Олег Двуреченский. Ну, для начала надо сказать, что в современной археологии существуют относительные и абсолютные методы датирования. При этом само понятие относительное и абсолютное тоже относительное абсолютно, потому что считается, что естественно-научные методы датировки являются абсолютными, хотя и они тоже, во-первых, должны быть применены очень осторожно, во-вторых, разброс датировок такой, что для некоторых эпох относительные методы датирования являются более корректными и применимыми. Но вероятность ошибки, когда у нас нет достаточного количества естественно-научных методов датирования, действительно может быть. Давайте представим себе такую классическую ошибку, макроошибку в археологии, которая основана на относительных методах датирования. Нам её преподавали в университете и всегда о ней говорили, что вы должны каждый свою вот эту вот датировку и даже устоявшуюся датировку проверять, так сказать, естественно-научными методами и помнить о ней. Ну, например, допустим, где-то в Древнем Востоке в эпоху бронзового века есть какой-то предмет, который хорошо датирован, так как есть надпись, высеченная на скале, которая иллюстрирует и изображение этого предмета, и время датировки его известно. Этот предмет в силу импорта оказывается, условно говоря, перемещён, допустим, клинок бронзовый перемещён в пространстве в качестве торговых операций и оказывается где-нибудь на Северном Кавказе. Сколько он туда перемещался по времени — мы судить не можем зачастую, если только датировать по факту его находки. Ну, именно мы ведём раскопки какого-то объекта, памятника и вдруг там мы обнаруживаем комплекс керамический. Этот комплекс керамический вновь «висит» во времени и в пространстве (того пространства, не нашего, разумеется, той эпохи) и приходится от чего-то отталкиваться. Ну, как вот эти горшки с таким орнаментом, такие формы, допустим, сосудов они датированы. И, конечно, тут большую роль играет, если вдруг такие же горшки и такие же предметы местной материальной культуры находятся вместе вот с тем самым клинком. А раз оно нашлось с тем самым клинком, значит, вот как оно там по надписи датировано, так оно примерно и здесь должно быть, ну, с каким-то лагом, допустим. Потом проходит ещё какое-то событие, и уже на самой отдалённой территории находится в случайном комплексе вещь, которую когда-то кто-то подобрал, какой-нибудь кочевник увёз её в силу того, что он ограбил, допустим, это поселение и увёз её, условно говоря, к себе там в Оренбургские степи, вещь, которая сделана в Шумере или в Египте. И там эта вещь какое-то время лежала, лежала, её увозили, как-то её использовали, она сильно стачивалась, но потом, спустя какое-то время, шаман уже в XVIII веке использовал её в ритуальных целях, мог её положить в другой комплекс. А так как там тоже не совсем известно, а по времени это ведь могла долго просуществовать, то фактически датировка может так сильно сползти. Люди понимают, конечно, что не может быть так, что она как-то датировала, но в целом и общем, вещь может довольно сильно и долго гулять и по самой по себе этой вещи датировать нельзя. Поэтому существует (это — важный момент), ну, например, очень долго древнерусские комплексы датировались дирхемами, которые изготовлены были в Саманидах в Средней Азии, саманидские дирхемы были в определённой степени датирующим предметом, то есть, нужен какой-то более локальный подписной исторически задокументированный образец для датировки. Он является такой удачей и находкой. Но зачастую археология вот эта вот хронология древности, о которой я говорю, керамическая либо материальной культуры, изготовленная из металлов различных, она выстраивается сама по себе методом наблюдения за эволюцией, то есть, мы видим, как постепенно эволюционирует форма, и ретроспективным взглядом, как правило, это раскручивается