Сингулярность трудовой теории стоимости

Сначала вкратце поясню для тех, кто не знает, или сомневается в своих знаниях, в чём состоит трудовая теория стоимости.

Некто изготавливает продукт с целью обмена. Назовём его условно Производителем. Того, с кем он обменивается этим продуктом, мы условно назовём Покупателем, а произведённый им продукт, предназначенный для обмена, — товаром. Ценой товара мы назовём то соотношение в котором один товар обменивается на другой (в том числе обменивается при помощи промежуточного эквивалента обмена — денег).

Практически каждый Покупатель является ещё и Производителем — каких-то других продуктов-товаров. Сочетающего в себе эти роли человека мы назовём Экономическим Агентом (или просто Агентом для краткости).

Обмен двух Агентов не произволен (случайное количество одних товаров в обмен на случайное же количество других), а более или менее закономерен. Выявить логику этой закономерности как раз и была призвана трудовая теория стоимости.

Для начала рассмотрим ситуацию, в которой Производитель создаёт свой продукт из того, что просто валяется на земле. В этом случае единственное, что Производитель тратит на создание продукта-товара — своё время. Когда он обменивается с Покупателем, он рассчитывает компенсировать потраченное на производство своего товара время. Если Покупатель предложит такую пропорцию обмена, из которой будет вытекать, что, чем с ним меняться, выгоднее с точки зрения трудовых затрат было бы самому произвести продукт, аналогичный предлагаемому Покупателем в качестве оплаты, Производитель скорее всего откажется от такого обмена.

Но поскольку Покупатель, в свою очередь, является и Производителем, он руководствуется ровно той же самой логикой в отношении своего продукта-товара: ему ровно так же невыгодно меняться в том случае, когда запрашиваемая первым Агентом цена невыгодна по соотношению затрат времени.

Таким образом, в процессе обмена оба Агента регулируют соотношение «цен» обмениваемых товаров. Цена может колебаться в некоторых пределах, поскольку у Агентов нет возможности точно определить время, которое им понадобилось бы на производство того товара, который они покупают, да и дополнительные обстоятельства тоже накладывают отпечаток, однако каждый из Агентов всё-таки устанавливает некоторую нижнюю грань «ценности» своего товара. И эта грань определённо связана с потраченным на его производство временем.

Это время в первом приближении является трудовой стоимостью товара. Но только в первом приближении.

Поскольку мы описываем не единичный акт обмена, а всю их совокупность, то и рассуждать мы должны статистически. Похожие товары производят многие Производители, и каждый из них производит обычно не единственный экземпляр товара, а целые их серии. Естественно, Покупатель при покупке скорее будет опираться не на время, потраченное данным Производителем на производство данного экземпляра, а на усреднённое время по всем производителям и по всем произведённым ими товарам этого типа. И Производитель будет вынужден примириться с такой оценкой: ведь Покупатель имеет возможность обменяться с кем-то другим, если этот Производитель будет настаивать на явно отличающейся от средней цене.

В нашей модели мы изначально предполагали, что человек собирает сырьё для своего продукта прямо с земли, но как быть, если оно на земле не валяется, а, напротив, изготавливается ещё одним Производителем? В этом случае мы просто будем рассматривать не один обмен, а два. В рамках первого Производитель некоторого товара обменивается с производителем сырья для этого товара, а во втором — уже с покупателем своего товара. При обмене с последним он, естественно, включит в цену товара и цену сырья тоже. То есть трудовой стоимостью товара всё равно окажется полное время, потраченное на его производство, — сумма времени, потраченного на производство сырья, и времени, потраченного на производство товара из сырья. Покупатель «оплатит» в процессе обмена труд обоих производителей — и сырья, и товара, а производитель сырья уже к этому получил свою долю с производителя товара.

Несмотря на все колебания цен, вызванные временным дефицитом какого-то из товаров, попытками персонального или коллективного мошенничества и так далее, в среднем мы будем наблюдать обмен как раз по ценам, соответствующим трудовой стоимости товаров. Или, по крайней мере, колеблющимся вокруг неё как вокруг асимптоты, — если, конечно, способ обмена именно таков, какой описан в модели обмена.

В те времена, когда появлялась трудовая теория стоимости, уже существовали станки, однако станки того времени ещё не принципиально отличались от других используемых людьми инструментов. Весьма очевидно сходство простого механического станка, например, с плугом: и то и другое позволяет человеку сделать одну и ту же работу быстрее, и, соответственно, за то же время произвести больше товаров.

