Американские левые готовятся деятельно преобразовывать реальность и активно обсуждают, как именно это должно происходить. Предлагаем вашему вниманию перевод статьи публициста Бена Тарноффа о том, что предполагается делать с Google, Facebook, Amazon и другими сетевыми гигантами. Ознакомьтесь с демократически-социалистическим проектом декоммодификации и демократизации интернета.
* * *
Надо что-то делать с Google, Facebook и Amazon! Однако по сей день представители социалистического крыла левых сил не спешат высказываться по данному вопросу. По меньшей мере, в Соединённых Штатах на переднем крае дискуссии о регулировании онлайн платформ доминируют сторонники либерального антимонопольного законодательства, и, пожалуй, лучше всего они представлены Институтом открытых рынков (Open Markets Institute).
У них есть кое-какие дельные мысли, и они серьёзно относятся к противостоянию власти корпораций. Но все они — дети брэндайсовской традиции проведения реформ. Предел их мечтаний — менее консолидированный капитализм: более конкурентные рынки, менее крупные фирмы и широко распределённые права собственности.
Для тех из нас, кого манит другой горизонт — тот, что за рамками капитализма, — этот подход не годится. Да, кое-какие элементы антимонопольного инструментария можно очень конструктивно использовать для ослабления власти Big Tech (крупнейших онлайн платформ) и восстановления демократического контроля над нашей цифровой инфраструктурой. Однако цель антимонополистов — улучшить рыночную деятельность. Напротив, левые должны стремиться к тому, чтобы, используя высокие технологии, ослабить влияние рыночных отношений на нашу жизнь и тем самым уменьшить зависимость от этих отношений нашей деятельности и нашего благополучия.
Обычно это называют декоммодификацией1. Она тесно связана с демократизацией — другим принципиально важным для левых процессом. Развитие капитализма предполагает непрерывное накопление, которое требует коммодификации как можно большего количества предметов и видов деятельности. Декоммодификация противодействует этому, убирая с рынка определённые предметы и виды деятельности.
В результате — двойная выгода. Во-первых, каждый человек получает как право, а не как товар, свободный доступ к ресурсам (материальным и нематериальным), которые необходимы ему, чтобы жить и процветать. Возникают условия для приобретения не только того, что можно себе позволить, а ещё и того, что нужно для нормальной жизни. Во-вторых, каждый человек получает право участвовать в принятии решений, влияющих на его жизнь. Отделяя от рынка определённые сферы жизни, мы можем придумать разные способы распределения связанных с ними ресурсов.
Данные принципы полезно держать в уме, размышляя о политике левого движения в технической сфере. Однако они довольно абстрактны. Какой вид может иметь их практическая реализация?
Шаг первый: сделаем интернет доступным
Начнём с того, что не составляет особого труда.
Часть интернета сводится к деятельности по перемещению пакетов данных из одного места в другое. Для её обеспечения используется масса оборудования: волоконно-оптические кабели, коммутаторы, маршрутизаторы, хабы (точки обмена интернет-трафиком) и так далее. А ещё здесь функционируют управляющие всем этим оборудованием крупные и малые фирмы (в основном крупные) — от провайдеров широкополосного доступа, продающих вам услугу пользования домашним интернетом, до «магистральных» провайдеров, которые обслуживают основные каналы интернет-связи.
Всю эту систему следует перевести в общественную собственность. В зависимости от обстоятельств, может оказаться целесообразным, чтобы разными её частями владели разные общественные собственники: например, широкополосная связь находится в муниципальной собственности, а магистраль — в национальной.
Но, чтобы «трубы» интернета функционировали как сеть каналов, находящихся в общественной собственности, их следует проложить максимально просто, потому что данная сеть, в сущности, ничем не отличается от газо- или водопроводной. К этому сводится одно из замечаний, высказанных в моей статье, написанной для журнала Tribune. Она посвящена недавно опубликованному плану Лейбористской партии, согласно которому в Великобритании следует развернуть общественную сеть и обеспечить всем британцам бесплатный широкополосный доступ. Это хорошая политика, и, что особенно хорошо, она осуществима на практике.
Сети, находящиеся в общественной собственности, могут предоставлять более качественные услуги при меньших затратах и, кроме того, сделать приоритетными социальные императивы — такие, как улучшение обслуживания сельского населения и тех, кто из-за низких доходов вынужден использовать интернет ограниченно. Желающим подробно ознакомиться с результатами одного из наиболее успешных экспериментов, осуществляемых в США в области муниципальной широкополосной связи, настоятельно рекомендую статью Эвана Мальмгрена (Evan Malmgren) The New Sewer Socialists (Социалисты и новая канализация), опубликованную в Logic.
