Фертильность, скрепы и прогресс, или Хватит стигматизировать бездетность

«И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю». Эта сентенция из космогонического мифа, призванного объяснить древним людям, откуда взялось всё, что их окружает, незаметно превратилась в нравственный императив. Размножение стало восприниматься как некий общественный долг, без которого человечество вымрет. Страх депопуляции незримо стоит за дискриминацией различных форм бездетности. Рождение детей воспринимается как некое благо для общества: рожать — «хорошо», а не рожать, следовательно, — «плохо»; хорошие люди рожают, а плохие нет. Что-то вроде извечного противостояния жизни и смерти.

Эта абстракция преломляется в быту самым нелепым и раздражающим образом. Старшее поколение требует от молодого — внуков, воспитанием которых не собирается заниматься. К гомосексуальным отношениям сохраняется пренебрежение — рожать научатся, вот тогда пусть на что-то и претендуют. А успешные бездетные женщины в возрасте от 20 до 50 получают столько сочувствия, что оно могло бы облагородить наш мир, будь оно направлено на бездомных или раковых больных.

Современные женщины не спешат обзаводиться детьми. И не требуется особой проницательности, чтобы понимать, что нынешний демонтаж «курса на размножение» обеспечивается комплексом факторов. Разрушение института брака, размывание гендерных ролей, легализация однополого секса, контрацепция, падение роли религии, наконец, появление массы других, более интересных занятий — всё это не случайные и разрозненные явления. Это порождения промышленной революции, — именно она провела черту между «старыми добрыми временами» и нынешним, «бездуховным» социумом.

Новая мораль воспринимается как нечто пришедшее извне — неважно, с безнравственного Запада или с мусульманского Востока, но её непременно наделяют атрибутом вторжения. Будущее человечества, сошедшего с накатанной орбиты, представляется пугающим и трудно предсказуемым для людей, которые пытаются ориентироваться в массовых процессах по единичным случаям, вычитанным в газетах или произошедших со знакомыми. Госпропаганда, имеющая достаточный интеллектуальный ресурс, чтобы составить широкую и адекватную картину, в свою очередь, мало в этом заинтересована. Ей интереснее рисовать отпугивающие картинки о судьбе государств-соперников и, наоборот, конъюнктурно поливать елеем быт и нравы государств-партнёров.

В этих условиях средний человек перестаёт понимать: зачем было что-то менять? Нормально же жили! Ах уж этот Дарвин (Уатт, Ленин, суфражистки, ЛГБТ)! Конечно, стало больше социальных благ, но какое это имеет значение, если человечество катится в пропасть? Повсюду следы близкого конца: девицы «в самой поре» скачут по клубам, вместо того, чтобы производить потомство, — у её бабушки в этом возрасте уже четверо сидело по лавкам… и тому подобное.

Но, возможно, мир устроен не совсем так, как кажется в свете древних текстов.

Крепкая семья — слабое человечество

В десятом тысячелетии до нашей эры население Земли составляло около 10 миллионов человек. К 1800 году нашей эры оно доросло до одного миллиарда. Как отмечает шведский врач и статистик Ханс Рослинг (швед. Hans Gösta Rosling), ежегодный прирост на протяжении тысяч лет составлял лишь крошечную долю процента.

А как же богопослушные крестьянки, не имевшие понятия о контрацепции и рожавшие за жизнь по 10—20 детей? Их труд, в основном, закапывался в землю. Увеличить популяцию не помогали ни ранние браки, ни библейский запрет на онанизм, ни прочие нравоучительные истории про Содом и Гоморру.

С богопротивной промышленной революцией увеличение численности населения пошло быстрее. Рост с одного до двух миллиардов произошёл за один XIX век, и тенденция только усиливалась. За последние 50 лет мировое население снова удвоилось — с 3,5 млрд оно выросло до более чем 7 млрд. Это цифры, к которым человечество и близко не могло приблизиться до индустриализации, и, разумеется, это ещё не конец… Довольно странное время, чтобы ущемлять кого-нибудь в правах за неспособность или нежелание вносить вклад в деторождение, не так ли?