Однако при всём при том уже появился вопрос: только ли человек — точнее труд этого человека — является источником стоимости товара? Не следует ли в качестве источника стоимости рассматривать ещё и некоторый инструмент, например, тот самый станок или, скажем, «труд» этого станка?

На тот момент, несмотря на множество сомнений, наиболее логичным показался вариант, при котором человек и только человек является источником стоимости.

Станки вроде как не участвуют в процессе обмена, а потому включение их в рассмотрение как источника стоимости в этом плане оказывается излишним.

Конечно, на создание станка и на поддержку его в рабочем состоянии тоже тратится человеческий труд. Однако это можно трактовать следующим образом: при обмене Производитель компенсирует не только своё рабочее время (а также рабочее время производителей сырья), но и часть времени, потраченного на создание и обслуживание станка. Станок — это вроде как составная часть стоимости производства всех экземпляров товара, которые будут произведены на этом станке. К тому моменту, как станок придёт в полную негодность, его полная трудовая стоимость уже будет компенсирована Покупателями изготовленного с его помощью товара. Всё как бы сошлось.

Кроме того, будучи просто особой разновидностью инструмента, станок выступает как катализатор производства, а работает на нём всё равно человек. Просто быстрее и точнее, чем без него. Такой станок — это как бы «новые руки» человека. Усовершенствованные и отцепляемые, но руки. Без тела и головы они не работают. Если человек лёг спать, а вместо него к станку не встал другой человек, то товар не производится. Тут тоже вроде как всё сошлось.

И вообще говоря, неплохо сходилось на протяжении более чем века. Но в какой-то момент появилось то, чего во времена появления теории практически не было: роботы и автоматы.

Точнее они до некоторой степени были и до появления теории — первые программируемые ткацкие станки вошли в употребление ещё в конце семнадцатого — начале девятнадцатого века, а к 1808-му уже появился первый ткацкий станок с перфокартами. Да и мельницы тоже уже были известны к этому времени. Но всё это составляло весьма небольшую часть производственного процесса, а потому сие было возможно проигнорировать.

Ну да, ткацкий станок сам ткёт узор, подчиняясь паттерну с перфокарты, однако нить в него всё равно заправляет человек. Мельничный механизм сам вращает жёрнов, но зерно засыпает и собирает муку работник мельницы. В конце концов, в токарном станке его механизм тоже может сам вращать болванку, но без человека оно всё равно не работает.

Годы шли и всё очевиднее становилось, что теперь уже правильно говорить «оно всё равно не работало». Кроме станков и мельниц в мире появлялись полностью автоматизированные конвейеры, к прежним инструментам добавлялись роботы и компьютеры, да и сами станки всё сильнее начинали смахивать на автономные автоматы. Работник уже не должен был стоять рядом со станком, чтобы появлялись детали — стало достаточно написать программу обработки и засыпать сырьё в контейнер. Последнее же веяние — 3d-принтеры — довело данный подход практически до предела.

Робота, станок с программным управлением или автоматизированный конвейер гораздо тяжелее рассматривать как «усовершенствованные руки»: ведь в отличие от рук, они работают даже тогда, когда человек спит. Однако с некоторой натяжкой всё ещё можно было использовать изначальную модель: некто сделал робота, написал к нему программу производства некоторого товара и запустил производство. Дальнейшие трудовые затраты при производстве товара радикально ниже, чем на неавтоматическом станке. В пределе они вообще стремятся к нулю — при полной автоматизации всего процесса производства. Но всё ещё можно сказать, что стоимость всех товаров, произведённых за всё время жизни робота, была произведена в момент создания этого робота. Теми, кто его создал.

Тем не менее, тут уже очень сильно заметна натяжка. Которую я постараюсь сделать совершенно очевидной, при помощи мысленной экстраполяции технологий на совсем уже недалёкое будущее — в пределах века.

Вполне понятно, что человечеству принципиально по силам сделать робота, выполняющего полный цикл производства в автономном режиме. То есть не только полностью самостоятельно производящего продукт от начала и до конца, но также производящего все компоненты этого продукта и даже добывающего для этого продукта сырьё.

