Раньше, когда города были меньше и уютнее, существовало «старое доброе соседство»: люди дружили друг с другом, оказывали помощь, собирались в кофейнях, чтобы обсудить местные новости. Потом города разрослись, дома стали высокими и жителей стало не счесть. «Ламповое» соседство ушло в прошлое. Теперь, в новостройках, жители взаимодействуют через интернет, и это компенсирует им нехватку «живого» соседского общения. Об этом нам рассказали Любовь Чернышева и Эльвира Гизатуллина, исследовательницы города.
Любовь Чернышева, научный сотрудник Социологического института РАН, и Эльвира Гизатуллина, независимая городская исследовательница, член команды «Открытая Лаборатория Город», работают в двух проектах. Один из них связан с новым жильём («Живые массивы»), а другой — с соседством («Слоёный пирог соседства»). В своей работе они имеют дело с вопросами управления домами, социальной композицией новых районов и практиками соседствования.
Последнее несколько лет они изучали эти вопросы применительно к ЖК «Северная долина» в Парнасе, районе на северной окраине Санкт-Петербурга. Они смотрели, как обитатели комплекса друг с другом взаимодействуют — и как на это влияют цифровые технологии: беседовали с жителями, наблюдали за их активностью в интернете (постами и перепиской в группах ВК) и в повседневной жизни, в том числе на собраниях собственников жилья.
Главный тезис исследовательниц заключается в том, что соседствование в «Северной долине», как и во многих других новых жилых комплексах, представляет собой гибрид практик цифрового и «старого доброго» соседства, которые неотделимы друг от друга.
Что это за область такая — городские исследования?
Городские исследования — это широкая тема, которая начинается с Чикагской школы социологии начала XX века. Сегодня в неё входят как прикладные дисциплины — городское планирование и урбанистика, прикладная городская география, так и теоретические — социальная география, городская социология и антропология…
После появления интернета в 1990-е городские социологи заинтересовались тем, как цифровые технологии влияют на соседство. История изучения этой темы начинается в 1999-м году с текста Кита Хэмптона (Keith Hampton) и Барри Уэллмана (Barry Wellman). Эти исследователи в начале «нулевых» годов столкнулись с «защитническим» общественным дискурсом вокруг развития технологий и городских сообществ. Соседства, якобы, должны быть «старыми-добрыми», а также немного сельскими, где все друг с другом общаются, пьют чай и празднуют свадьбы во дворе. Но такие сообщества встречаются очень редко. И во многих местах, где были, они исчезли из-за особенностей городского планирования, архитектуры и развития технологий, если вообще когда либо были в той форме, в которой их представляют. В 1990-е защищать эти «старые-добрые» соседства ринулись как в публичных дискуссиях, так и в научной литературе.
Уэллман и Хэмптон попытались поспорить с теми, кто считал, что интернет негативно влияет на соседские отношения, и решили посмотреть, в чём именно заключается это влияние. Они провели качественное исследование в одном из соседств в Канаде. У них было много разных находок. Например, оказалось, что интернет укрепляет отношения между территориально близкими соседями, а отношения с далеко живущими остаются такими же, как прежде.
Про Парнас и «Северную долину»
Что из себя представляют современные новостройки? Это такие многоквартирные высотки — дома-башни или здоровенные дома-стены, которые образуют очень плотно заселённый микрорайон. Сейчас в «Северной долине» живёт порядка 60 тысяч человек. Самый большой дом в этом комплексе вмещает 3500 квартир — это гигантская конструкция из трёх корпусов под общим адресом. На этажах в этих домах длинные коридоры, объединяющие до 20 квартир.
Сейчас мы бы назвали это «жильём эконом-класса», но тогда, после начала нулевых, ещё не были разработаны подобные категории. Проект построен как один из проектов комплексного освоения территории в рамках реализации программы «Доступное жильё гражданам России». В 2008 году местные власти отдали в аренду одному девелоперу большой участок земли, 270 гектаров, и тот должен был, по договору с городом, обеспечить комплексную застройку. Но что в неё входит, в документах не уточнялось. При реализации, застройщик столкнулся с неоднозначностью формулировок: «обеспечить комплексность» — это построить социальную инфраструктуру — детские сады, школы — или только разработать комплексный проект, где под неё лишь отведены места на карте? Это привело к определённым проблемам: той инфраструктуры, которую предоставил застройщик, хватает не на всех.