85 процентов из населяющих сейчас Землю людей (включая Африку и прочие неблагополучные регионы) умеют читать и писать. В царской России на 1897 год этот показатель составлял 21,1 процента, а к началу Первой мировой, по разным оценкам, — от 30 до 38 процентов.

Хитрые бесхвостые обезьяны

Как выглядит этот взрывной рост численности с точки зрения биологии?

Зоологи выделяют два типа репродуктивного поведения: r-стратегию и K-стратегию. Для первой характерна высокая рождаемость и высокая смертность. К r-стратегам относятся бактерии, одноклеточные водоросли, насекомые. (Впрочем, есть среди них и мелкие млекопитающие: мыши-полёвки, лемминги и пр.) Как правило, виды, практикующие r-стратегию, живут в нестабильных условиях. В случае складывания благоприятной ситуации они быстро размножаются, а когда условия меняются на неблагоприятные, они массово гибнут. Их онтогенетические особенности: быстрое развитие, раннее размножение, маленький размер тела, множество потомков и краткая — до года — жизнь. Они способны быстро расселяться, но потомство таких видов с большой долей вероятности не доживает до зрелого возраста.

В свою очередь, видам, живущим в стабильных условиях, приходится конкурировать с другими организмами в условиях ограниченных ресурсов. Поэтому они имеют более или менее постоянную численность и медленно размножаются. Это K-виды. У них сравнительно долгая жизнь, долгая беременность, малочисленное потомство, на воспитание которого тратится много времени, большие размеры, медленное расселение. Массовая гибель среди них — явление нечастое, и восстановление популяции после неё происходит медленно. К K-стратегам относятся крупные млекопитающие: киты, слоны, бегемоты и пр.

Данная схема не означает, что жизнь крупных животных протекает безоблачно. Просто у них другой репродуктивный потенциал и другой процент гибели потомства. Например, самка шимпанзе в среднем за жизнь рожает 10—15 раз, но до репродуктивного возраста доживут только 2—3 детёныша (смертность составляет до 70 процентов). Луна-рыба производит сотни миллионов икринок, 90 процентов которых гибнет.

Между этими двумя «крайностями» располагаются виды, у которых элементы обеих стратегий в репродуктивном поведении смешаны. Тем не менее, их можно отнести в большей или меньшей степени к одному из типов.

Согласно данному подходу, сформулированному в 1967 году американскими учеными Робертом Макартуром (Robert Helmer MacArthur) и Эдвардом Уилсоном (Edward Osborne Wilson) в работе «Теория островной биогеографии» (The Theory of Island Biogeography), человек — типичный K-стратег. Однако популяция у него сейчас растёт, как у r-стратега.

Вопреки стенаниям о падении рождаемости и скорой гибели, именно сейчас численность человека растёт на три порядка быстрее, чем у любого другого млекопитающего сравнимого размера и репродуктивных способностей.

За счёт чего это происходит? Не за счёт большей размножаемости индивидов, как можно было бы подумать. (Наибольшее число детей — 16—18 детей за жизнь — наблюдается в племенах австралийских аборигенов, а их численность при этом стабильна). Напротив, взрывной рост идёт благодаря увеличению среднеожидаемой продолжительности жизни всей популяции. Социальный и научный прогресс привели к тому, что в размножении участвуют те, кто в «традиционном обществе» до него бы не дожил. В то же время развитие производства позволяет прокормить «новые рты», хотя одно время учёные полагали, что планета не способна обеспечить ресурсами даже три миллиарда. Наращивание технического и научного потенциала позволило человечеству благополучно избежать «мальтузианской ловушки». Старик Мальтус (Thomas Robert Malthus) полагал, что нас ждала катастрофа из-за того, что рост населения, идущий в геометрической прогрессии, обгонит рост производства продуктов питания. Как оказалось, он сильно переоценил первый и недооценил второй.