Конечно, это будет не один робот, а некоторая их совокупность, но это уже просто детали привычного нам наименования — мы привыкли считать отдельной сущностью соединённые между собой детали, а пространственно разнесённые считаем разными сущностями, даже если они работают в строгом взаимодействии между собой. В общем, называть ли это «одним пространственно распределённым роботом» или «совокупностью роботов», не важно; главное — сама возможность такое сделать.

Вдобавок к этой возможности, существует и принципиальная возможность сделать этого робота-роботов самовоспроизводящимся. То есть при выходе отдельных составных частей из строя, этот робот будет оперативно их ремонтировать или даже заменять — заблаговременно производя для этого все необходимые компоненты.

Да, повторюсь, таких роботов на данный момент ещё нет, но уже вполне понятно, что нет никаких принципиальных ограничений на то, чтобы их создать. Как нет и ограничений на то, чтобы создать роботов, если не с в полной мере Искусственным Интеллектом, неотличимым от человеческого, то хотя бы с таким «интеллектом», которого достаточно, чтобы адекватно адаптироваться к окружающим условиям, а не просто кататься взад-вперёд по идеальным рельсам.

Так вот, предположим, что такой робот уже создан. А вечная жизнь — всё ещё нет. К какому-то моменту времени все создатели этого робота уже умерли, а он всё ещё продолжает производить. И возможно производит даже больше, чем при их жизни, поскольку успел произвести не только запчасти, но ещё и собрать из них собственные копии — не по собственной инициативе, а по заложенной в него создателями программе.

И тут мы уже в полный рост наблюдаем парадокс. Точнее целую плеяду парадоксов.

Создатели робота физически не участвуют в процессе производства — робот всё производит сам. В обмене они тоже не участвуют, поскольку уже умерли. Какой же тогда физический смысл несёт в себе «трудовая стоимость товара»? Мы ведь ввели её как раз с целью объяснения закономерностей процесса обмена между Агентами и привязали к затрачиваемому на производство товара времени, подразумевая, что оно действительно затрачивается на каждый экземпляр некоторым участвующим в обмене Производителем.

Если следовать изначальному определению, то всю стоимость создаваемых роботом товаров создатели робота произвели к моменту запуска робота в автономную деятельность. Можно было бы сказать, что они просто компенсируют эту трудовую стоимость с запозданием: в конце концов, «классический» Производитель тоже сначала производит товар и только потом его продаёт. Но есть проблема: количество производимых роботом товаров стремится к бесконечности. Робот ведь ремонтирует сам себя и может проработать сотни тысяч лет. До разрушения Земли или даже всей вселенной. Этот промежуток времени, конечно, с технической точки зрения конечен, но в масштабах человеческой жизни оно бесконечность и есть.

При этом создатели робота потратили на его производство конечное время. Единственный способ, каким можно было бы сопоставить его стремящемуся к бесконечности количеству товаров, это сказать, что стоимость экземпляра стремится к нулю. Чем дольше работает робот, тем — по трудовой теории стоимости — дешевле становится каждый товар, даже если объёмы производства не изменяются.

Если подобными роботами заменить всё мировое производство, то в какой-то момент будет достигнута точка сингулярности трудовой теории стоимости: на Земле не будет ни одного человека, создающего стоимость. Все создавшие стоимость, согласно классической трудовой теории, уже умерли. Но при жизни, за конечное и относительно небольшое время, они создали всю стоимость на всё будущее человечества.

Причём все возможные трактовки случившегося в рамках классической теории неизменно будут упираться в эту самую сингулярность: либо за конечное трудовое время была создана бесконечная стоимость, либо же созданная стоимость конечна, но её почему-то хватает на бесконечное время.

В это время на Земле вполне может сохраниться некий процесс обмена или хотя бы распределения — ведь товары всё ещё не появляются мгновенно в любом объёме. Всё ещё надо ждать, пока роботы их произведут. Однако все участвующие в обмене не участвовали в производстве. Каким же тогда образом они совершают обмен? По какой закономерности? Явно уже не по той, которая описывается трудовой теорией, — у неё в этой точке уже сингулярность: все Агенты произвели нулевую стоимость, но обмениваются при этом не пустотой, а вполне материальными и им полезными вещами.