Шаг второй: классифицируем интернет
Теперь рассмотрим так называемые «платформы». Они господствуют в интернете и потому пребывают в центре общественных дискуссий. Именно платформы — главный источник головной боли при разработке планов декоммодификации и демократизации.
Сам термин «платформа» уже создаёт проблему. Да, конечно, все наши метафоры несовершенны, но от этой, я думаю, пора отказаться. Дело не только в том, что её используют в корыстных целях (она, отмечает Тарлтон Гиллеспи (Tarleton Gillespie), позволяет таким компаниям, как Facebook, создавать вокруг себя ореол открытости и нейтральности): она ещё и расплывчата. Не существует какого-либо строго определённого предмета, именуемого платформой. Мы не можем понять, что делать с интернетовскими «платформами», потому что в реальности их нет.
Прежде чем выстроить техническую политику левых сил, нужно создать более совершенную таксономическую схему для предметов, подлежащих декоммодификации и демократизации. А начать мы можем с анализа некоторых форм обслуживания, которые ныне называются платформами. При этом попробуем определить их основные отличительные особенности.
1. Первое основание деления — размер. Сколько пользователей у данного сервиса? В одних случаях ответить на этот вопрос легко, в других — трудно, поскольку понятие «пользователь» определяют по-разному, и эти различия могут иметь существенный характер:
- Иногда понять, что значит быть пользователем, довольно просто. Количество тех, кто ежемесячно активно использует Facebook, набор услуг Google и Amazon Web Services (AWS), легко подсчитать.
- А как быть с таким сервисом, как Uber или Instacart? Здесь в качестве пользователей выступают, с одной стороны, работники («водители», «закупщики»), с другой — клиенты. Хотя те и другие используют разные разделы сервиса, по-видимому, имеет смысл всех этих людей считать пользователями.
- А как насчёт сервиса, работающего с «целями», которые, строго говоря, пользователями не являются? На прошлой неделе в новостной рассылке я рассказал о полицейской платформе Axon, позволяющей правоохранительным органам подключать различные устройства и сервисы — нагрудные видеорегистраторы, тазеры, автомобильные видеокамеры, систему управления цифровыми доказательствами, приложения для смартфонов и т. д. — к единому интегрированному порталу. Пользователи этой платформы — сотрудники полиции. Цели — это лица, информацию о которых записывает и обрабатывает платформа. Следует ли включать их аккаунты в общее количество пользовательских аккаунтов даже в том случае, когда в действительности они не пользователи? Если нам нужно измерить общее влияние сервиса, то ответ — да.
2. Второе основание деления — функция. Чем занимается данный сервис? Ник Срничек (Nick Srnicek) в своей великолепной книге «Капитализм платформ» (Platform Capitalism), используя функциональный подход, выделил пять типов «платформ», хотя, на мой взгляд, лучше использовать слово «сервисы»:
- Рекламные сервисы (такие как Google и Facebook), которые собирают личные данные и монетизируют их, продавая таргетированные (целенаправленные) рекламные объявления.
- Облачные сервисы (такие как AWS и Salesforce), продающие корпоративным клиентам различные облачные продукты «как сервисы» — от инфраструктуры как сервиса (infrastructure-as-a-service, IaaS) до платформы как сервиса (platform-as-a-service, PaaS) и управления взаимоотношениями с клиентами (customer relationship management, CRM).
- Промышленные сервисы (Predix и тому подобные), предназначенные для поддержки приложений «промышленного интернета» — к примеру, подключающих завод или фабрику к устройствам интернета вещей (Internet of Things, IoT) и использующих данные промышленной деятельности для улучшения её эффективности.
- Продуктовые сервисы, такие как Rolls Royce и Spotify, которые «превращают традиционный товар в услугу». Rolls Royce теперь не продаёт авиакомпаниям реактивные двигатели сразу за всю сумму, а как бы сдаёт их в аренду с почасовой оплатой и с правом использовать датчики и аналитику, чтобы оптимизировать эксплуатацию. Spotify превращает альбомы в потоки. Бизнес-модель — абонентская плата.
- «Бережливые» сервисы (lean services), например, Uber и Airbnb, которые сводят к минимуму своё владение активами и стремятся угодить как покупателям, так и продавцам. Однако это ещё не всё: вдобавок Uber и другие сервисы для желающих неофициально заработать (gig-work services) усердно трудятся над тем, чтобы максимально алгоритмизировать управление и дисциплинировать водителей.