в прошлое. Ну, там, условно говоря, вот мы видим горшки XVII века, вот, по всей видимости, горшки, которые чуть пораньше в процентном отношении, они другие, и там встречаются монеты, допустим, XIV века. А вот уже домонетный период, по всей видимости, здесь есть вещи, которые датированы импортом из Византии, да, тут монет нет, но есть стеклянные браслеты, которые делались по образцу — вот такие вкрапления вещей, которые имеют более надёжную датировку, дают приблизительно относительную вот эту датировку объектов. То есть, выстраивается некое такое дерево материальной культуры, в которое включаются реперные предметы, которые надёжно и хорошо датированы, и они должны себя фактически подтверждать методом перекрёстного датирования, например, тот же самый шумерский клинок бронзовый вдруг оказался в погребении, а там же лежит, условно говоря, вещь, произведённая вполне себе в Афинах классических. И вот эти две вещи начинают, так сказать, конфликтовать друг с другом, но по статистике встречаемости импортных вещей из разных цивилизованных стран фактически на самом раннем периоде выстраивалась вот так вот эта относительная датировка. А потом, когда уже количество тех самых экспериментов или материальных объектов или комплексов нарастает до такого уровня, что и количество встречаемости разных таких вот реперов, маркеров увеличивается, то фактически выстраивается более непротиворечивая схема датировки этих культур, объектов, материальных культур и так далее. А потом они уже начинают эти комплексы датировать сами себя. Ну, например, в каком-то месте раскопали объект, в котором лежал определённый набор посуды, и вот их таких мест мы раскопали три, и везде встречаются одни и те же монеты. Постепенно мы видим, как меняется этот комплекс статистически, по технологии, по встречаемости форм, по импортным каким-то инновациям. Мы видим, как с другими монетами те же самые вроде горшки, но появляется другой немножко орнамент, другие немножко устоявшиеся методы обжига того же самого горшка. И мы видим, как оно уже встречается с другими разговаривающими находками, имеющими какие-то связи. И вот постепенно уже в следующий раз, когда тут всё устоялось, вы просто находите эти черепки, допустим, как в Московской археологии чернолощёная керамика. Мы знаем, что она распространяется там, условно говоря, в конце XV — начале XVI века, по массе находок, когда мы уже в следующий раз находим эту чернолощёную керамику, мы уже примерно знаем, что она не XIII века, она уже начинает датировать комплекс. То есть, мы получили какой-то невнятный набор лепной керамики из стенок одних в какой-то постройке, но там среди них лежит обломок чернолощёной керамики, которая когда-то была датирована, допустим, кладом монет. И уже этот фрагмент чернолощёной керамики в определённой степени нам начинает говорить, что, по всей видимости, не ранее, то есть, комплекс датируется не ранее, чем самая поздняя находка в этом объекте. Это вот так называемая относительная.
XX2 ВЕК. То есть, по сути дела вот этот метод он работает примерно так: мы отталкиваемся от каких-то памятников, датировка которых хорошо понятна, ну, например, там дата набрана и понятно, что это дата постройки, а не более поздняя нанесённая надпись. Мы устанавливаем статистическими методами некие характерные связанные с вот этой, скажем, постройкой объекты культурные, ну, например, там какую-то характерную посуду, а потом дальше уже ровно такими же статистическими методами считаем, что про посуду вот теперь характерно мы тоже точно знаем, и, значит, мы можем установить даты, которым принадлежат какие-то другие культурные объекты. То есть, мы выстраиваем такую цепочку, отталкиваясь от тех объектов датировки, которых нам уже сейчас хорошо известно, для того, чтобы датировать те объекты, которые были до какого-то момента непонятные.