В рассмотренном тут пределе, который совершенно точно достижим не как предел, а как конкретное состояние, причём, судя по всему, достижим в не столь отдалённом будущем, тезис «только человек производит стоимость» приводит к обессмысливанию самого понятия «стоимость». Однако ряд вещей, связанных с этим понятием, всё ещё мог бы сохранить смысл. Более того, не просто мог бы, но и в некотором смысле обязан оный смысл сохранить.

При планировании производства, то есть при определении, сколько и каких товаров следует выпускать, чтобы наилучшим способом удовлетворить имеющиеся потребности в рамках ограниченных на данный момент ресурсов, фигурирует один особый ресурс: трудовое время. Его смысл весьма прост: как ни крути, а на производство каждого экземпляра товара тратится некоторое количество человеческого времени, для разных товаров — разное. Сколько бы ни было в нашем распоряжении сырья всех сортов, всё равно количество товаров, которое мы можем произвести за единицу времени, ограничивается имеющимися в нашем наличии человеческими ресурсами. Мы можем перекидывать рабочие часы тех или иных людей на производство тех или иных товаров, можем даже увеличить продолжительность рабочего дня, но всё равно у нас не получится обратить этот ресурс в бесконечность на конечном отрезке времени.

Этот прискорбный факт вынуждает нас в обязательном порядке включать рабочее время всех трудящихся в уравнения трудового баланса. При этом легко понять, что суммарное трудовое время в данном случае как раз и равно суммарной трудовой стоимости всех произведённых товаров, какой бы мы ни составили план производства.

То есть трудовая стоимость не только объясняет процесс обмена, но ещё и с необходимостью включается в процесс планирования производства.

В точке же сингулярности, как следует из классической теории, вся трудовая стоимость на все последующие времена была произведена когда-то давно — во время создания автономных роботов. Поскольку она никак не связана с текущим производством, мы не можем включить её в систему уравнений трудового баланса. Но при этом самоподдерживающиеся роботы производят товары с конечной скоростью. Именно их «трудовое время» мы с неизбежностью должны будем подставить туда, куда мы ранее подставляли «человеческую трудовую стоимость» — сумму имеющихся в нашем распоряжении человеко-часов за некоторый промежуток времени.

И этой подстановки не избежать — иначе просто будет невозможно составить хоть какой-то план производства. Без плана при этом тоже невозможно, ибо производство при любой системе обмена/распределения всё-таки должно удовлетворить некоторый набор человеческих потребностей, а не просто выдать в пространство случайное количество случайных вещей.

Ранее было сказано, что, согласно трудовой теории стоимости, станки не участвуют в процессе обмена, а просто их Производитель в серии обменов с Покупателем компенсирует стоимость создания станков и ухода за ними. Но в точке сингулярности Производитель уже отсутствует. Даже если таковым считать создателя данного робота, всё равно оный создатель уже умер. И стоимость создания он в лучшем случае компенсировал уже при жизни, а в худшем — не компенсирует никогда.

Однако даже после смерти создателя роботы продолжают потреблять ресурсы на поддержание самих себя. И поскольку их время существования не ограничено, количество потреблённых ими ресурсов тоже не ограничено. И тут возникает ещё один вопрос: кто и кому компенсирует стоимость потребляемого роботами?

Роботы функционируют потенциально вечно, поэтому произведённое ими стремится к бесконечности, потреблённое ими тоже стремится к бесконечности, и разность произведённого с потреблённым тоже. Если придерживаться классического варианта теории, всё это следует каким-то образом записать на счёт потратившего конечное время создателя роботов. Причём этот «счёт» должен оказаться не бесконечным и не нулевым. Хотя при любой трактовке классической теории неизбежно выходит либо то, либо другое.

С точки зрения производственного баланса при этом, автономный робот проявляет себя ровно так, как проявляет себя трудящийся: и тот и другой «поставляет» в систему производства некоторое количество человеко-часов (или «робото-часов»). В обмен же получает некоторое количество ресурсов, требуемых, как минимум, на поддержание собственной рабочей силы и на производство будущей замены себе. Разница лишь в том, что человек в среднем хотел бы потребить больше, чем требуется на просто поддержание, а робот такого желания лишён. Но в остальном и поставка ресурса «трудовые часы», и потребление (которое тоже фигурирует в уравнениях производственного баланса) у них идентичны.

Избежать парадоксов сингулярности, возникающих в рамках классической трудовой теории стоимости, возможно лишь отказавшись от одного из её тезисов: тезиса, что трудовую стоимость производит только человек. В этом случае все «обнуления» и «бесконечности» сразу же исчезают.