По словам В. Фридмана, отличие Homo sapiens от всех прочих видов млекопитающих в том, что увеличение популяций людей всегда идёт не за счёт увеличения размножаемости, а, напротив, сопровождается падением размножаемости, но при увеличении средней ожидаемой продолжительности жизни. Последний фактор позволяет большему числу людей в популяции дожить до воспроизводства и долговременно в нём участвовать. Существенный рост численности у человека всегда происходил так и только так — данное явление, хотя и более слабо выраженное, наблюдалось в эллинистическую эпоху, в Средневековье и было напрямую связано с урбанизацией. Детей в семьях в среднем становилось меньше, а численность местной популяции росла.

В то же время, будучи K-стратегом, человек не имеет свойства переходить к восстановлению популяции в неблагоприятных условиях за счёт усиленного деторождения. Компенсаторный рост рождаемости у человечества «не включается». В этом можно лишний раз убедиться на примере России 1990-х годов. Когда из-за роста сверхсмертности в трудоспособном возрасте масса людей выпала из репродуктивного процесса, остальные вовсе не бросились «маткой на амбразуру». Напротив, многие семьи предпочли дождаться хоть какой-то экономической определённости, прежде чем решиться обзавестись детьми. Фактическое число рождений в 1990—1999 годы составило 14,6 млн человек; число потерянных рождений оценивается в 3,4—4,4 миллиона.

Помимо прочего, это означает беспочвенность проектов улучшить демографическую ситуацию, вернув страну в дореволюционные условия. Подтолкнуть женщин к деторождению, отобрав у них свободу, карьеру, клубы, интернет и контрацепцию, вряд ли получится. При ухудшении своего реального положения они, вероятнее всего, «притормозят» с обзаведением детьми до лучших времён.

Планета чайлдфри

Что при этом происходит с демографической точки зрения?

Происходит переход от традиционного типа воспроизводства населения (много детей, большинство из которых умирает) к современному (два ребёнка, почти всегда доживающие до размножения). Взрывной рост численности населения не самостоятельная тенденция, которая будет усиливаться, пока на Земле не кончатся ресурсы (как полагал Мальтус), а временный побочный эффект: умирать уже перестали, а рожают ещё в рамках старого уклада.

Характер демографического перехода Ханс Рослинг раскрывает на примере Бангладеш, не в последнюю очередь потому, что эта страна далеко и, в представлении европейцев, населена неграмотными туземцами с табором ребятишек. Рослинг подчёркивает, что путь, который проделала Бангладеш, характерен для всех государств, и все его проделывают, кто-то раньше, кто-то позже. Раса, вероисповедание, национальность и тому подобные факторы не оказывают никакого заметного влияния на то, что происходит при демографическом переходе.

В 1972 году средняя бангладешская семья имела 7 детей, при этом средняя продолжительность жизни составляла меньше 50 лет.

В 1992 году среднее число детей на семью приблизилось к 4, но продолжительность жизни выросла до 60 лет.

В 2002 году в средней семье уже 3 ребёнка, а средняя продолжительность жизни приблизилась к 70-и.

И, наконец, данные за 2012 год: 2 ребёнка в семье и 70 лет.

Сравним это с тем, что происходило в мире. В 1963 году среднее число детей, рождённых женщиной за жизнь, равнялось 5. Но уже тогда чётко прослеживалась дифференциация: в так называемых развитых странах при средней продолжительности жизни близкой к 70 среднее число детей составляло от 2 до 3,5. В бедных странах при средней продолжительности жизни от 30 (в зонах конфликтов) до 55 (в более спокойных местах), предпочитали заводить 6—8 детей. «Середины» между этими двумя группами стран почти не было. Однако затем и азиатские, и латиноамериканские, и даже африканские страны проделали на графике один и тот же магистральный путь, приблизившись к развитым странам по обоим показателям. В 2012 году среднее число детей на семью в мире уже составляло 2,5 — в два раза меньше по сравнению с 1963 годом.

Отметим, что в Бангладеш снижение рождаемости было частью госполитики. Правительство нанимает социальных работников, которые ходят, как «Свидетели Иеговы», от дома к дому. Они беседуют с женщинами о контрацепции, рассказывают им о том, что те вовсе не обязаны предоставлять мужчинам право единолично решать, сколько заводить детей, раздают бесплатно противозачаточные средства. Повсеместно используется лозунг «Не больше двух детей, а один — даже лучше».

