивать пациента. «Тяжело ли повторять из месяца в месяц: „К сожалению, миссис Джонс, по чрезвычайным обстоятельствам [донор] не смог приехать. Так что извините, придётся подождать до следующего месяца“?» Конечно, тяжело. Но следует учесть, отмечает Колвер, что выбор такой: «Либо сказать это миссис Джонс, либо 30 лет спустя прийти к тому, что получилось. Второй вариант несравнимо хуже».

Лиз Уайт повсюду носит с собой фотографию 1982 года, на которой она с сияющим лицом сидит на больничной койке с крохотным сынишкой на руках. Она назвала его Мэттью, «дар от Бога», потому что тогда считала донорское оплодотворение подарком. На фотографии ей 30 лет. «Вот такой молодой я была», — сказала она мне, что, по всей видимости, означало: «Ясно, что сейчас вы видите перед собой старуху, но, имея дело с тем мужчиной, я была молодой, уязвимой и одинокой».

Мэтт понял это раньше, чем его мама. После того, как четверо братьев и сестёр по отцу подали жалобы генеральному прокурору Индианы, репортёр Fox59 Анжела Ганоте (Angela Ganote) спросила местного прокурора о Клайне. Её вопрос привёл к уголовному расследованию. В сентябре 2016 года Ганоте сообщила новость о том, что Клайну предъявлено уголовное обвинение в воспрепятствовании осуществлению правосудия по двум эпизодам, и Мэтту — как и всей общественности — стало известно, что сделал Клайн.

Мэтт уже знал, что был зачат от донора. Ещё в средней школе на уроке биологии он обнаружил отличие его группы крови от группы крови его родителей. Те, усадив Мэтта рядом, рассказали ему о донорском оплодотворении. Донорская группа крови, обещал Клайн, будет той же, что у отца Мэтта. Своё обещание врач не выполнил, но во время того семейного разговора никто не обратил на это особого внимания. Уайт помнит, что тогда ему было жаль отца, но это откровение не вызвало глубокого кризиса идентичности. Его мать, когда они проезжали по 86-й улице Индианаполиса, бывало, говорила ему, указывая на какое-то здание: «Вот где я забеременела тобой». Это место было для неё связано с чем-то радостным. Увидев Клайна в теленовостях, Мэтт выяснил адрес его клиники в те давние времена. Она находилась на 86-й улице. ДНК-тест подтвердил то, о чём Мэтт уже догадался. Сходство между Мэттом и молодым Клайном поражает. Словно один и тот же человек.

В течение следующего года Мэтт и его новообретённые братья и сёстры наблюдали за ходом уголовного дела против Клайна. Врача не обвиняли в изнасиловании. Его не обвиняли в оскорблении действием с нанесением телесных повреждений — в Индиане деяние, подобное тому, что совершил Клайн, квалифицируется как преступление лишь тогда, когда оно совершено «грубо, нагло или злобно». Его не обвиняли в преступном обмане — никаких записей давно не осталось. Фактически, Клайна не обвиняли ни в чём из содеянного им почти четыре десятилетия назад. Ни один закон в Индиане, как и — чего скрывать! — в большинстве других штатов, не содержит прямого запрета на использование врачом его собственной спермы для оплодотворения пациенток.

Прокуратура предъявила Клайну обвинение в воспрепятствовании осуществлению правосудия по двум эпизодам: он получал письма из генеральной прокуратуры, уведомлявшие его о расследовании, и по меньшей мере дважды написал в ответ, что никогда не использовал собственную сперму и что любая женщина, заявившая обратное, «виновна в оговоре и/или клевете». Это было легко опровергнуть. Следователи явились к Клайну с ордером на изъятие у него образца для ДНК-теста. Они всего лишь взяли у него мазок изо рта.

В 80-х годах ХХ века, до того, как кто-то придумал ДНК-тестирование по почте и генеалогические сайты в Интернете, Клайн, должно быть, думал, что его тайна никогда не будет раскрыта. Теперь, когда возник шум, он, похоже, вообразил, будто сможет свести расследование на нет, если будет всё отчаянно отрицать. Тим Дилэни (Tim DeLaney), прокурор по данному делу, рассказал, что сначала квалифицировал происшедшее как злоупотребление властью. Когда Клайну предъявили обвинение, он ответил, вспоминает Дилэни, «именно так, как отвечают люди, привыкшие действовать с позиции силы, и, фактически, заявил следующее: „Я врач. Эти люди лгут. Они опорочили меня“. Это не реакция испуганного, слабого человека. Это реакция человека, привыкшего властвовать».