О. Д. Да, и причём надо учесть, что, так как знание постоянно пополняется, допустим, до распространения металлодетекторов количество монет в принципе, которые попадались нам в раскопе, было невелико. Почему? Потому что зачастую они настолько маленькие, что их просто выбрасывали в отвал. То есть, даже при переборке там часто, это сейчас уже распространилось такое понятие, как просеивание, промывка грунта, а на ранних этапах, конечно, этого не было. Но какие-то яркие элементы такие разовые, допустим, или слой какой-то, связанный с пожарищем, и он датирован, допустим, дендрохронологией (ну, про это поговорим попозже), то и весь комплекс туда попадал. Хотя и тут могли быть ошибки, потому что количество комплексов важно, чтобы оно было статистически представлено достаточно. А зачастую на ранних этапах, конечно, оно представлено недостаточно, какие-то реперные есть объекты, например Новгород древний — он реперный объект в силу того, что там великолепная датировка по дендрохронологии из-за сохранности мокрого так называемого слоя — это отдельная история. Ну и тут тоже есть свои как бы ограничения, так как никто не исключает то, что между, допустим, теми же самыми мостовыми могут какие-то вещи протекать из-за дождя, какие-то пазухи образовываться, и какие-то реперные находки могли попадать в более низкий слой. Могло быть какое-то переживание вещей, поэтому это постоянная поверка тех результатов, которые у нас есть. Вот, допустим, долгое время определённый тип керамики датировался вот таким способом, именно потому что у нас были какие-то недостаточные репера, и это вот датируется вот так. А потом по мере того, как у нас случился бум новостроечной археологии, и появились металлодетекторы, они просто удревнили её, допустим, на сто лет — и это нормально, это постоянное уточнение и смещаются датировки. Но в некоторых культурах, особенно дописьменных, древних, с появлением более сложных, с появлением радиоуглеродного метода датирования, термолюминесцентного, перекрёстных датировок, конечно, некоторые культуры сдвигаются теперь уже не просто на столетия, а на тысячелетия древнее они. И эта вот как бы шкала, которая, если её рисовать, то выглядит она так: то есть, есть у нас некая высота, и вот есть заполненный какой-то цилиндр археологической культуры, рядом стоит территориально в другом месте ещё один заполненный цилиндр. Как они между собой соотносятся зачастую по времени — ну, их авторы накладывают вот в этих вертикальных графах, ну, примерно вот так. А потом другой исследователь говорит: да нет, вот новые исследования мне показывают, что вот так. А это у нас хронологическая шкала, это территориальное. И вот такая отрисовка ранних культур: как, где смещаются вот эти вот во времени и в пространстве существующие вот эти заполненные комплексы — а этот процесс происходит постоянно. И по мере того как у нас появляются средства и возможности датировать другими методами, кроме как относительными, конечно, это тоже сильно влияет. Так вот сейчас буквально за последнее десятилетие радикальный спор по датировкам был основанным на появившихся радиоуглеродных датировках по целым культурам Кавказа, в которых, казалось бы, всё установлено, они все выстроены, они друг другу не противоречат. Прежде чем перейти к комплексному датированию, я сейчас скажу несколько слов о естественно-научных или абсолютных датировках. Одна из первых таких вот, которая стала распространяться особенно для культур с европейской части, где сохраняется дерево, особенно там, где есть так называемый мокрый слой, там стали распространяться известные датирования по спилу деревьев. Как это организовано? Есть долгоживущие растения, которые измеряются сотнями лет и даже там свыше тысячи лет, есть американские секвойи. Наблюдение за спилом этих деревьев показало, что есть определённая закономерность нарастания ежегодных колец на спиле в зависимости от экологического, плодородного состояния для этого региона обитания конкретно этого дерева. И это настолько точно, что, условно говоря, кольцо становится меньше. Была, грубо говоря, засуха, и прирастание в этот год не случилось. И это было замечено, что фактически на всех деревьях, которые имеют такую продолжительность жизни, это отмечается. Точно так же как с относительным археологическим датированием. Переброс и сравнение, условно говоря, таких же