В прошлом выпуске мы рассказывали о Генриетте Лакс, клетках HeLa и связанных с ними открытиях и проблемах. На этот раз речь пойдёт о Генри Молисоне (Henry Gustav Molaison) — человеке, который навсегда застрял в прошлом, потому что не мог формировать новые воспоминания.
Генри Молисон, почти полвека известный миру как «пациент Г. М.» сыграл важную роль в развитии нейробиологии — и это едва ли не лучшее, что с ним случалось в жизни, потому что жизнь его была довольно безрадостной. Генри родился в небогатой семье электрика и домохозяйки. Отцу приходилось буквально охотиться за работой, переезжая с места на место, поэтому завести закадычных друзей мальчику было сложно. Когда Генри было 7 или 8 лет, его сбил велосипед, и несчастный пять минут пролежал без сознания. Возможно, тогда в детском мозгу что-то сломалось, потому что через три года у Генри началась эпилепсия. Сначала приступы не особенно ему досаждали, но после 15 припадки стали серьёзными. Молисон даже не смог получить школьный аттестат на сцене, как остальные выпускники: учителя боялись, что он чего доброго упадёт, начнёт биться в конвульсиях и всех распугает.
После школы Генри зарабатывал, собирая на конвейере пишущие машинки Ундервуд, но эту работу в конце концов пришлось бросить — приступы стали настолько тяжёлыми, что вести нормальную жизнь Молисон уже не мог. Он перепробовал множество лекарств в максимальных дозах, но ничего не помогало. Врачи признали, что медикаментозной терапии он не поддаётся. В 1953 году, когда Генри было 27, его направили на лечение к нейрохирургу Уильяму Сковиллу (William Beecher Scoville). Врач предложил экспериментальную процедуру — удаление медиальных отделов височных долей мозга — и Молисон согласился. Операция прошла успешно, эпилепсия не исчезла совсем, но стала контролируемой, и Генри уменьшили дозу лекарств. Вот только у пациента испортилась память. Нарушения были очень серьёзными и необычными, и вскоре ими заинтересовалась нейропсихолог Бренда Милнер (Brenda Milner).
Когда 26 апреля 1955 Милнер встретилась с Молисоном — отныне известным всему миру как Г. М. — она сразу заметила отклонения. Генри считал, что на дворе всё ещё 1953, и ему 27 лет. Прямо перед тем, как войти в смотровой кабинет, Г. М. разговаривал с одним из исследователей, а спустя несколько минут совершенно не мог этого вспомнить и вообще отрицал, что с кем-то общался. Он и операцию-то с трудом мог воспроизвести. Но «дефицит» совершенно не отразился на умственных способностях — тесты показывали IQ 112, а меж тем, до операции Молисон набирал 104 балла. Никаких сложностей с восприятием, абстрактным мышлением или логикой, при этом стоило Генри переключиться с одного теста на другой — и он не мог вспомнить предыдущий.
Последующие 53 года — вплоть до смерти в 2008 — Г. М. изучали специалисты. Настолько плотно и увлечённо, что Генри Молисон считается «самым изученным» человеком в истории нейробиологии. Сначала с ним работала Милнер, затем к исследованиям подключилась Сюзанна Коркин (Suzanne Corkin) — сотрудница той же лаборатории. Позже Милнер занялась изучением других проблем, и «мамой» Г. М. в научном мире стала Коркин. Она даже написала книгу «Вечное настоящее время: чему человек без памяти научил мир». Так чему же?
До преображения Генри Молисона в Г. М., память не связывали с какими-то отдельными областями мозга. Считалось, что каждый регион коры отвечает за обработку информации определённого типа — визуальной, вербальной и так далее — и хранит соответствующие воспоминания. Однако у Г. М. нарушения памяти распространялись на информацию сразу всех видов: он не мог воскресить в сознании ни слова, ни картинки. Изучая его, нейробиологи пришли к выводу, что память — отдельная функция, не привязанная к другим когнитивным способностям, и за её работу отвечают определённые области мозга. Со временем стало ясно, что важную роль в этих процессах играет гиппокамп и некоторые другие структуры. Но учёные пришли к этому только в 80-е и 90-е годы, после того, как им удалось воспроизвести повреждение памяти у подопытных животных. Первые попытки начались вскоре после публикации первой работы о Г. М. — сам Сковилл повторил легендарную операцию на обезьянах.
Случай Молисона показал, что под словом «память» скрывается не один, а несколько разных процессов. Пациент Г. М. помнил давние события, но повседневность в его мозгу не задерживалась, долговременные воспоминания не формировались. Судя по всему, за сохранение информации отвечали не повреждённые области мозга, а какие-то другие структуры. Что было ещё удивительнее — Генри всё-таки смог научиться новым навыкам. Он хорошо освоил некоторые тестовые задания, даже не подозревая, что выполнял их раньше. Молисон запомнил план дома, в который переехал через несколько лет после операции — у него сохранилась топографическая память, но работала она только потому, что Г. М. ежедневно повторял одни и те же маршруты. Лабораторные тесты на пространственную память он по-прежнему проваливал. Изучение Молисона стали одним из первых шагов к тому, чтобы разделить память на декларативную и процедурную: первая включает запоминание событий, слов и лиц, вторая — обеспечивает приобретение и сохранение автоматизированных навыков.