Возможно, типов платформ больше, и, на мой взгляд, здесь есть о чём поспорить. К примеру: действительно ли Uber и Airbnb относятся к одному и тому же типу? И всё же список Срничека — хорошая основа для классификации сервисов по их функциям.
3. Третье основание деления — власть (power) данного сервиса. К. Сабил Рахман (K. Sabeel Rahman) опубликовал в Logic интересную статью под названием «The New Octopus» (Новый осьминог), в которой выделил три вида технологической власти:
- Власть передачи, то есть «способность фирмы контролировать поток данных или товаров». В качестве примера Рахман приводит огромную инфраструктуру доставки и логистики фирмы Amazon, контролирующей «каналы торговли», а также интернет-провайдеров, контролирующих «каналы передачи данных». Мы можем добавить сюда AWS и ряд других крупных поставщиков облачных услуг. В частности, при передаче данных в современном интернете не обойтись без такого сервиса, как AWS S3.
- Власть входного контроля (gatekeeping power). Речь о способности фирмы «контролировать вход в децентрализованный и расплывчатый во всех иных отношениях ландшафт». Примеры Рахмана: лента Facebook и Google поиск, опосредующие доступ к онлайн контенту. Здесь власть действует в «точке входа», а не во всей инфраструктуре передачи.
- Власть оценки, которая «используется в системах рейтингов, рейтинговых базах данных и при индексировании». Она включает в себя, например, автоматизированные системы для отбора кандидатов на работу или для информирования при вынесении приговоров и освобождении под залог.
Шаг третий: коллективизируем интернет
Можно долго корректировать таксономическую схему, но давайте пока оставим это занятие и вернёмся к вопросу о том, как нам декоммодифицировать и демократизировать нашу цифровую инфраструктуру. Поскольку спектр сервисов, о которых идёт речь, очень пёстрый, постольку и методы их декоммодификации и демократизации должны быть различными. Цель тщательной разработки таксономической схемы — проинформировать о том, какие методы можно использовать для каждого типа услуг.
В таком ключе рассуждает Джейсон Прадо (Jason Prado) в последнем выпуске своего информационного бюллетеня Venture Commune «Таксономизация платформ для регулирования их масштаба». Прадо считает, что сначала нужно дифференцировать сервисы по количеству пользователей, а затем ввести для сервисов разных размеров разные правила. Например, если пользователей не больше 5 миллионов, сервис обязан «подчиняться лишь основным правилам невмешательства в частную жизнь». При 20—50 миллионах пользователей сервисы должны публиковать «отчёты в порядке транспарентности о том, какие данные собираются и как именно они используются». При более чем 100 миллионах сервис становится «неотличимым от государства», а значит, требует демократического управления, осуществляемого, возможно, «управляющим советом, состоящим из владельцев, выборных должностных лиц, разработчиков платформ/работников и пользователей».
На мой взгляд, этот подход, в общем, хорош, но его нужно развить. Размер имеет значение, но не только он. Функция сервиса и присущая ему технологическая власть того или иного вида также являются важными факторами. Мы можем каждому фактору (размеру, функции и виду власти) поставить в соответствие какую-то ось координат — x, y или z — и затем отметить каждый сервис как точку в пространстве, создаваемом системой трёх осей. Потом, в зависимости от места, занимаемого сервисом в нашем трёхмерном пространстве (или n-мерном, если, уточняя таксономическую схему, увеличить количество факторов), мы можем выбрать метод декоммодификации и демократизации, наиболее подходящий для данного сервиса.
Рассмотрим некоторые из этих возможных методов, точнее — четыре из них:
Общественная собственность
В этом случае ответственность за эксплуатацию сервиса берёт на себя некий государственный орган. Для эксплуатации такими органами, которые могут иметь разную структуру и функционировать на разных уровнях — от муниципального до национального, — лучше всего подходят сервисы, осуществляющие передачу силы (Рахман) или использующие облачные технологии (Срничек). В связи с этим в прошлом году Джими Каллен (Jimi Cullen) опубликовал статью под названием We need a state-owned platform for the modern internet (Нам нужна государственная платформа для современного интернета) с интересным проектом создания общенародного облачного провайдера. Добавлю, что общенародная собственность, по-видимому, лучше всего подходит для сервисов определённого масштаба. Однако при выходе на высший, международный уровень государственное управление становится неэффективным, и здесь нам необходимо подумать о создании транснациональных форм общественной собственности.