Что особенно раздражало некоторых братьев и сестёр, так это то, как Клайн, пытаясь уйти от ответственности, использовал религию. Судя по всему, он очень религиозный человек — перед вынесением ему приговора несколько старейшин из его евангелической церкви письменно охарактеризовали его. После вышеупомянутой встречи в ресторане Клайн позвонил Баллард, чтобы сказать, что её копание в прошлом губительно для его брака: его жена расценила его действия как прелюбодеяние. В этом телефонном разговоре, который Баллард записала, Клайн заявил ей, что сожалеет о содеянном, — хотя, по его словам, он использовал свою собственную сперму всего лишь девять или десять раз, — и процитировал 5-й стих 1-й главы книги пророка Иеремии, где Бог излагает пророку свой план: «Прежде нежели Я образовал тебя во чреве, Я познал тебя». И снова Баллард почувствовала, что с помощью её веры он попытался манипулировать ею.

В конечном счёте Клайн заплатил штраф в размере 500 долларов и получил год испытательного срока. Его лишили медицинской лицензии, но с 2009 года он на пенсии. Если бы он не ответил на письма генерального прокурора, — а он не обязан был отвечать, — он мог бы остаться безнаказанным. (Несколько детей, зачатых им как донором, и их матери подали ещё и гражданские исковые заявления против Клайна).

Некоторых братьев и сестёр по отцу-донору возмутило, что прокурор обвинил Клайна только в препятствовании осуществлению правосудия. Дилэни это известно, однако он полагал, что не сможет доказать в суде какое-то другое преступление. Он всё ещё часто размышляет об этом деле. «С философской точки зрения, оно, безусловно, самое интересное из всех, которые у меня были», — поделился он. Клайн обманул доверие своих пациенток, но причинил ли он зло и их детям, которых не было бы, не прибегни он к обману?

Наблюдение за развитием дела пробудило у Мэтта Уайта целеустремлённость. Он сам имел дело с проблемой бесплодия; двое его собственных детей были зачаты с помощью доноров спермы — современная версия искусственного оплодотворения, с онлайн-каталогами и фотографиями донорских детей. Благодаря этому опыту он хорошо представляет то, через что пришлось пройти его матери, чтобы родить его. Он понял, почему она почувствовала себя жертвой насилия.

Я познакомилась с Уайтом, которому сейчас 36 лет, в одной из булочных Индианаполиса в ноябре прошлого года, на следующее утро после того, как в результате первой в этом сезоне бури дороги покрылись льдом. За день до этого он, его мать и несколько его братьев и сестёр по отцу-донору встретились с временным президентом сената штата Индиана Родриком Брэем (Rodric Bray). Дело Клайна подвигло сенатора внести на последней сессии законопроект о борьбе с мошенничеством в сфере обеспечения фертильности, но этот законопроект был отклонён даже без голосования. Теперь братья и сёстры стремились добиться повторного внесения законопроекта, который предусматривает запрет на использование врачами репродуктивного материала ненадлежащим образом, и Уайт стал неофициальным лидером этой группы. Помогло то, что его офис — всего в двух кварталах от здания правительства штата. Он мог заскакивать сюда для встреч с законодателями.

Уайт знает, что людей, для которых дело Клайна — единичный случай, всего лишь странное поведение одного-единственного индианского врача, немало. Однако, помимо Клайна, ещё несколько врачей были обвинены в тайном использовании собственной спермы — в Коннектикуте, Вирджинии, Айдахо, Вермонте и Канаде. В разговоре со мной генетик-генеалог СиСи Мур (CeCe Moore), которая помогала усыновлённым (удочерённым) и зачатым от доноров детям искать родственников, отметила, что она неоднократно сталкивалась с использованием врачами-репродуктологами их собственной спермы. «Это то, о чём я сразу же вспоминаю, глядя на сформировавшиеся сейчас большие группы братьев и сестёр по отцу», — сказала она. Многие из этих групп предпочли оставаться закрытыми, и в них отношение к делу Клайна самое разное. По словам Мур, некоторые братья и сёстры по отцу «очень высокого мнения о своём отце-доноре, его „помощи“ их матерям», но «некоторые шокированы».

Уайт явно из числа шокированных. Его мать связалась с Джоди Мадейрой (Jody Madeira), профессором права Индианского университета (Indiana University) в Блумингтоне. Специалистка по проблемам биоэтики и репродуктивной медицины, Мадейра проявила интерес к делу Клайна и помогла написать законопроект о борьбе с мошенничеством в сфере обеспечения фертильности. «Когда вы говорите с людьми о деле Клайна, — отмечает она, — у них возникает физиологическая реакция отвращения, ощущение, что совершено тяжкое преступление против нравственности. А юридически это не преступление! Так не должно быть».