Подобные государственные программы облегчают и ускоряют демографический переход, позволяя семьям больше тратить на одного члена семьи, но не оказывают принципиального влияния на ход вещей. В Китае только в прошлом году произошёл отход от политики «одна семья — один ребёнок», введённой в 1970-х годах, когда среднее число детей на семью было равно 5,8. Сейчас эта цифра снизилась до 1,8. Закон, позволяющий любой семье иметь двух детей, вступил в силу с 1 января 2016 года.

В Советском Союзе, где ресурсы и способ производства позволяли обеспечивать всех образованием, медобслуживанием, продовольствием и рабочими местами, иметь большое население было «выгодно». Многодетность поощрялась государством и материально, и морально: с 1944 года женщин, родивших и воспитавших 10 детей, награждали орденом (это не говоря о всяких льготах и метражах предоставляемого бесплатно жилья). Однако демографический переход — в смысле, падение рождаемости, — произошёл и там. До сих пор прирост населения нашей страны идёт за счёт наименее урбанизированных тогда регионов — к вящей досаде националистов.

Сейчас среднее число детей два на семью отмечается в таких традиционно многодетных странах как Вьетнам, Бразилия, Иран, близка к этому Индия и некоторые города Африки. Девушки, чьи матери вышли замуж в 17, говорят, что сначала хотят получить образование и найти работу, а в брак вступят в 25.

Не хотят жениться, хотят учиться

Почему женщины перестают рожать?

Статистика показывает сильную обратную корреляцию между количеством детей и уровнем образования женщин (хотя это, разумеется, не единственный фактор). Чем выше уровень женского образования, тем меньшее число детей приходится на одну женщину и тем позже их заводят. Причинно-следственная связь здесь настолько ярко выражена, что, как показало исследование, даже снижение цен на школьную форму даёт эффект в виде снижения рождаемости и подростковых браков. Аналогичный эффект дала реформа образования в Кении, когда продолжительность начального образования была увеличена на год. Ещё одно исследование показало, что при увеличении женского образования в Нигерии на один год число детей, рождённых в раннем возрасте матери, сократилось на 0,26.

Наиболее отчётливо эта связь видна, если сравнить группы женщин с различным уровнем образования и суммарный коэффициент рождаемости (СКР) в популяции. СКР указывает число детей, которые женщина родит за свою жизнь при сохранении существующего уровня рождаемости. Он считается наиболее точным показателем уровня рождаемости. Приведённый ниже график иллюстрирует это на примере трёх стран Африки южнее Сахары: Эфиопии, Ганы и Кении.

Женщины, проучившиеся 12 лет в Эфиопии, имели СКР 1,3, в то время как не учившиеся в школе ни года — примерно 5,5.

В Кении у необразованных СКР составлял в 2008 году 6,5, у проучившихся 4 года — 5,5, у тех, кто учился 8 лет — немногим более 4, у образованных — 2,8.

При этом в Эфиопии 61 процент женщин, не имеющих школьного образования, заводит первого ребёнка в возрасте до 20 лет. Среди женщин с 8 классами обучения таковых всего 16 процентов. В 1994 году страна покончила с платным школьным образованием, ввела школьные завтраки для детей в сельской местности, увеличила бюджет на образование и разрешила школьное обучение на местных языках. Девочки, рождённые в 1986 году, учились ещё при старой системе, а рождённые в 1987 году — после реформ. Длительность обучения среди рождённых в 1987 году увеличилась в среднем на 0,8 лет по сравнению с теми, кто родился на год раньше. Дальнейшее исследование показало, что увеличение обучения на год в Эфиопии уменьшает на 7 процентов вероятность подростковой беременности и на 6 процентов снижает вероятность раннего брака. Этот эффект предполагает, что женщины, учившиеся 8 лет, будут иметь уровень рождаемости на 53 процента ниже, чем безграмотные, что согласуется с данными наблюдений.