долгоживущих деревьев в европейской части с американской секвойей, дал нам некую дендрохронологическую шкалу, которая очень для начала была, скажем так, обобщённая. Но, тем не менее, закономерности вот эти вот перенос с одних деревьев на другие, более ранних к более поздним, но всё Средневековье и даже древние периоды нам дают вот эту шкалу изменений нарастания вот этих вот ежегодных колец на спиле деревьев. И так выстроена была огромная вот эта шкала, которая позволяла при том, когда мы видим обычное бревно, которое сохранилось, просто его распилить (я обобщённо очень говорю, потому что для каждого периода делается своя детализация по сумме этих спилов, но это уже другая история), общая схема такая, что у нас появляется возможность по спилам фактически датировать момент остановки жизни дерева (не обязательно постройки) до года. И, соответственно, когда у вас стоят срубы, у вас есть мостовые, в которых там сотни десятки стволов лежит, то вы фактически получаете некую очень представительную выборку конкретно по датировкам того или иного объекта. Ну, то есть, вы берёте сруб, с каждого сруба берёте спил, вы применяете к известной шкале, и у вас, когда разброс в 1—2 года получается, то, собственно, заготовки под сруб, который когда-то стоял, конечно, датировка получается очень надёжная и очень стабильная. Так Новгородская археология, собственно, новгородская хронология древности фактически полностью стояла на дендрохронологическом датировании. Причём, это даже привело к тому, что первое время к керамическим комплексам, которые для засушливых районов, они выступают основным способом датирования, первое время по Новгородской археологии внимание было не особое, потому что, собственно, деревья давали хорошую датировку. Соответственно, так уж дробить, как эволюционирует керамика — было просто не нужно. Мы сразу получали некий комплекс, который мы точно знали до года. Так было по Новгороду. Допустим, во Вьетнаме датируют не по керамике, как, допустим, в Средней Азии у нас, по древним цивилизациям, а по топорам бронзовым. Там настолько дробное и такое огромное количество этих заготовок, или по колоколам в других культурах. То есть, в зависимости от того, насколько встречаемый объект и насколько он динамично реагирует на изменения, насколько можно выстроить эти закономерности в зависимости от их взаимовстречаемости, взаимновстречаемости с другими предметами — тут уж как пойдёт. В частности там, где в древнерусских селищах, среднеазиатских памятниках, где нет дендрохронологии, применяются в основном, конечно, вот эти относительные методы датирования. Если попадаются угли, то уже есть возможность применить радиоуглеродный метод. Но он на самом деле имеет большой разброс по датировкам, и поэтому для поздних периодов, когда мы итак уже относительными методами порой датируем до 25 лет, потому как у нас есть и большое количество нумизматического материала. Этот метод не нужен, он даёт нам разброс в несколько столетий зачастую, поэтому он не работает. Допустим, для нумизматического периода или дописьменного периода, он работает, конечно, просто как палочка-выручалочка. Сейчас появился термолюм (имеется в виду — термолюминесцентный метод датирования. — Прим. «XX2 ВЕК») по нагару на керамике, анализ вообще любого предмета, который попал в обжиг, необязательно угли — более развитый метод датирования. Но надо ещё не забывать о том, что у каждого метода есть свой уровень погрешности. Во-первых, надо помнить о том, как взят образец для датирования, насколько он был загрязнён, насколько он чист, насколько представительно это датирование. Во-вторых, и потом надо не забывать, что этот метод датирования дорогой, потому что приходится отдавать в наши лаборатории, кто-то отсылает в Лондон, там читают более сложные датирующие аппараты, дающие меньшую погрешность. И, как правило, отправляется 5—6 образцов, условно говоря, в наши российские лаборатории (в Санкт-Петербург) и один, допустим, для лучшего датирования на Запад, чтобы сравнить эти датировки. Иногда они противоречат, иногда разброс бывает слишком большой, иногда условия изъятия образцов были не соблюдены: элементарно человек взял и голой рукой схватил уголёчек и положил. Или, допустим, условия мы даже не можем отследить. Поэтому опять же 2—3 даты зачастую это, конечно, недостаточно, они могут врать и очень сильно.