Закончить строительство планировалось в 2016-м, тем не менее, работа всё ещё продолжается, какие-то участки уже сданы, туда заселяются люди, а где-то всё ещё идёт стройка. Все дома немножко разные, и не только по конфигурации или планировкам, но и по материалам и по тому, по каким городским нормативам они строились: за время строительства те успевали измениться.
Парнас — не гетто, спасибо интернету
Высокоэтажные новостройки Санкт-Петербурга, которые изучали Любовь и Эльвира — это совсем не то же самое, что граничащие друг с другом заборами домики из малоэтажного пригорода Канады, которые изучали Хэмптон и Уэллман. В высотной застройке другая среда, более анонимизирующая. В доме на 26 этажей люди часто не знают даже соседей по лестничной клетке. Может показаться, что в таких условиях соседских связей не должно было остаться, и что здесь — атмосфера гетто. Именно так назвал «Северную долину» известный блогер Илья Варламов, и с тех пор за районом закрепилось это клеймо.
Когда российские специалисты по городскому планированию рассуждают на тему гетто, они обычно имеют в виду, что в таком районе:
- неблагополучная социальная ситуация,
- живут бедные люди, у которых низкие жизненные шансы,
- люди не общаются друг с другом, царит атмосфера анонимности,
- жителям наплевать на район, они приезжают, чтобы его использовать, а не чтобы о нём заботиться,
- «всё всегда будет плохо», а в том будущем, которое есть, все люди из района уедут и на их место приедут мигранты.
Если посмотреть на «Северную долину» через призму этих критериев, окажется, что ни одному из них она не соответствует. Да, там есть проблемы с социальной инфраструктурой, с благоустройством, но они не имеют ничего общего с гетто, причём ни в академическом понимании этого термина, ни в локальном, прижившемся в России. Во-первых, люди, живущие в этом районе — не бедные: если они берут ипотеку, у них есть постоянный доход. В ходе исследований Любови и Эльвиры обнаружилось, что обитатели комплекса — люди со средними зарплатами, сопоставимыми со средним месячным доходом петербуржцев. Во-вторых, люди там действительно друг с другом знакомы, но не так, как в фантазиях о старом добром городском соседстве: они много общаются друг с другом через интернет, обмениваются вещами, знакомятся с активистами других домов. В-третьих, в Парнасе далеко не всем наплевать на свой район. Жители стараются облагородить территорию вокруг домов, разбивают клумбы на газонах, проводят субботники, следят за тем, что происходит во дворе, и пытаются сделать так, чтобы там не происходило никаких «безобразий», сообщают другим соседям, если что-то где-то не работает или кто-то плохо себя ведет. В-четвёртых, не все считают, что жизнь в таком районе — временная мера, и даже планируют связать с ним будущее, например — растить здесь детей.
К сожалению, у публикаций Варламова, где он называет «Северную долину» гетто, было несколько побочных эффектов: во-первых, жители комплекса теперь стигматизированы в глазах других петербуржцев, а во-вторых, они сами вобрали риторику «гетто» и начали внутри района активно бороться с гетто, обзывать друг друга жителями гетто.
Я тут живу-живу, а потом мне говорят, что мой жилищный выбор был неправильный, что я выбрала дурацкое жильё в дурацком районе, что я, якобы, не подумала головой, когда это сделала. Может и правда как можно быстрее свалить из этого района, раз уж так получилось, что я автоматически получаюсь жительницей гетто?
Это неприятная идентичность, от которой хочется избавиться, переехав в другое место. Это и есть часть процесса геттоизации — превращения района в настоящее гетто, так как стигматизация приводит к тому, что люди запускают сценарии, прописанные в рамках такого нарратива.