Кроме того, государственные органы могут осуществлять не эксплуатацию сервиса, а управление активами. Они могут, в частности, принимать форму «трестов данных» или «общественных баз данных» (data commons), которые содержат определённый пул данных и, когда другим субъектам нужны эти данные, обеспечивают доступ к ним на определённых условиях — например, требуют соблюдать правила невмешательства в частную жизнь или взимают плату. Рози Коллингтон (Rosie Collington) написала интересный доклад о том, как может работать такая схема в случае с данными, уже находящимися в общественном секторе. Заголовок доклада — Digital Public Assets: Rethinking value, access and control of public sector data in the platform age (Цифровые общественные активы: переосмысление стоимости данных общественного сектора, доступа к ним и управления ими в эпоху платформ).
Кооперативная собственность
Сюда входит создание на кооперативной основе таких сервисов, которыми владеют и управляют в тех или иных пропорциях работники и пользователи. Сообщество платформенного кооператорства годами экспериментирует в данном направлении, и уже получены кое-какие интересные результаты.
Сравнительно легко преобразовать в кооперативы сервисы, которые Срничек называет «платформами экономного обслуживания». Например, не составляет особого труда сделать так, чтобы Uber принадлежал работникам. И нет недостатка в разнообразных политических инструментах, пользуясь которыми правительство может поощрять создание таких кооперативов: гранты, займы, государственные контракты, льготный налоговый режим, муниципальные законы, разрешающие искать клиентов с помощью интернета или мобильных приложений (ride-sharing) только фирмам, принадлежащим работникам. Возможно, однако, что с наибольшей эффективностью работают небольшие кооперативы. Значит, может понадобиться не общенациональный «Убер», а множество городских «уберов», каждый из которых обслуживает какой-то конкретный город. В этом случае с помощью антимонопольного инструментария следует разбить крупную фирму на части, а затем превратить их в кооперативы.
Стоит подумать и о том, не является ли предпочтительной для трестов данных или общественных баз данных не государственная, а кооперативная собственность. О предпочтительности последней заявляет Эван Мальмгрен в своей статье Socialized Media (Социализированные медиа). Он предлагает создавать кооперативные тресты данных, которые выдают своим членам акции с правом голоса, то есть акции, позволяющие участвовать в выборах руководства, уполномоченного вести переговоры с другими организациями об условиях использования данных.
Отсутствие собственности
В некоторых случаях сервисы должны функционировать за счёт бесплатного программного обеспечения с открытыми исходными кодами. У этих сервисов вообще не должно быть собственников.
Есть множество оснований для скептического отношения к открытому исходному коду как к идеологии — в этом плане большой интерес представляет статья Венди Лю (Wendy Liu) Freedom Isn’t Free (Свобода не свободна), — но у бесплатного программного обеспечения действительно есть декоммодифицирующий потенциал — даже несмотря на то, что в настоящее время этот потенциал почти полностью подчинён интересам корпораций и потому едва виден.
Это ещё одна область, в которой может оказаться полезным антимонопольный инструментарий. В 1949 году Министерство юстиции подало антимонопольный иск против корпорации AT&T. В соответствии с заключённым семь лет спустя соглашением этой корпорации пришлось открыть своё патентное хранилище и выдавать лицензии на использование патентов «всем заинтересованным сторонам». Почему бы не поступить подобным образом с технологическими гигантами и не заставить их открыть исходные коды их софта, чтобы можно было разрабатывать бесплатные альтернативы их сервисам? Прадо предлагает принудительно открывать репозитории исходных кодов сервиса, если в течение шести месяцев количество его пользователей будет составлять 50—100 миллионов человек.
Смею утверждать, что помимо больших сервисов имеет смысл делать открытыми исходные коды рекламных сервисов (Срничек) и сервисов, реализующих власть входного контроля (Рахман). Легко представить, например, бесплатные и открытые для перекодирования альтернативы поиску Google или существующим ныне социальным сетям.
Ещё одна полезная идея, извлечённая из антимонопольного инструментария, которая может помочь в продвижении сервисов с открытыми исходными кодами, — это принудительная операционная совместимость (interoperability). Мэтт Столлер (Matt Stoller) и Барри Линн (Barry Lynn) из Института открытых рынков призвали Федеральную торговую комиссию (FTC) заставить Facebook принять «открытые и прозрачные стандарты», что позволило бы альтернативным программам с открытым исходным кодом работать в режиме взаимодействия с Facebook. Это нужно не для изъятия наших данных с серверов Facebook, а для того, чтобы постепенно подтачивать мощь корпорации, предоставляя людям различные (свободные от рекламы) клиенты, способные получать доступ к этим данным и по-разному их преподносить. Если эти интерфейсы станут популярными, Facebook не сможет продавать рекламу, и в конечном итоге его бизнес рухнет. Тогда появится возможность преобразовать эту компанию в государственный или кооперативный трест данных, предоставляющий свои данные различным сервисам социальных медиа с открытыми исходными кодами. Эти сервисы могут быть связаны друг с другом по модели сервиса Mastodon.