XX2 ВЕК. Я ещё так понимаю, что отправка в разные лаборатории повышает достоверность оценки, потому что если они, не сговариваясь, дали примерно одинаковые даты — это более вероятно, что дата правильная, чем если это одна лаборатория делала.
О. Д. Конечно. Но вы ж поймите, не всегда у экспедиции есть такие деньги.
XX2 ВЕК. Это да.
О. Д. Это всё стоит. Это всё стоит довольно дорого. Тем более надо понимать — это отдельный вопрос, насколько финансируется археология в России по сравнению даже с другими странами. Кстати, не самый плохой вариант, но по сравнению с Советским Союзом — это просто катастрофа. Помимо самого метода датирования есть методы естественно-научного анализа, например, сейчас очень сильно развивается антропохимия, то есть, по составу определённых изотопов определённых химических элементов в костях можно получить примерный рацион питания, то есть, какую пищу в основном ели: белковую, какую белковую, сколько и чего. Есть методы, но они не датирующие, они уточняющие, есть методы восстановления собственно ландшафта, которые очень важны, палеоландшафтный метод, который нам позволит, просто ориентируясь по обычному археологическому разрезу, выявить относительную смену слоёв. А именно: когда археолог копает, он сталкивается, как правило, с обычным разрезом, допустим, цветовыми гаммами отложившимися: вот тут что-то сгорело, тут отложилась красная обожжённая прокалённая почва, здесь какой-то песок насыпало, тут опять слой культурный нарос. Но глазами археолог, как правило, это не видит. Палеопочвенник может применять свои методы, которые зачастую являются такой узкой специализацией, может выделить микронарастания почвы. Просто если какое-то время стоит открытое пространство, то процесс почвообразования происходит практически моментально, и относительная стратиграфия, которую не видит археолог, даёт палеопочвенник. Он фактически просто говорит, что вот то, что вы считали одним слоем — на самом деле здесь был огромный зазор во времени. Мы не можем сказать, сколько там: 5 лет или 50 лет, но он был, потому что образовалось, допустим, столько-то миллиметров, сантиметров почвы, которую вы своими глазами просто не видите, а он виден, только когда берёшь на химический анализ конкретно этой прослойки. И это уже совершенно новое слово в археологии, когда порой раскоп определённой постройки, если просто зарисовать то, что видишь, и сфотографировать (не пригласил ты палеопочвенника, не провёл он анализ твоего разреза) — ты просто этого не увидишь, это делают, так сказать, химики и биологи, почвоведы. Вот тот набор сейчас основных методик, который практически просто необходим на любом мало-мальском раскопе, это, прежде всего: знать материальную культуру, знать её соотношение по историографии, по образцам, применять, иметь возможность финансово применять естественно-научные методы, отсылать эти анализы, если они корректны для тебя, и за рубеж и здесь для относительного датирования. Так как я занимаюсь средневековым материалом, мне зачастую радиоуглерод и термолюм сейчас здесь они не столь актуальны, потому что фактически материал, который мы сейчас знаем, он очень дробный, и нам не приходится с ними сталкиваться, особенно такие позднее Средневековье, развитое Средневековье. Антропохимия. Если вы работаете с большим количеством костных останков могильных, которые позволяют просто даже говорить о том, какой рацион питания, откуда человек пришёл, условно говоря. Есть, конечно, генетические исследования, но это уже сверхдорогие работы, которые обычно у археологов, только если ты сталкиваешься с какими-то уникальными явлениями, как в Денисовой пещере, там антропологические исследования. Если бы мы столкнулись с такой древней культурой, которая неясно: майкопцы, откуда они пришли, кто они, тут вот все эти митохондрии — анализ по этим признакам, конечно, ведётся. Но зачастую для обычного археолога сейчас более насущными проблемами, как я уже говорил, стоит выстраивание археологической шкалы, материальной шкалы древности, потому что если у вас