Интернет создаёт возможность для «надстраиваний» соседских взаимодействий
Если прийти в «Северную долину» и посмотреть на внешние проявления того, что там происходит, может показаться, что это пространство анонимности и индивидуализма, что никто никого не знает, ни с кем не взаимодействует, что люди быстренько добегают по улице до своей машины или в метро. Но Любовь и Эльвира обнаружили в «Северной долине» то самое взаимодействие людей, которое сложно увидеть, если смотришь только на оффлайн-пространство, как делал Варламов. Благодаря соцсетям возможность соседского общения расширяется до размера огромного жилого комплекса на 70 тысяч человек. У «Северной Долины» достаточно разветвлённые соцсети — группа ВКонтакте, общерайонные паблики до 40 000 подписчиков, где жители оказывают друг другу поддержку, обмениваются вещами, отвечают на вопросы, где что найти. Связи могут быть и с близкими, и с дальними соседями. С дальними получается даже иногда сильнее и ближе, потому что ближние соседи — источник шума, запаха и неприятностей. Район живёт активной социальной жизнью и опровергает тезис об отсутствии социальных связей между людьми.
Соседство через интернет имеет свои особенности. Например, есть очень серьёзное напряжение между анонимностью и публичностью. В практике Любови и Эльвиры была одна активистка, которая действовала в интернете как публичный человек, но пыталась скрыть, где конкретно живёт, кто она, как её зовут, старалась сохранить анонимность как соседка, даже несмотря на то, что делала много хороших вещей для живущих рядом. В то же время сама она постоянно пыталась соотнести известные ей интернет-профили с реальными людьми.
Проблема «анонимности / узнаваемости» хорошо видна на примере постов в соцсетях. Группы ВКонтакте позволяют пользователям оставаться неизвестными при публикации записей на стене: нужно лишь попросить администратора группы опубликовать пост анонимно. Таким образом можно завязать дискуссию, обозначить позицию, но при этом как бы не свою, а позицию загадочного анонима, и знать, что другие из-за анонимности смелее и открыто примкнут к этому мнению или оспорят его в комментариях. Любой неприятный или спорный пост, когда кто-то хочет на кого-то пожаловаться, обозначить проблемную ситуацию, публикуется обычно анонимно, чтобы избежать буллинга. Анонимность тех, на кого жалуются, тоже часто сохраняется: даже если кто-то выкладывает фотографию с сюжетом «мой сосед выкинул мусор неправильно», там не будет написано, что это за человек, из какой квартиры. Если человек считает, что что-то не так, он скорее постарается рассказать не о чем-то конкретном, а о том, как делать не стоит. Но бывают и исключения: иногда люди прямо в комментариях вычисляют, кто тот нарушитель, о котором идёт речь. Или на фото вполне может оказаться номер неправильно припаркованной машины.
«Например, один раз вычислили, в какой квартире живут родители мальчика, который вырывал цветы из клумбы; вычислили, чья собака оставляет кучи на лестничной площадке; была история про матрас: однажды молодой человек одолжил девушке надувной матрас, и она должна была его вернуть. Она довольно долго не возвращала, и он опубликовал переписку с ней. В итоге в локальных группах появился хэштег #янаверниматрас. Люди начали писать в личку этой Яне: «Что ты делаешь? Почему ты так себя ведёшь?» Ей пришлось закрыть личку. Получилась целая легенда с хэштегами, с активизацией сообщества соседей», — рассказывают исследовательницы.
Кроме этого, раскрытию подлежат те, кто провинился по работе. Будь то электрик или монтировщик кухни, про этого человека с большой вероятностью напишут пост, где изложат всю историю того, как он обманул, и посоветуют не обращаться к нему.
Иногда в соцсетях выкладывают и фото- и видеоматериалы.
«Была история, когда у людей украли велосипед, они пришли к контролёру (человеку, который сидит в комнате, оборудованной дисплеями со стримом с камер видеонаблюдения) и попросили дать им запись, чтобы её опубликовать, чтобы все знали, как выглядит вор. Бывало, выкладывали фотографии людей, делающих «закладки» — прячущих проданные через Telegram или даркнет наркотики в укромных местах, где их потом ищут покупатели, так как они портили клумбы с цветами («закладки» часто делаются в клумбах «под цветочком»)», — комментируют Любовь и Эльвира.