За пятьдесят лет, пока нейробиологи изучали «пациента Г. М.», технологии сильно продвинулись вперёд. В 1997 году Коркин сотоварищи опубликовали первые МРТ-снимки мозга Молисона и уточнили информацию о повреждениях, полученных во время операции. Пять лет спустя они представили изображения более высокого разрешения. Работа продолжилась даже после смерти Г. М. в 2008 году. Мозг «человека без памяти» передали на хранение в Калифорнийский университет в Сан-Диего, там его заморозили, разрезали на множество слоёв и создали трёхмерную цифровую модель. Все эти исследования помогали уточнить и дополнить картину. Сковилл утверждал, что во время операции пострадал гиппокамп, миндалевидное тело и крючок височной доли, но модель показала: часть гиппокампа уцелела, зато хирург случайно повредил левую лобную долю. Шестьдесят лет, до публикации статьи в 2014 году, об этом дефекте даже не подозревали.
Как всё это время жилось знаменитому пациенту? У Коркин остались хорошие воспоминания о Генри: «Он был приятным, обаятельным, кротким человеком с тонким чувством юмора, который знал, что обладает плохой памятью и смирился со своей судьбой». В лаборатории Г. М. был кротким, пассивным и никогда не жаловался на усталость или голод. Но это была только одна сторона медали. Люк Диттрих (Luke Dittrich), правнук того самого Уильяма Сковилла, написал о Молисоне книгу, в которой рассказал о некоторых подробностях его «нелабораторной» жизни.
Однажды во время выполнения тестов Генри вдруг прервался и посмотрел на исследователей. «В данный момент мне интересно: я что, сказал или сделал что-нибудь не то? Видите ли, сейчас всё кажется мне ясным, но что произошло накануне? Вот что меня беспокоит. Я как будто очнулся от сна», — сказал он. В другой раз учёные расспрашивали Молисона о том, где он живёт:
Г. М.: Ну, я думаю, в доме. В частном доме. Но не могу вспомнить название улицы.
Учёный: Кто живёт с вами?
Г. М. Ну, я сразу вспомнил о матери.
Учёный: Ваша мать?
Г. М.: Я не уверен насчёт отца.
Учёный: Вы не уверены насчёт вашего отца?
Г. М. Я знаю, что он был болен. И. Но. Мне бы хотелось узнать, умер ли он.
Исследователям много раз приходилось сообщать печальную новость. Однажды после этого разговора Генри нацарапал записку и везде носил её с собой. «Отец умер. Мать в больнице, но она в порядке».
Как можно подружиться с человеком, у которого нет памяти? Правильный ответ — «никак». Милнер много лет ездила к Молисону в Хатфорд, и каждый раз он знакомился с ней заново. Дитрих цитирует её интервью: «Мы обнаружили, что начинаем относиться к нему так, как относятся к домашнему животному. Он потерял человечность. С таким человеком невозможно подружиться, к нему нельзя привязаться». Даже отношения с матерью складывались неудачно: они часто ссорились, иногда Г. М. кричал на женщину, бил её по голени или по лбу. У него случались вспышки ярости. Однажды он с такой силой врезал кулаком по двери, что сломал руку. Другой раз, находясь в Региональном Хартфордском центре для людей с задержкой умственного развития, Молисон начал кричать, что у него нет памяти, что он бесполезен и только всем мешает. По словам очевидцев, он угрожал самоубийством и обещал забрать мать с собой в ад. Когда Генри попытались успокоить, он начал биться головой о стену, и врачи были вынуждены вколоть ему седативный препарат.
После операции Генри Молисон так и не смог вернуться к нормальной жизни. Сначала за ним присматривали родители, затем друг семьи, и, в конце концов, в возрасте 54 лет, он оказался в доме инвалидов Bickford Health Care Center. Но Генри не винил Сковилла — по крайней мере, так говорит Коркин. «То, что он обо мне узнал, помогло другим, и я этому рад», — цитирует она Молисона. Никто не может достоверно описать, как Г. М. воспринимал мир, но, судя по всему, он осознавал, что помог развитию науки. В возрасте 74 лет Генри посетили учёные из Университета Дьюка. Когда они спросили, хочет ли он что-то им рассказать, Молисон ответил: «Ну, я знаю одно — то, что обо мне узнали, поможет другим». Возможно, осознание этого факта, которое Генри пронёс через всю жизнь, его хоть немного утешало.
В следующий раз поговорим о Гаэтане Дюга. Симпатичного канадца обвиняли в том, что он занёс ВИЧ в Америку, но оказалось, что Дюга ни при чём. Как дело дошло до таких серьёзных обвинений — читайте в заключительном выпуске.