её нет, то и ваши датировки становятся просто висящими в воздухе. То есть, вы знаете, что вот это существовало в какое-то время, а вот что конкретно — у вас просто не работают эти качества со статистикой, с отбором всей керамической коллекции, статистический учёт всех технических особенностей изготовления тех или иных сосудов. Самый простой пример: какая была подсыпка, какой был круг (гончарный круг), соотношения лепного и не лепного, куда использовались лепные сосуды, куда гончарные, какое процентное отношение столовой посуды от кухонной, кухонной от тарной. Ну, то есть, если вы из всего этого работы не проводите, вы не знаете эту материальную культуру, то сама по себе датировка, полученная по углю, она просто висит в воздухе, она вам ничего не говорит, кроме того, что этот объект существовал в это время. А если вы не провели статистические исследования, эта вся керамика, как правило, выбрасывается, огромные объёмы полученных керамических серий, как правило, не берутся. Берутся формообразующие вещи: венчики, донца, ручки. А зачастую вы не обязательно должны получить именно формообразующие вещи, вы можете получить просто набор стенок — и такое бывает. Поэтому если только основываться на датировках, допустим, естественно-научных, вы можете попасть тоже впросак, потому что вы отобрали определённое количество углей, вы не разобрались со стратиграфией, стратиграфия могла быть перемешана, вы не разобрались с условием залегания этих слоёв, откуда вы взяли эти угли, и вы всё вместе продатировали этим временем. Хотя, если вы не разобрались со стратиграфией, то один уголь (образец угля) у вас мог быть, условно говоря, с одного слоя, а все вещи, которые вас заинтересовали, могли быть с другого слоя, но там не было углей. И, соответственно, ваше радиоуглеродное датирование может вас очень сильно обманывать. Поэтому только комплексный подход, комплексный подход и к датировке, и к анализу материальной культуры в археологии сейчас имеет смысл. Любые тенденции, как мы это видим в каналах National Geographic, бежать за каким-то жареным фактом и новым методом, как правило, это ни к чему хорошему не приводит, потому что они окрашивают, на многие десятилетия дают некие интерпретации, исходя из какой-то модели. Но на этом всё и кончается, люди живут в этой парадигме, и фактически приходится тратить годы жизни неким целым поколениям, чтобы снять этот стереотип, просто медленно доказывая, что вот видите, оказывается, чисто археологическими методами датируется по-другому.
XX2 ВЕК. Ты говорил про относительные датировки, например, про то, что сопоставляются шкалы дендрохронологические для Старого Света и Нового и вообще по регионам. А каким образом делается сопоставление материальных культур вот в двух регионах, которые вроде бы далеко друг от друга географически расположены?
О. Д. Ну, прежде всего встречаемость вещей. Прежде всего. Например, как правило, выстраивается единая шкала для определённого времени и для определённого пространства. Она существует в определённой изоляции до тех пор, пока у вас нет пересечения предметов материальной культуры. Как только они появляются, у вас выстраиваются горизонтальные связи. Например, оружие викингов, которое известно хорошо по западноевропейским материалам, которое датировано по западноевропейским материалам, оно начинает попадаться у нас здесь не только оружие. Допустим, стиль Борре, определённые ювелирные украшения, отделка фибул, отделка поясных накладок. Мы понимаем, что это импорт здесь, но этот импорт узко датирован для того периода. Начинаем датировать широкими рамками. Вот раньше мы думали, что это датируется так, условно говоря, сейчас, судя по тому, что мы нашли 5—7 таких накладок прямо из Скандинавии или там из Дании, то, по всей видимости, конечно, это не ранее, чем время функционирования этого предмета материальной культуры, допустим, среди скандинавских народностей. Вот мы оттолкнулись, потом не исключено, что эта вещь переживает себя. Да, но когда у нас появляется довольно таки представительная, надёжная