Интернет формирует коллективность — но какую?
В «Северной долине» очень много разных людей, у них разная степень вовлечённости в общественную деятельность. Кто-то — активный сосед и пытается что-то сделать, чтобы было хорошо (как ему кажется), кто-то может почитать форум и узнать, что произошло, но идти на субботник или собирать подписи не будет, а кто-то в целом не пользуется соцсетями и вообще не присутствует в жизни района. Сама инфраструктура не делает людей более активными, но она позволяет инициативным жителям находить друг друга и объединяться. Активисты формируют небольшие группы, объединённые общим интересом. В социологии это называется сообщества практики, и они очень гибкие: они быстро формируются и очень быстро распадаются. Некоторые люди входят в целое множество разных «кружков». Часто даже бывает, что разные члены сообщества практики друг друга вживую никогда не видели, а знают только в виртуальном пространстве.
У членов инициативных групп могут быть совершенно разные представления о том, как их общий объект интереса должен функционировать. На одном газоне могут появиться разные цветочные клумбы, и люди будут спорить, какие на них должны быть цветы. Из-за разногласий группы дробятся.
По словам исследовательниц, у маленьких групп возникает проблема репрезентативности:
«Когда был суд по тарифам ЖКХ (активисты боролись с безосновательно повышенными тарифами), нашлись люди, ведомые вопросом: «Кто, если не я?». Представители одного дома первыми подали в суд на управляющую компанию, прошли все инстанции и поняли, как оформлять нужные документы. Затем они поделились опытом с другим домом, чтобы инициативные люди оттуда тоже правильно оформили бумаги. Но проблема в том, что активисты были уверены, что стремятся к общему благу, что представляют всех жителей дома, но потом в онлайн-дискуссиях оказалось, что некоторые люди не хотели, чтобы у них понизились тарифы, и в этом была своя логика — если платить меньше, управляющая компания не сможет качественно оказывать услуги».
Как собрать такой коллективный субъект, внутри которого жители пришли бы к общему решению, и какие процедуры для принятия решения нужно использовать? Ответ на этот вопрос дать сложно. В принципе, в обществе уже есть созданные специально для этого институты, например, органы самоуправления домов. На бумаге они выглядят хорошо: в принятии решения участвует каждый собственник напрямую, и вес его голоса соответствует количеству квадратных метров, находящихся у него в собственности. Но одно дело, если речь о доме в 30 квартир (хотя и там сложно договориться!), а другое дело — дом в 3500 квартир. Как его жители должны решать, как использовать придомовую территорию? Часть домов в Парнасе имеют избранных председателей и совет, но обычными оффлайн-методами в этих огромных домах собрание провести невозможно. Объявления в подъездах о том, что будет собрание, не работает — их никто не читает и не приходит.
«Активисты ходили по квартирам, звонили в двери и звали жителей на собрание. При объединении двух способов некоторым домам удавалось провести собрание и набрать нужное количество голосов для того, чтобы принимать решения», — описывают исследовательницы историю из своей полевой практики.
Нельзя сказать, что институт собрания собственников совсем не работает, он просто не приспособлен для домов такого размера, и требуются сверхусилия для того, чтобы он хоть как-то функционировал.
***
Теоретическая рамка, которую выбрали исследовательницы, не подразумевает проведения различия между онлайн- и оффлайн-пространством. В своей работе Любовь и Эльвира хотят подчеркнуть, что нельзя что-то сказать про новое соседство и большие жилые комплексы, судя сугубо по интернет-пабликам или по интервью с жителями. Только анализируя всё это вместе, вкупе с кропотливым и длительным полевым наблюдением, можно наиболее полно понять, что представляют из себя соседские отношения сейчас.
«Отношения с конкретными соседями и с районом в целом выстраиваются гибридным образом, реальное и виртуальное пространство перемешиваются. Поэтому неправильно представлять соседство исключительно как сообщество людей: это и люди, и инфраструктура, которая определяет их взаимодействие», — заключают они.