Почему женское образование оказывает прямой эффект на фертильность? Экономическая теория рождаемости предполагает, что действует стимулирующий эффект: чем образованнее женщина, тем больше потеря дохода при рождении детей. Возможно, это также связано с тем, что образованные женщины более самостоятельны и в большей степени способны отстаивать свою точку зрения — в том числе и на то, какого размера семью они хотят. Кроме того, образованные женщины способны сравнивать, как живут семьи с разным числом детей, получая информацию из разных источников, включая глобальные сети связи. Наконец, они больше знают об охране здоровья и испытывают большую уверенность, что их дети выживут.

Влияние женского образования на снижение рождаемости больше, чем влияние мужского образования. В то же время в неразвитых странах существует разрыв между мужским и женским образованием. Таким образом, уже хотя бы достижение гендерного равенства в вопросах доступа к обучению повлияет на прирост населения.

Пожалуй, сильнее, чем по деторождению, женское образование бьёт только по многожёнству. Как показывает опыт Эфиопии, образование снижает и вероятность вступления женщины в полигамный брак. В стране 16 процентов бедных женщин и 6 процентов богатых женщин состоят в полигамных союзах. Среди полностью неграмотных процент состоящих в полигамных браках равен 13, а среди образованных женщин их меньше 1 процента.

Таким образом, патриархальные идеологии, проталкивающие тезис о том, что «женщины должны больше рожать», не являются демографически нейтральными. В случае реализации они приведут к депопуляции. Вектор, противоположный заявленным целям, не должен сбивать с толку, — это происходит сплошь и рядом. В конце концов, какого ещё эффекта ждать от попытки вывести половину населения (женщин) из научной деятельности и производства?

Ещё один важный вывод, который следует из вышесказанного: нынешний огромный рост численности населения планеты обеспечивают не роженицы, а врачи, учёные, работники пищевых компаний, станкостроители, программисты, учителя и т. д. Словом, все те, кто поддерживает и увеличивает производительный потенциал нашего общества.

Воспроизводство популяции — коллективный труд. И легко может оказаться, что бездетные люди внесли в него несравнимо больший вклад, чем те, кто позиционируется как репродуктивный идеал.

«Наважденье толп, множественного числа»

Что нас ждёт дальше?

Согласно прогнозам специалистов, кривая численности населения продолжит взлёт. В 2030-е годы на планете будет проживать 9 миллиардов человек, в 2060-е — 10 миллиардов. До 2100 года численность населения перевалит за отметку 11 миллиардов.

Впрочем, это не значит, что процессом совсем никак нельзя управлять. В частности, это предлагается делать через образование. Повысив число людей с полным средним или высшим образованием, можно за 35 лет «отыграть» ситуацию на целый миллиард.

Интересно при этом, что в 2000 году на планете насчитывалось 2 миллиарда детей (до 15 лет). Такое же количество детей насчитывается сейчас, и таким же оно будет, согласно прогнозам, и к 2100 году. Как прибавляется население, если число детей не растёт? Откуда берутся все эти взрослые? Ответ вы уже знаете: они не умирают. Прирост населения идёт за счёт роста продолжительности жизни.

После 2100 года демографический переход, наконец, — когда-нибудь — завершится, и изменение численности человеческой популяции вернётся в спокойное, медленное русло.

Но что нам, россиянам, с того, что уже лет через 20 на планете появится ещё два миллиарда двуногих? Ведь прирост идёт за счёт тех стран, где не совершился демографический переход?

Это так: быстрее всего сейчас растёт население Азии. В настоящее время распределение населения по континентам выглядит следующим образом: 1 миллиард проживает в обеих Америках, один — в Европе, один — в Африке и четыре миллиарда — в Азии и Австралии. К 2050 году картина изменится: Азия и Австралия будут насчитывать 5 миллиардов, Африка — два миллиарда, в Европе и Америках останется по миллиарду. К 2100 году в Африке будет насчитываться четыре миллиарда жителей, в остальном мире — без изменения. То есть 80 процентов населения Земли к началу XXII века будут жить в Азии и Африке.