статистика их встречаемости именно с этим комплексом, мы говорим: надёжно. Вот они, может быть, переживали там на 100 лет, может быть, не переживали, там уж как факты. Но эта материальная культура с той материальной культурой соотносится, то есть, взаимовстречаемость этих предметов. Может быть с неким лагом по времени, потому что импорт всегда доходит и существует чуть дольше. Опять же, этот лаг по времени уточняется в течение десятилетий в зависимости от встречаемости с другими предметами. Те же самые предметы, допустим, варяжского импорта или просто изготовленные уже по образцу, изготовленные здесь. Тут есть технологический анализ, насколько копий было точно сделано, насколько оно ходило, есть варваризация этих же предметов материальной культуры, которая была модной здесь и их уже копировали здесь. И, как правило, наступает варваризация предметов и некое развитие, только уже в другой области с учётом местных элементов, а параллельно, как я уже сказал, вам попадаются монеты саманидов, или там чуть позднее. Вот вы ведёте раскоп, у вас здесь появился тот же самый предмет западноевропейского стекла, или там византийского стекла, или там какие-то предметы из готского союза. Вот вы получили эти предметы, а параллельно у вас, допустим, монеты Золотой Орды. Хорошо, когда они встречаются в одном комплексе, и когда они примерно существуют в одно и то же время. Мы примерно понимаем, как ходят те или иные монеты, как долго они переживают друг друга. И собственно материальная культура, которая сопровождает эти знаковые говорящие находки, она позволяет установить вот эти горизонтальные связи.
XX2 ВЕК. А вот такой гипотетический вопрос: предположим, мы нашли в океане остров, который раньше был неизвестен, или даже известен, но самое главное, что мы там обнаружили, это то, что там когда-то жили люди. Сейчас уже никого нет, все вымерли, но остались вот эти археологические слои с материальной культурой. Сможем ли мы установить, а в какое время вообще вот эти люди там жили, и с какой точностью мы это сможем установить, если сможем?
О. Д. Ну, как я уже сказал, есть естественно-научные методы, которые сужают, если есть там деревянные сооружения, то порой это можно сделать будет до года. А вот нам не надо ходить далеко, за великий океан, за великий мост. Есть, допустим, Чукотская археология, там есть два больших этапа, которые датируются с разбросом в столетия, буквально до нашей эры, там несколько сотен лет, и после нашей эры несколько сотен лет. Материальная культура меняется, очень медленно, но выделены всего 2 этапа, и разброс датировок такой, что до последнего времени позднее Средневековье датировалось при том, что есть и монеты, и материальная культура, но раскопок было так мало, где-то вот до середины девяностых годов такая ситуация была. Раскопок по поздним слоям было так мало, что русская археология в принципе датировалась так XV—XVII век. И никого это не удивляло, просто не знали, просто не было серьёзных полномасштабных работ по позднему Средневековью, о чём я говорил в первой части, XV—XVII век. Раннее Средневековье, Развитое Средневековье датировались порой до полустолетия. А вот тут вот ничтоже сумняшеся 300 лет бах, и всё — нормально. И это нормально для целых эпох, у нас вот такие зазоры и даже позднего периода. Вы начните вести раскопки где-нибудь, я не знаю, там по поздним ханты-мансийским поселениям, датированным XVIII—XIX веком, сейчас прям. И у вас разброс будет от первых веков нашей эры, наверное, до XIX века, порой. Потому что вы не знаете материальную культуру. А если у вас нет импорта и нет деревянных сооружений, допустим, хотя они есть, то вы будете датировать относительными методами в таком разбросе, только лишь наблюдая, как один комплекс медленно меняется, а другой появляется, как появляются новые предметы, допустим, русская оружейная пуля. Вот она вот, раз, попалась вдруг ни с того ни с сего. Или там обломок мушкета, топора обломок русского. И вот уже у вас появляются какие-то реперы, очень шаткие появляются. И