Многие споры о языке в наше время связаны с обозначением людей, точнее — групп людей. Помните страсти по слову тёлочки? А как назвать человека с тёмной кожей, если в русском языке негр никогда не было негативным, но похожее английское слово — часть «хейтспича», языка ненависти? А что насчёт инвалидов? Все эти группы, как сейчас говорят, «стигматизируемые»: от стигма, др.-греч. στίγμα — «клеймо».
Недавно меня пригласили участвовать в дискуссии: как бороться со стереотипами о психических болезнях? Какие слова при этом использовать? Хороший повод поговорить о путанице с «правильными обозначениями». Что первично: обозначение людей или отношение к ним?
Из ощущения, что название первично, что нужно найти, придумать правильное слово, и тогда всё будет хорошо, выросла стратегия политкорректности. Мы меняем плохое слово, думая, что причина в нём, что слово само по себе может быть плохим. Но слово — условный знак. Аура, которой оно обрастает, по-научному — коннотации, с внешней формой этого знака не связаны. И сам механизм замены скомпрометированных слов более «приличными», конечно, не нов. Всё, что неудобно называть прямо, постоянно требует новых косвенных обозначений, просто потому, что перестают работать старые. Например, назвать человека «полным» или «немолодым», уже, пожалуй, бестактно, а ведь оба слова — бывшие вежливые эвфемизмы.
Похожая история в течение последних веков происходила с медицинскими терминами и диагнозами, относящимися к психике и разуму. Можно даже не упоминать забытые умопомешательство, сумасбродство, умалишённый, полоумный. Гораздо более современные термины тоже выходили из строя, из приличных формальных единиц быстро становились не просто невежливыми, а так называемыми пейоративами, попросту говоря, ругательствами. Маньяк, психопат, истеричка, дефективный, ненормальный, маразматик, шизоид… Так в обыденной речи можно назвать всех, кто не нравится говорящему. По мере «порчи» терминов требовались новые, и начинался новый цикл.
Однако, кроме медицинского подхода, в русском словаре запечатлелись и совершенно другие типы отношения к психическим особенностям, «повреждениям», необычному поведению.
Например, христианское отношение — запечатлелось в церковнославянских заимствованиях юродивый и блаженный; помните, как в «Детстве» Л. Н. Толстого мать героя, образованная дворянка, считает юродивого «божьим человеком»?
Другая религиозная концепция, с обратной логикой, отразилась в словах одержимый, бешеный. Психическая болезнь иногда рассматривалась и как одержимость бесами.
Простонародное, снисходительно-ласкательное отношение к «божьим людям» тоже запечатлелось: дурачок, дурочка.
Насмешка отразилась во множестве сниженных слов и выражений XX века: с приветом, совсем того, с пунктиком, с бзиком, чокнутый, шизик, псих, чайник, включая невербальное вращение пальца у виска. Похожие, но более ранние — свихнуться и тронуться. Ещё у Гоголя: «ты не свихнулся ещё с последнего ума?» И у Гончарова: «Про тебя уж начинают поговаривать, что ты того… этак… тронулся от любви…». Эти слова с самого момента образования грубовато-экспрессивны, они не «портились», в отличие от бывших терминов, типа маньяк. Но это тоже своеобразные сниженные эвфемизмы, иносказания; в них используются намёки-метафоры: тронуться, чокнуться, свихнуться.
Наконец, к эпохе романтизма восходит ещё вполне живая традиция романтизировать всё, что выходит за рамки, что противопоставляется толпе, норме, обыденности. Толпа забрасывает каменьями пророка-безумца, безумству храбрых поём мы песню и т. д.
То есть язык — лишь зеркало. И вот сейчас в этом зеркале наконец-то отражается та самая «дестигматизация» психических и ментальных расстройств, и главное — людей. Мы видим, как клеймо снимается. И не по приказу сверху, и даже не благодаря уговорам. Запускают процесс самые что ни на есть повседневные беседы на нашей новой бесконечной завалинке — в интернете. Благодаря новым технологиям у нас всё больше возможностей обсуждать. Мы и обсуждаем. Разное. В том числе — состояние, проблемы, диагнозы свои, своих детей, близких. Делимся опытом. При этом, разумеется, пользуемся какими-то словами, которые кажутся нам приемлемыми, и образуем новые — как оно и бывает обычно. И образующийся пласт нейтральной, необидной лексики — это уже далеко не только эвфемизмы.