Здесь самое время произнести ритуальные обличения в адрес капитализма, большевизма и прочих «измов», выгнавших нас из деревенских изб в холодный индустриальный мир. Ведь это мы могли плодиться и размножаться. А вместо этого Европа и прочие развитые страны вынуждены решать проблемы старения и депопуляции.

Ой, нет, подождите, половина из нынешних 7 миллиардов живёт на 10 и менее долларов в день. Это у них ранние браки, запретительная мораль, крепкие семьи и много детей. При этом один миллиард — одна седьмая человечества! — живёт на 1-1,5 доллара в день. Там семьи ещё крепче, детей ещё больше… Но что-то туда не хочется…

Один миллиард планеты — богачи, они живут на 100 (и больше) долларов дохода в день. В основном это жители Европы, Японии, Австралии, США. Тех стран, жителей которых обвиняют в контрацептивном менталитете — «ты не будешь жить, чтобы мне жилось лучше».

Мы все умрём?

Представление о вымирающей Европе больше всего похоже на осадок, который остался, хотя ложки давно нашлись. Да, в последние десятилетия в развитых странах рождаемость находилась ниже нормы простого воспроизводства населения, равной 2,1 ребёнка.

Но легко заметить две вещи:

— уровень воспроизводства разнится от страны к стране, это означает, что при желании можно выделить положительно влияющие факторы и работать в этом направлении;

— он довольно подвижен, то есть результатов преобразований не придётся ждать тысячу или сто лет, их можно будет получить очень быстро.

В этом смысле показателен пример Франции, которая вплотную приблизилась к уровню воспроизводства, а в короткие периоды и достигала его. (И нет, это произошло не за счёт арабов. Арабы, переселившиеся в Париж, начинают рожать так же мало, как арабы, переселившиеся в Тегеран). Это первая западная страна, которая ввела активную политику поддержки семьи: выплаты семейных пособий (жилищное, семейное и на малолетнего ребёнка), специфические формы отпуска (по беременности, родам, уходу за ребёнком), налоговые льготы, а также государственные услуги по уходу за детьми с самого раннего возраста. Большое количество центров по уходу за детьми, столовых и пр. позволяет сочетать материнство с другими общественными функциями. Высокий процент занятости среди женщин (85%) способствует продвижению гендерного равенства. Средний возраст, в котором француженки заводят первого ребёнка, составляет 30 лет, но это не оказывает негативного влияния на рождаемость.

С другой стороны, традиционно католические страны — Испания, Португалия, Италия, — где уровень религиозности населения выше, находятся в нижней части таблицы. Как отмечает The Guardian, во Франции и Скандинавии создаётся новая модель семьи, основанная на гендерном равенстве и поддерживающей государственной политике.

В семье нет ничего «простого и естественного». Это сложный мир, основанный на социальных нормах, которые американский социолог Рональд Риндфусс (Ronald R. Rindfuss) называет «семейным пакетом». «Например, в Японии этот пакет включает в себя множество ограничений. Женщина, вступающая в отношения, должна признавать брак, слушаться мужа, родить ребёнка, перестать работать после того, как она родит, и заботиться о своих стареющих родственниках со стороны мужа. Это случай «всё или ничего». Во Франции пакет является более гибким: участник отношений не обязан вступать в брак или заводить детей. Там нормы более открытые, а семьи более разнообразные», — отмечает демограф Лорен Тулмон (Laurent Toulemon). В среднем на женщину в Японии приходится менее 1,4 рождённых детей.

Рождаемость в Европе выше в тех странах, где женщины работают, и ниже в тех, где они обычно сидят дома.

В большинстве стран Южной Европы представления о семейной жизни довольно жёсткие и близки к японским. В Италии, Испании, Португалии, Греции, на Кипре и на Мальте существует социальное давление на женщин, побуждающее их не работать, пока их дети не подросли. Кроме того, там сохраняется плохое отношение к женщинам, которые заводят ребёнка вне брака. Доля рождённых вне брака в этих странах составляет менее 30 процентов, тогда как во Франции, Швеции и Норвегии она превышает 50 процентов.