они вам позволяют говорить: ах, значит, вот это у нас позже, значит, вот оно, какое было, примерно вот в XVI веке. Значит, вот тут вот у нас совсем другая, но есть с элементами материальной культуры той, ага, наверно пораньше — вот так в принципе всегда всё было, понимаете? Когда Шлиман копал Трою, он бедный вот этот вот холм изрыл, со всего холма из разных слоёв набрал золота и выдал это всё за золото Елены, хотя это всё из разных слоёв и датировано совершенно разно. Но на тот период это его устраивало, и устраивало всё общество, до сих пор в определённой степени устраивает. Хотя рядом работал Эванс на Крите, который работал уже совершенно другими методами, я бы сказал: научными и вполне современными, ну, вот 2 исследователя — это вполне себе естественно. А наш был граф Уваров величайший, родоначальник, как говорят, русской археологии, он так любил археологию, что срыл огромное количество курганов и документов осталось совсем мало, там сотни, тысячи. Вот он её так любил, изучал, как мог. То есть, это такой этап в развитии науки. Так и знаем, что вот эти все сотни курганов, тысячи, от них ничего не осталось. Сейчас копают по остаткам его раскопок, что-то там находят. Ну, это история. Причём некоторые документы у него были, некоторые — нет, дискуссии вёл. То есть, наука развивается медленно, поступательно, скапливая данные. И для древних эпох естественно-научные методы выступают чуть ли порой не самыми главными, для поздних периодов — относительная археология выступает куда более точно.
XX2 ВЕК. В относительной археологии, как в других областях в науке, нам помогает очень сильно статистика.
О. Д. Да.
XX2 ВЕК. Чем больше у нас примеров материальной культуры, чем более они разнообразны, географически распределены, но при этом всё-таки друг с другом граничат, тем лучше мы сможем определить и взаимосвязь событий в разных местах, и те диапазоны времени, в которые это всё, видимо, происходило.
О. Д. Теперь очень важный момент. Вопрос: а зачем вы ещё копаете? Потому что нам нужны и условно закрытые и закрытые комплексы, и комплексы пересекающиеся. И каждый новый раскоп может дать тот самый узел, который мы развяжем. И чем больше их, тем яснее нам становится картина прошлого. Но надо понять, что сначала мы выстраиваем шкалу, потом мы собираем, условно говоря, данные, потом эти данные мы начинаем сравнивать, анализировать, условно говоря, внутри единой культуры, как она эволюционировала, какие социальные явления новые появлялись. А потом уже появляются специализированные работы, кто-то занимается керамикой, кто-то мелкой пластикой, кто-то занимается оружием, кто-то фортификацией, кто-то жилыми строениями — это уже следующий уровень, когда обобщаются данные, и люди начинают уже писать специальные работы по отраслям жизни человека. И вот только после этого рождается более, а это не одно поколение, а наука всего археология ей чуть более 100 лет, не надо забывать, что были войны. Вот сейчас на Пальмире всё это видно вообще, а Иран он сам по себе может развиваться, Афганистан вообще стал недоступен для археологических исследований. И у нас на планете Земля такие приличные белые пятна, это настолько прямо наглядность упала. После этого, когда уже появились такие специализированные работы, хорошо, чтобы на эти работы кто-то ответил, условно говоря, какой-то своей работой. Если вызывает критику, или взгляд по-другому или недостаточно учтён статистически тот материал, вот после этого уже можно подойти к первичному описанию того общества, которое мы анализируем, вот только после этого. К сожалению, хочется скорее получить картинку и получить ответ, как это всё было, как ходили, во что верили, что ели, как мыслили, правда ли, что они все были маленького роста — это уже стандартный набор вопросов, стандартный набор ответов. Вот примерно так.
XX2 ВЕК: https://22century.ru/.
https://www.youtube.com/c/CenturyXxii — канал портала XX2 ВЕК на YouTube.
Олег Двуреченский в Facebook — https://www.facebook.com/oleg.dvurechenskii.
Беседовал — Лекс Кравецкий.