Многие из детей, родившиеся в результате донорской деятельности Клайна, до сих пор живут в Индианаполисе, и то и дело ненароком сталкиваются с членами его семьи. В булочной, где я встретилась с Уайтом, он указал на улицу прямо перед нами. Клайн, сказал он, «живёт вон там, дальше по этой улице. И я живу в том же месте, а моя мама живёт в пригороде». Невестка Клайна работает гинекологом в клинике, которую посещает жена Уайта. Однажды в метро Уайт вроде бы видел дочь Клайна, работавшую в клинике отца медсестрой. У Уайта заболел живот, и он вышел из метро наверх. Эту же дочь Клайна видела его мама — в салоне, где она делала педикюр и потому не могла встать, чтобы уйти.

Помимо всего прочего, дети, родившиеся при донорской помощи Клайна, занялись каталогизацией того, как пересеклись их жизненные пути. Уайт поступил в Университет Пёрдью (Purdue) одновременно с одним из своих братьев по отцу-донору. Один из этих братьев продал другому фургон на гаражной распродаже. Двое жили на одной и той же улице. Дети ещё двоих оказались членами одной и той же команды по софтболу. Братья и сёстры по отцу-донору беспокоятся, что их дети взрослеют и скоро станут бегать на свидания. Вот что сказала бы Клайну одна из сестёр, представься ей подходящий случай: «А ты не думал о том, что все мы живём очень близко? Ты действительно думал… что мы не сможем встретиться? Что ни у кого из нас не будет возможности назначать друг другу свидания? Что у нас не будет детей, у которых тоже появится эта возможность? Ты никогда не думал об этом?» Тень Клайна падает теперь на каждую невинную влюблённость их детей, на каждый их выпускной вечер.

Клайн признался в использовании своей собственной спермы около 50 раз, что примерно соответствует числу его детей, выявленных с помощью ДНК. Однако их может быть и больше — ДНК-тестирование применяется весьма широко, но далеко не повсеместно. За то время, что я переписывалась с детьми, родившимися при донорской помощи Клайна, чуть ли не каждые полмесяца кто-то из них сообщал мне, что удалось отыскать ещё одного брата или ещё одну сестру. Осенью они начали рассылать письма законодателям штата Индиана, призывая их поддержать законопроект о борьбе с мошенничеством в сфере обеспечения фертильности. (Законопроект был представлен на генеральной ассамблее, и его шансы на успех, похоже, растут). В начале января Уайт отправил мне послание, в котором сообщил, что, запечатав накануне вечером пачку писем законодателям, отыскал ещё двух братьев и сестёр. Он собирался отметить это на конвертах.

Обновление Уайтом списка братьев и сестёр, по-видимому, всегда, сопровождалось вспышками гнева и печали: гнева — из-за растущего масштаба злодеяний Клайна, печали — из-за того, что многолетняя тайна сделала жизнь ещё какой-то семьи перевёрнутой с ног на голову. Но каждый новый выявленный родственник справлялся с открывшейся ему тайной по-своему.

В то же Рождество, когда Хизер Вук прошла ДНК-тест, она сделала для своего отца альбом, в котором представлено всё его генеалогическое древо, начиная с шотландской королевской семьи. Потеряв генетическую связь со своим отцом, она потеряла эту генеалогическую историю, написанную, по большому счёту, о ней — о том, кто она и как она такой стала. Именно этот кризис идентичности — больше, чем необъяснимые действия Клайна, — она всё ещё переживает. Самым трудным, говорит она, было «свыкнуться с тем, что мои родители откровенно лгали мне на протяжении всего моего детства».

О том, что её биологический отец — Клайн, Кайлин Готт (Kylene Gott), 38-летняя учительница из Индианаполиса, известила свою маму, сидя с ней в машине. Мать ответила так: «Что ж, хорошо». Что ж, хорошо? «Раз уж кто-то должен был стать им, я рада, что им оказался он». Позже, говорит Готт, её мама рассказала ей, что видела на стене фотографии зачатых с помощью Клайна детей и что эти малыши были очень красивыми и умными. Она хотела таких же детей. Однако её ответ расстроил Кайлин, которая в истории своего рождения нашла простое и, на её взгляд, весьма достоверное объяснение тому, почему всю свою жизнь, и в делах, и в общении с людьми, она чувствовала себя не в своей тарелке. «Я реально не знаю, кто я такая; вот почему я так и не смогла выяснить своё место в этом мире», — говорит она. Появление у неё новых братьев и сестёр привело её в восторг, и она тщательно искала в их и своей жизни черты сходства — от любимых блюд в McDonald’s до букетов на их свадебных фотографиях.