Близки к уровню воспроизводства скандинавские страны Швеция, Финляндия, Норвегия, где по данным на прошлый год в среднем на одну женщину приходилось более 1,8 детей. Там семейные нормы очень гибкие: много поздних браков, разводов, одиноко проживающих родителей, внебрачных детей. Люди там гораздо меньше, чем в странах Южной Европы, обеспокоены институтом семьи, и это оказывает положительное влияние на фертильность.

В 1960—70 годы в Европе (а у нас и до сих пор) сторонники семейных ценностей утверждали, что от вовлечения женщин в производство пострадает уровень рождаемости. Сейчас статистика показывает, что женщины жертвуют репродуктивной функцией, если это загоняет их в традиционные рамки и лишает работы, карьеры и прочей самореализации, и охотнее рожают, если при этом имеют возможность сохранить себя как личность и не превращаться в придаток ребёнка.

При этом ещё до конца 1980-х годов уровень рождаемости был высоким в тех странах, где женщины после рождения ребёнка обычно не работали. Для женщин оставалось приоритетным выйти замуж и создать семью, воспитывать детей. Если у них оставалось свободное время и желание, они могли работать, но могли и не работать. Сейчас картина прямо противоположная: работа не только не рассматривается как препятствие для деторождения, но, скорее, является одним из его условий. Карта коэффициента рождаемости в европейских странах в общих чертах совпадает с картой работающих женщин. По данным Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) на 2010 год, уровень занятости среди женщин в возрасте от 24 до 54 лет во Франции составлял 83,8 процентов, в Финляндии — 85,6, в Дании — 85,6, в Швеции — 87,5, что не намного меньше, чем аналогичные цифры для мужчин. Доля женщин в Японии — 71,6 процента, в Греции — 72,2 процента, в Италии 64,4 процента, в Испании 78,3 процента.

Есть и другой фактор — политика социального обеспечения. Помощь государства семьям превышает 3 процента от ВВП Норвегии и Финляндии, 3,5 процента в Швеции и Франции, 4 процента в Дании. На юге Европы правительства менее щедрые, там помощь составляет 1,5—2 процента ВВП.

Не в последнюю очередь это связано с представлениями, кто должен заботиться о ребёнке, семья или государство. В тех развитых странах, где считают, что заботиться должно государство, рождаемость близкая к воспроизводству, а в тех, где ответственность за детей возлагают на семью, она ниже. Однако одной только финансовой помощи — не достаточно. Как утверждают эксперты, она имеет «доказанный, но ограниченный эффект» (например, высокие пособия в Люксембурге). Положительную динамику даёт помощь в присмотре за детьми, именно она имеет решающее значение. Так что демографическая карта также прекрасно коррелирует с числом детских учреждений.

Таким образом, отказ заводить детей может быть результатом того, что не достигнут баланс гендерного равенства. Там, где женщины имеют возможность работать, заведя ребёнка, где семейные нормы являются гибкими, а государство берет на себя значительную часть работы по воспитанию и уходу за детьми (а ту, которую не берет, компенсирует пособиями), там уровень рождаемости близок к уровню воспроизводства. Там, где государство или общество старается загнать женщин на кухню и в церковь, они избавляются от этого давления, отказывая себе в материнстве.

Опыт Франции будет распространяться по мере того как развитые государства вынуждены будут идти на непопулярные меры в связи со старением населения. Например, Япония, в которой показатель рождаемости один из самых низких в мире, уменьшает пенсионные выплаты, повышает пенсионный возраст, уменьшает число госслужащих…

Впрочем, эти проблемы все же сильно отличаются от проблем проживания на доллар. Старение не такая уж большая проблема, учитывая автоматизацию производства. К тому же не факт, что на планете нужны непременно 11 миллиардов. В XIX век человечество вступило с одним, и никто не жаловался. Так что в самом по себе снижении численности за счёт падения рождаемости ничего катастрофического нет. Вопрос лишь в том, сколько продержится эта тенденция в развитых странах и что будет, когда на смену ей придёт что-то новое.