Вообще-то ещё с семидесятых стало можно говорить нейтрально хотя бы о психологических проблемах — когда возникли психологические клубы, популярная психология. Из профессионального языка в обыденный перекочевали стресс, психологическая травма, депрессия; стало можно открыто жаловаться на свои комплексы, закомплексованность, некоммуникабельность, невроз и т. д.
Ну, а уже на наших глазах, с появлением форумов, началось массовое обсуждение пограничных проблем: панических атак, клинических депрессий, травм, социофобии и других различных фобий, например, дисморфофобии — страха собственного уродства. Это достаточно тяжёлые расстройства. Иногда страдающие ими годами не выходят из дому, сидят на серьёзных лекарствах, но теперь они могут делиться опытом и использовать при этом нейтральную лексику, которую уже не приходится «обновлять».
Дальше стало можно нейтрально обсуждать настоящие заболевания: прежде всего биполярное аффективное расстройство, БАР. Этот медицинский термин сменил предыдущий, «испорченный»: маниакально-депрессивный психоз. Но сам дальше уже не «портится». О снятии клейма с БАР неопровержимо свидетельствуют образованные от него непринуждённые, неформальные, каламбурные названия и даже самоназвания: биполярка, биполярник, барсик (то есть БАРсик, от БАР). Во ВКонтакте есть сообщество «Ассоциация Биполярники» с тысячами участников. Другие словечки такого типа: тоже каламбурное пограничник — от термина «пограничное состояние», аспи — от синдрома Аспергера… Трудно выяснить, в каком из сленгов — врачебном или пациентском — они возникли впервые, но роль самоназваний чётко говорит об отсутствии коннотации презрения. Лишь языковая игра отличает их от аналогичных образований сердечник, инсультник, диабетичка и т. д. Да, ни биполярник, ни сердечница — не идеальный способ говорить о своей болезни. Называя себя биполярником или сердечницей, ты выстраиваешь вокруг болезни свою идентичность, но стигмой тут явно не пахнет.
Хорошо, а что дальше? Как насчёт некоего обобщающего правильного политкорректного слова, ну да, сумасшедший, псих, душевнобольной явно не годятся, но надо же как-то ИХ называть, отличать, отделять? Упомянутая в начале статьи дискуссия проходила в рамках декабрьского «Месячника в поддержку людей с особенностями психического развития». В пресс-релизе об этом событии говорилось об «особенных людях». Не уверена, что «развитие» — удачный эвфемизм болезни, но само обозначение хорошо высвечивает общее в политкорректности и… хейтспиче. Да, да. Конечно, политкорректность несравнимо лучше языка ненависти, когда человек специально «обзывается», чтобы подчеркнуть пропасть между собой и другим. Нищеброды, чурки, черномазые, шалавы, очкарики, жирухи, бабки, чокнутые… Но, как с помощью самых ужасных презрительных кличек, так и с помощью самых замечательных политкорректных эвфемизмов мы делим людей на «нас», нормальных, и «их», «особенных». Оба пласта лексики включают одну и ту же идею пропасти, границы между двумя полюсами. Чёрное и белое. Нормальные и психи. Здоровые и инвалиды. «Они» — отклонение от нормы, его надо как-то делать приличным, один из способов вуалирования постыдного — построить нагромождение из слов. Политкорректный эвфемизм человек с особенностями психического развития по своей структуре похож на забытый советско-канцелярский эвфемизм лицо еврейской национальности.
В отличие от политкорректных обозначений, самоназвания, рождающиеся в своём кругу или принимающиеся им, могут быть весьма прямыми и включать иронию на грани фола. Благодаря участию в упомянутой дискуссии я узнала о существовании радио Зазеркалье. Это коллективный просветительский и творческий проект, его создают филологи, философы, музыканты, журналисты, каждый — с психиатрическим диагнозом. Так вот, во ВКонтакте авторы рекламируют свой «сумасшедший эфир по субботам», а если заглянуть на галерею сайта, можно увидеть «сумасшедшую графику». Смотрите иллюстрацию к этой статье — работа художника, участника Зазеркалья Алексея Ляпина.