Упразднение
Некоторые сервисы следует не декоммодифицировать и демократизировать, а полностью упразднить.
Правительства используют целый ряд автоматизированных систем для целей социального контроля. К ним относятся тюремно-сажательные (carceral) технологии — такие как прогностические полицейские алгоритмы, нацеленные на усиление контроля над пролетарскими сообществами «цветных». (Это ещё один пример того, что Рахман называет силой оценки). Такие учёные, как Руха Бенджамин (Ruha Benjamin), и такие общественные организации, как Коалиция Stop LAPD Spying Coalition (Остановить шпионскую деятельность полиции Лос-Анджелеса), применяют к технологиям данного типа аболиционистский подход, призывая к их полной ликвидации. В своей новой книге Race After Technology: Abolitionist Tools for the New Jim Code (Гонка за технологией: Инструменты аболиционистов для нового кода Джима) Бенджамин заявляет о необходимости разработать «инструменты упразднения Нового кодекса Джима2 (New Jim Code)».
Другим набором систем, достойных упразднения, являются формы алгоритмической строгости, задокументированные Вирджинией Юбэнкс (Virginia Eubanks) в её книге Automating Inequality (Автоматизация неравенства). В Соединённых Штатах и во всём мире государственные чиновники используют программное обеспечение для демонтажа государства всеобщего благосостояния. При этом людей лишают достоинства и самоопределения таким способом, который в корне несовместим с демократическими ценностями.
А ещё есть программы, позволяющие распознавать лица. Такие программы могут использовать как государственные, так и частные конторы. Целый ряд организаций потребовал запретить распознавание лиц, и в настоящее время это требование получило поддержку со стороны Берни Сандерса (Bernie Sanders). Растущее движение за запрет распознавания лиц — хороший пример упразднения в действии.
Теперь — последний пункт, на который тоже стоит обратить внимание. Цель политики левых в области технологий должна состоять в искоренении частной власти путём преобразования применяемых в цифровых инфраструктурах форм собственности. Но, кроме того, нам потребуется законодательное и административное нормотворчество, чтобы определить, как должны функционировать указанные инфраструктуры. Это может принять форму ограничений в отношении сбора и обработки данных (в духе Генерального регламента защиты персональных данных (General Data Protection Regulation)), а также форму различных мандатов алгоритмической отчётной документации и мер, направленных на ослабление радикализации правых. Вводимые правила должны будут соблюдать все организации, независимо от формы собственности и отличительных свойств.
Наше время придёт. И мы должны быть готовы
Вышеизложенное — это предварительный набросок. В нём множество пробелов и шероховатостей. В конечном итоге распределить основные сервисы в соответствии с их отличительными свойствами по трём осям может оказаться невозможным. Но, даже если это осуществимо, есть риск получить чрезмерно жёсткий каркас для политической деятельности. Можно высказаться на данную тему и шире: у такого рода программирующего мышления есть жёсткие границы, и стоит выйти за них — как тут же возникает технократический уклон.
Но я всё же надеюсь, что мои размышления помогут левым силам разработать технологическую политику, цель которой — опираясь на фундаментальные принципы декоммодификации и демократизации, преобразовать нашу нынешнюю цифровую сферу. В настоящее время в Соединённых Штатах политического пространства для осуществления такой политики довольно мало, но в один прекрасный день это пространство может стать больше. И будет хорошо, если мы не окажемся застигнутыми врасплох.
1декоммодификация — в политэкономии процесс иммунизации граждан от рыночной зависимости, усиление состояния, в котором индивид или семья могут поддерживать социально приемлемый уровень жизни независимо от участия в рынке (Примечание — «XX2 век»).
2«Новым кодексом Джима» Руха Бенджамин называет содержащийся в современных технологиях, от повседневных приложений до сложных алгоритмов искусственного интеллекта, потенциал для игнорирования, сокрытия или даже углубления дискриминации. Название для явления выбрано по аналогии с «Законами Джима Кроу» (Примечание — «XX2 век»).