Агент, который может быть, как человеком, так и автономным роботом, производит некий продукт и является потребителем других продуктов. То время, которое он в среднем затрачивает на производство экземпляра продукта является трудовой стоимостью продукта. Эта стоимость как раз и фигурирует в уравнениях трудового баланса.

Однако в процессе обмена человек и робот принципиально отличаются. Человек хочет обменять произведённую им трудовую стоимость как минимум на аналогичную. Робот же не имеет такого желания и «довольствуется» лишь тем, что позволяет ему продолжать функционирование.

В рамках таким образом усовершенствованной концепции производство автономного робота некоторым Производителем трактуется не как производство им всех товаров, которые впоследствии произведёт робот, а как производство нового Агента (да, Агента определённого типа, но всё-таки Агента, а не инструмента для Агента). В этом снова просматривается симметрия с людьми: ведь «произведшие» ребёнка родители тоже не считаются произведшими и всю в будущем созданную им стоимость. Трактуй мы это так, сингулярность трудовой теории была бы давно уже достигнута: Производителем всей стоимости на планете должны были бы считаться первые простейшие одноклеточные или даже первые молекулы РНК.

Аналогично решается и вопрос конечной (а не бесконечной или нулевой) компенсации труда создателя автономного робота: ему по сути оплачивается то же самое, что с неизбежностью оплачивается родителям — их затраты, связанные с рождением и выращивании ребёнка, включая затраты времени.

Это снимает парадокс с целой кучей ранее фигурировавших бесконечностей: ведь время, потраченное на производство Агента, вполне себе конечно, а к бесконечности даже и не думает стремиться, в отличие от производимой автономным роботом стоимости.

Теперь отступим от сингулярности всего лишь на шаг — в тот момент, когда всё ещё жив один из множества создателей автономных роботов. Что мы наблюдаем? Практически ту же сингулярность. Да, единственный в мире Производитель всё ещё может быть описан в рамках классической трудовой теории, но весь остальной мир — нет. У этого «Истинного Агента» даже нет ни одного «Истинного Партнёра» — все остальные-то уже не Производители.

Отступим на два шага… Да, в этот момент Истинных Агентов всё ещё было двое, и одна пара для обмена, соответствующая классической трудовой теории, всё ещё существовала. Но других пар в мире не было. Хотя обмен всё ещё мог быть.

Отступая шаг за шагом, мы рано или поздно доотступаемся до тех дней, когда классическая теория целиком и полностью описывала социально-экономическую действительность. Безо всяких противоречий, бесконечностей, обнулений и так далее. На каждых двух соседних шагах состояние будет почти неотличимым. Да, полное исчезновение Истинных Агентов производит некоторый психологический эффект. Да, смерть первого из создателей автономных роботов, тоже такой эффект производит, как бы давая стартовый сигнал для финальной фазы перед сингулярностью. Однако на деле переход от полностью классической ситуации к полной сингулярности явно не происходит одномоментно. Скорее это плавное сползание от состояния, в котором трудовая теория стоимости в классическом варианте не содержит никаких парадоксов, к принципиально другому. От положения вещей при котором действует изначальная теория, к положению, при котором её уже надо менять.

Подобным образом увеличение относительной скорости объектов постепенно приводит нас от классической механики к релятивистской: мы не можем указать момент, когда первая уже перестаёт действовать и вторая становится буквально необходимой, но при этом на двух краях графика скоростей явно находятся совершенно разные случаи. И отсутствие чёткой грани не делает их одинаковыми.

Аналогичным же образом появление первых автоматов — ещё до появления классической трудовой теории — уже положило начало пути к сингулярности в этой теории. Изначальная мизерность проявлений, подобно мизерности релятивистских поправок при малых скоростях, позволяла их игнорировать и это было вполне корректным подходом. Но наращивание автоматизации довольно скоро сделает игнорирование абсолютно невозможным, поскольку возникающая в этом случае ошибка превысит все разумные пределы.

Если это уже не произошло. Непрерывность переходного процесса и явное наличие довольно большого количества ещё не совсем автономных, но уже автономных в изрядной степени автоматов наводит на мысль, что даже в настоящий момент времени классический вариант теории стоимости страдает от элементов будущей сингулярности. И коррективы в теорию, вообще говоря, имеет смысл вносить уже сейчас.