В сущности, совмещение обоих значений слова сумасшедший — это использование особого семантического приёма, по классификации Анны. А. Зализняк он называется красивым словом «мерцание»: значения обнаруживаются попеременно и как бы мерцают. М. А. Кронгауз иллюстрирует такое совмещение строками песни «Метро» рок-группы «Високосный год»: «Мы, как птицы, садимся на разные ветки, и засыпаем в метро» (М.А. Кронгауз, Семантика: Учебник для студентов лингвистических факультетов высших учебных заведений). Но в случае с «сумасшедшим эфиром» мы считываем в первую очередь предельно смелую иронию, вызов, огонь на себя, который буквально выжигает негативную коннотацию исходного значения многозначного слова.
Да собственно, даже простое употребление прямых, а то и более того — оскорбительных обозначений в качестве нейтральных расшатывает негативные коннотации. Так делает блогер, пишущий под выразительным ником Ya-schizotypic «о лечении, переживаниях, связанных с психическим заболеванием, веществах, психофарме, психологии, психотерапии и психиатрии» . Он же именует себя «псих-консультант» и сообщает: «В 2015-м году я сошёл с ума и попал в психиатрическую больницу. …Сейчас я прохожу профессиональную переподготовку на клинического психолога…»
Такая стратегия «встречного пала» бывает весьма эффективна. Вот пример из другой оперы. Америка, 60-е годы. Для группы смешных длинноволосых людей, «топящих», как сейчас говорят, за любовь и против войны, телевизионщики придумывают насмешливое словцо, по-русски что-то типа «понимашки», от сленгового hip — «понимать». А эти хиппи начинают называть так себя сами. И вскоре обидное слово становится нейтральным обозначением, его коннотации развеиваются, как дым.
Но развеются ли коннотации слова псих или нет, в любом случае словарь, в котором есть обобщённое слово для «всех психов», видимо, слабо соответствует реальности. Аркадий Шмилович, заведующий медико-реабилитационным отделением ПКБ № 1 им. Н. А. Алексеева, президент Региональной общественной организации «Клуб психиатров»: «примерно у 70 процентов людей есть те или иные психические проблемы, поэтому нет смысла обсуждать людей с психическими расстройствами, как некую группу, отдельную от «нормальных людей». Норма — результат соглашения». То есть, нет «Мы и Они», есть мы, с разным уровнем проблем. У кого-то параноидная шизофрения, кто-то всего лишь боится звонить по телефону, а кто-то, слава Богу, не ведает душевного дискомфорта и полностью адекватен. Дарья Варламова, соавтор книги «С ума сойти! Путеводитель по психическим расстройствам для жителя большого города», лауреат премии «Просветитель», и сама пациент с БАР, сказала в дискуссии: «Стигматизирует само деление «Есть мы, нормальные — и есть люди с расстройствами психики». На самом деле есть спектр. Нет границы, где кончаются нормальные и начинаются психи». А Саша Губарева, психиатрический переводчик-синхронист и музыкант, автор просветительских стримов пояснила, что и «представление о шизофрении как о гомогенной группе неверно, это общее клеймо сепарирует людей. На самом деле есть «шизофрении», во множественном числе, — это тоже целый спектр заболеваний с разными проявлениями и интенсивностью». И при всей радости от дестигматизации биполярного расстройства, не стоит забывать, что про шизофрению человек ещё не может говорить открыто.
Одним словом, если мы действительно хотим противостоять «стигме психического», мы можем говорить о каждой полосочке в этом спектре максимально конкретно и индивидуально. Но вообще-то изменившееся отношение, и не к «этим людям», а к явлению в целом, которое затрагивает большую часть общества и может коснуться каждого, неминуемо изменит и язык. Он подстроится следом, как всегда подстраивается к общественным понятиям и социальным оценкам вот уже десятки тысячелетий.