Другая женщина из Индианаполиса, которую я назову Эми, сказала мне, что её мать была странно спокойна, когда услышала о Клайне. (Некоторые из тайно зачатых им детей просили меня не называть их настоящих имён, ибо предпочитают не рассказывать всем подряд о своём отце-доноре). Реакция её мамы была особенно неприятной, так как Эми была уверена, что Клайн использовал сперму её отца, а не донора, и обман врача показался ей вдвойне отвратительным. Через несколько недель после нашего разговора Эми попросила меня по электронной почте поговорить ещё. У неё вышла стычка с матерью, когда та призналась, что всегда знала об участии в зачатии Эми донора, и не исключала, что в его роли выступил сам Клайн. Когда Эми была зачата, её родители пообещали никому и никогда не рассказывать о том, как это произошло, — обещание, которое её мама держала, несмотря на то, что отец Эми умер много лет назад. Эми хотела бы остаться в неведении. «Неведение — это блаженство», — сказала она мне, с тоской растягивая последнее слово.

Мужчина, которого я буду называть Тайлером, — менеджер по строительству в Вашингтоне, округ Колумбия. Его мать, сообщил он мне, тоже говорила, что, по имевшимся у неё сведениям, Клайн использовал сперму её мужа. Но вот что странно: её, похоже, разозлило не столько то, что сделал Клайн, сколько то, что её разоблачили. Она заставила Тайлера поклясться, что он никогда не расскажет о Клайне своему отцу. «Я и ты должны унести эту тайну с собой в могилу», — сказала она. И теперь Тайлера мучает вопрос, не знала ли она с самого начала, что сперма была донорской или даже, что донором был Клайн. Он до сих пор не говорил на эту тему со своим отцом.

У Джозефа (имя ненастоящее) есть брат-близнец, но они совсем не похожи. «Я выше его. Он весит больше меня на 30 фунтов», — отметил Джозеф. Характеры у братьев тоже разные. Когда в 2017 году Джозеф прошёл ДНК-тестирование и обнаружил своего биологического отца, он и его брат-близнец некоторое время гадали о том, не разные ли у них отцы, потому что Клайн сказал их матери, будто смешал донорскую сперму со спермой её мужа. Но нет: у них обоих оказалась ДНК Клайна. Поскольку у них разные характеры, они отреагировали на это тоже по-разному. Джозеф — активист группы родственников в соцсети, тогда как его брат-близнец держится в стороне. Самое странное, что Джозеф нашёл брата, который выглядит точь-в-точь, как он, — гораздо больше похож на него, чем брат-близнец.

Я рассказала лишь о нескольких людях из тех, кто, оправившись от шока, вызванного результатами ДНК-тестирования, вступил в контакт со своими неожиданными родственниками. Усыновлённые/удочерённые воссоединились с членами своих родных семей. Дети, зачатые от доноров, нашли своих биологических отцов. И братья и сёстры по отцу встретились друг с другом, сотворив новый вариант семьи, совершенно отличный от традиционной семейной ячейки, которую хотели создать их родители с помощью врача-репродуктолога.

В июне прошлого года, в День отца, братья и сёстры собрались в Индиане на свой второй ежегодный пикник. Раньше они собирались гораздо меньшими группами — на праздники, девичники, обеды и встречи с законодателями штата. Но это сборище было огромным. Тайлер прилетел из Вашингтона. Супруги и дети тоже приняли участие. Для этого пикника Мэтт арендовал павильон и принёс бирки с именами, поскольку многие братья и сёстры собрались вместе впервые. По сравнению с предыдущим годом их число почти утроилось.

Каждый внёс свою лепту. Один из них принёс праздничный торт, поддержав зародившуюся в прошлом году традицию. Кайлин принесла чипсы и сальсу. Эми приготовила салат с макаронами. Хизер догадалась захватить с собой очень нужные в таких случаях упаковки с бутилированной водой. Мэтт принёс куриные крылышки и старательно готовил их на гриле. День был жаркий. Дети бегали через фонтанчики разбрызгивателей. Они лазали по деревьям и становились липкими от древесного сока. Издалека это, должно быть, выглядело как обычное семейное сборище.